Я и пытаться перестал и никакими надеждами себя не льщу. По¬степенно в меня закрадывается мысль, что и действительно я ни¬кому не нужен, и эта мысль крепнет, абсолютно лишенная всякой болезнености, потому что она приходит трезво, рожденная чув¬ством объективности. Субъективная же ее подкладка не столь при¬ятна. Это сознание, что раз это так, или даже без всяких догадок — я и вообще-то говоря, вовсе ничем не взял, и это место в литера¬туре очень случайно и призрачно.

По счастью, задумываться над этим нет времени, как нет его по-человечески переписываться с вами, как нет его вообще что-либо чувствовать и отдавать себе отчет в своих желаньях. Прило¬жу все силы, чтобы следующее письмо было веселее.

Меня все-таки тянет в ту сторону (ближе не могу определить), где современность получает свое историческое осмысленье и от¬дает обещаньем или предвкушеньем формы. Это, конечно, где-то между революцией и социализмом3. Это положенье обязательное. Оно впитано уже мной и сидит прочно, механически, как забота о жене, доме и ребенке, которая меня, конечно, не покидает и тог¬да, когда мне кажется, что ее во мне нет. Этому сознанию истори¬ческой завязи эпохи, смутному даже и в моменты сосредоточен¬ности и совершенно тускнеющему в жизни, на улице, среди лю¬дей, этому сознанию все-таки подчинены у меня все движенья, как бы отрывисты, разбросаны и полусонны они не были в от¬дельности. Вот чему сквозь толщу лени, безнадежности и проч. и пр. посвящены мои отдельные усилья. Это стремленье к тому, что¬бы смутность темы рассеялась, чтобы расплывчатость чутья или тенденции насытилась формой, это и есть то, что заменяет мне теперь личную радость, личную боль, личную честь, личную жизнь. Это трудно объяснить. Но, вероятно, это схоластический призрак.

Что же, от смерти не уйти. А отчего именно кончается чело¬век, может быть, и безразлично. Можно и от ложной иллюзии.

Целую тебя, Жоня. Кланяйся, пожалуйста, Феде. Хотел бы я на вас посмотреть. Напиши мне. Женя сейчас в школе4, посылаю без нее.

Впервые: Письма к родителям и сестрам. — Автограф (Hoover Institution Archives, Stanford). Датируется по содержанию: в письме 7 февр. 1926 Пастернак писал сестре: «Спешу послать это письмо вдогонку за вче¬рашним» (там же. Кн. I. С. 68).

1 «Современный Запад» прекратил свое существование в 1924 г., там Пастернак напечатал некоторые из своих переводов современной немец¬кой поэзии.

2 Имеется в виду рецензия Д. П. Святополка-Мирского в «Современ¬ных записках» (JNfe 25, Париж, 1925) на книгу Пастернака «Рассказы» (М., 1925); в журнале «Звено» (JNfe 125, Париж, 1925) опубликована статья К. Мочульского «Проза Бориса Пастернака».

3 Мечта об «идеальном социализме» и социалистическом искусстве появляется в нескольких письмах этого времени. См. об этом в письме JNfe 277: «Наше время <...> глава истории русского общества, непосред¬ственно следующая за главами о декабристах, народовольцах и 905-м годе».

4 Е. В. Пастернак возобновила занятия во ВХУТЕМАСе.

275. И. А. ГРУЗДЕВУ

7 февраля1926, Москва Милый Илья Александрович!

Нахожусь в ужасном уныньи по двум причинам. «Бауман» и «Пресня» никуда не годятся.

Посылаю же их оттого, что очень деньги нужны. Прочтите обе рукописи, как они ни скучны, и найдите, пожалуйста, выход из круга. В этом всецело полагаюсь на Вас, на Ваш вкус, на Ваше расположенье. 50 строчек из «Баумана» месяц тому назад взяла «Наша Газета», но еще их не напечатала, и не знаю, думает ли пе¬чатать. Газета малораспространенная, строчки были надерганы из разных мест отрывка, словом, Ковшу это не помеха. «Пресни» никуда не предлагал. В попытке сжать ее для Вас я было вычерк¬нул всю 5-ю страницу и одну треть шестой (со слов «Но всего бес-приютней» до слов «Отдает свою сеть без суда»)1. Однако кроите ее и сокращайте как Вам заблагорассудится, если найдете сто-ющим. Независимо от этих деловых гаданий признаюсь вот в чем. В стремлении научиться объективному тону и стать актуальнее я в этих отрывках зашел в такой тупик, что с меня этой тоски на всю жизнь хватит. Хочется верить, что я в нем не останусь. Надо по¬вернуть назад к лирической метафоре, сжатости и пр. Все силы положу на то, чтобы «1905 г.» оказался поворотным пунктом. Для книжки напишу другую Пресню, в другой трактовке и размере2. Вообще нетронутыми останутся только «Гапон» и «Потемкин».

Честное слово, я еще напишу когда-нибудь что-нибудь стоющее. Вот увидите. А об эту стену надо было стукнуться.

Жму Вашу руку. Ваш Б. Пастернак

7/II.26.

Впервые: «Звезда», 1994, № 9. — Автограф (Архив М. Горького, ФГ 8. 8/5).

1 В оконч. тексте глава наз. «Москва в декабре». Отмеченные цитата¬ми строфы частично были сокращены уже в первой публикации главы и остались неизвестны (строки «Но всего бесприютней…» в тексте нет). «От¬дает свою сеть без суда» — последняя строка 9-й строфы оконч. текста. Первая редакция главы была опубликована в «Огоньке» (1926, № 29).

2 Для книжного издания («Девятьсот пятый год», М, 1927) Пастер¬нак переписал главу заново, но стихотворный размер оставил прежним.

276. Е. Д. ЗОЗУЛЕ

Февраль 1926, Москва

Милый Ефим Давыдович!

Пробегите на глаз и подумайте. Если хотите, сократите. Была у меня мысль выбросить всю 5-ю страницу и первую строфу 6-й. Но я на этом не стою. Быть может Вам придут в голову другие комби¬нации. Судите совершенно свободно. Я об отрывке двойственного мненья, а может быть и плохого. Но и это пускай не влияет на Вас1.

Зачем Вы говорите со мной «иронически-почтительно». Я ни личными своими качествами, ни моим отношеньем к Вам такого тона не заслужил. Никогда я никак не заносился, «поэтом» не дер¬жался, очень прост, прозаичен, несчастен и скучен. Если я Вам однажды откровенно высказал мое недоуменье по случаю с Лю¬верс2, то я ведь не предполагал, что это отразится на Вашем слова¬ре и на Вашем отношении ко мне. Так ведь разговаривают с чуда¬ками, невесть что воображающими о себе, а ни в судьбе, ни в ха¬рактере у себя я не нахожу данных для такого представленья.

Свое же удивленье я высказывал тем легче, что оно и по сей день ничего не утеряло в своей свежести и силе. Вернемся же к былой простоте.

Жму Вашу руку.

Ваш Б. Пастернак

Впервые. — Автограф (РГАЛИ, ф. 216, оп. 2, ед. хр. 9). Датируется по содержанию.

Е. Д. Зозуля — писатель-сатирик, один из организаторов журн. «Ого¬нек». Сохранилась записка Пастернака к Зозуле 30 авг. 1925: «Дорогой Ефим Давидович! Не забудьте о наших летних разговорах. Смысл их та¬ков, что я надежды на осень не оставил. Я только хотел Вам сообщить, что обстоятельства у меня к лучшему не изменились. Мне не хочется Вам на¬доедать, и если можно будет, я до середины сентября Вас беспокоить не буду. Если же и до этого времени библиотечка начнет пополняться, не про¬пустите, пожалуйста, меня, если только этому не встретится новых или мне неизвестных препятствий. Дружески жму Вашу руку. Всего хорошего. Ваш Б. Пастернак» (там же). О каком именно материале идет речь, не ясно.

1 Имеется в виду публикация в журн. «Огонек» главы из поэмы «Де¬вятьсот пятый год» — «Пресня» (в оконч. тексте: «Москва в декабре»). На¬печатана в № 29, 1926 г.

2 Возможно, речь идет о переиздании «Детства Люверс» и сомнениях по этому поводу в издательстве. См. письмо № 315 о разговоре с директо¬ром Госиздата О. М. Бескиным: «Отвод Люверс старый и по-старому воз¬мутительный: дескать для избранных 3-х— 4-х тысяч, а не для 15-ти».

277. М. И. ЦВЕТАЕВОЙ

23-24 февраля 1926, Москва

23/11. 26

Получили ли Вы уже статьи о Есенине? Если нет, то на днях получите. Они будут Вам доставлены на дом.

Обращенье в гостинице. Ни в коем случае не барин. Вероятнее всего гражданин. Это трактирное, ходовое, как в старину с-ер1. В его же случае могло быть более прямое и теплое (если знали) товарищ Есенин или же просто по имени отчеству. Вероятнее все¬го товарищ Есенин, характеристичнее всего (для полового) — гражданин.

Гостиница «Англетер» на Вознесенском проспекте, близ Иса-киевской площади, из окна номера вид на нее. Возьмите план и описанье Петербурга, думаю, можно найти. Путь от вокзала гада¬телей. Как Вы его ни восстановите по плану, он будет правдопо¬добен. К характеристике места. Область, в которой разыгрывает¬ся Преступленье и наказанье, сколько помню главным образом в Свидригайловской части2. Недалеко отсюда Сенная, притоны, короткие бредовые прогулки Раскольникова. Последнее время Есенин, встречаясь с людьми, отрывисто представлялся: Свидри-гайлов. Так поздоровался он раз с Асеевым. Слыхал и от других.

Шуба и меховая шапка. В сведеньях, сообщенных Лукниц-ким, имелось указанье, что на ночь, оставшись один, потребовал в номер пива и наутро, когда взломали дверь, обнаружили три пу¬стые бутылки. Под этими словами была сноска. Лукницкий про¬сил этой подробности не распространять. Прочтя это замечанье, я тотчас же вычеркнул все о пиве в рукописи Л<укницкого>. И по¬тому в ремингтонной копии, отправленной Вам, Вы ничего этого не найдете. Я бы и Вам (следуя его просьбе) этого не сказал, когда бы не настойчивость Вашего вопроса с указанием на важность это¬го пункта для Вас. Прямого выраженья этой детали Вы давать не вправе, тут я к просьбе Л. присоединяюсь. Кстати, описанье, дан¬ное Л., наиболее полное и ценное из всего Вам посланного. Вы этот матерьял узнаете по заголовку. Точно его теперь не помню, но в нем названы: Устинов, Фроман, Шкапская, Эрлих и другие лица, которых Л. опрашивал3. Сам Л. — приятель Ахматовой, лич¬но его не знаю, может быть знаете Вы. Отзывчивый и обязатель¬ный человек.

На днях узнал версию, кажущуюся мне вздорной и неправдо¬подобной. Надо будет переспросить Казина, на которого ссылал¬ся рассказывавший. Будто бы Е<сенин> перед отъездом говорил К<азину>: «Вот увидишь, как обо мне запишут». С этим хотят поставить в связь домысел о том, будто бы Е. хотел устроить по-кушенъе на самоубийство, в чем, между прочим, ищут объясне-нье факта, что кисть правой руки была у него на горле и защем¬лена петлей. Так как я не думаю, чтобы к этой версии Вы отнес¬лись иначе, чем я, то я ничего и не делал для установленья ее источников и уточненья ее самой. Положенье же кисти в этом случае прибавляет лишнюю жутко-волевую черту ко всему обли¬ку катастрофы.

Ах Марина, Марина! Что бы я ни сказал Вам теперь, все это будет не лучше моих прошлых ответов, вызвавших наконец этот взрыв, которого я так давно ждал и боялся. Ваш отпор не только справедлив, но даже сильно смягчен и ослаблен, Вы щадили меня, нанося этот удар.

С чего начать, что сказать Вам? Я теряюсь от множества ве¬щей, которые должны быть поняты и названы тут и тотчас же. Я те¬ряюсь от радости, овладевающей мною, лишь только я с Вами за¬говариваю