очень критическую минуту и мне, пока что, от этой мечты приходится отказаться.
Положенье, на первый взгляд, такое. Человек бушевал и об¬новлялся при виде маленькой карточки и вот получил большую. Человек обезумел от некоторых мест поэмы и вот получил две. На него пролился золотой дождь и с его каплями в волосах он адресу¬ется к источнику: погоди, мол, я завтра поблагодарю тебя. Как бы ни было велико у тебя искушенье увидать это в таком роде, как бы ни было велико правдоподобье образа, гони этот призрак, ничем не похожий на истину. Лучше всего было бы в точности испол¬нить просьбу: забыть меня на месяц. Ради Бога, не взрывайся. Впрочем, я готов допустить и крайность с твоей стороны. Я так в своих надеждах тверд, что готов все начать сызнова. — Была у меня мысль послать тебе в этот промежуток написанную половину Шмидта, «Поверх Барьеров» и еще всякой дребедени с условьем, чтобы ты мне об этом ни слова не писала, пока я не возобновлю человеческого разговора с тобой. Но Шмидта не хочу окружать оговорками и вообще не пошлю, пока не будет кончен. С тем па¬дает и весь план. Опять были частные совпаденья: блюдце (о море), множество выражений, рифм и пр. в поэмах.
Очень хочется все поскорее устроить с семьей, остаться одному и опять приняться за работу. Разгон, верно, упущен, но что делать.
Боюсь лета в городе — духоты, пыли, бессонницы, накатов чужого, но заразительного скотства; идеи ада (бесформенного страданья). Если же воспользоваться одним из сотни приглаше¬ний, боюсь захлебнуться благодатностыо новых впечатлений, ос-веженья, которое скажется никак не сейчас, а обязательно через годы. Боюсь влюбиться, боюсь свободы. Сейчас мне нельзя. То, что в руках у меня, не так держу, чтобы отложить в сторону. За год ухвачусь ловчее, т. е. — метафоры неуместны — прикован пока к данному подоконнику и к верстаку чудовищностью расходов и невыравнявшимся заработком.
Весной был выпад категоризма. Я рванулся было вон из кру¬га вынужденного приниженья Жени, тебя, себя самого3 и (какой глупый порядок) всего мира. Удручает кажущийся возврат к сея-нью обид и обиженности. Я говорю о нравственной неуловимос¬ти, которою пересыпан обиход в том случае, когда единственное чистое и безусловное его место составляет работа.
Тебе кажется, что это пусть горько, но нормально. Мне нет.
7. VI. 26
Совпаденья словаря и манеры таковы, что предположенное все-таки вышлю4, чтобы не казалось, что Шмидта и Барьеры на¬писал под влияньем Крысолова. О Барьерах. Не приходи в уны¬нье. Со страницы, примерно 58-й станут попадаться вещи поот¬раднее. Всего хуже середина книги. Начало: серость, север, город, проза, предчувствуемые предпосылки революции (глухо бунтую¬щее предназначенье, взрывающееся каждым движеньем труда, бессознательно мятежничающее в работе, как в пантомиме) — начало, говорю я, еще может быть терпимо. Непозволительно об¬ращенье со словом. Потребуется перемещенье ударенья ради риф¬мы — пожалуйста: к услугам этой вольности областные отклоненья или приближенье иностранных слов к первоисточникам. Смешенье стилей. Фиакры вместо извозчиков и малорусские жмени, оттого что Надя Синякова, которой это посвящено5, — из Харькова и так гово¬рит. Куча всякого сору. Страшная техническая беспомощность при внутреннем напряжении может быть бблыыем, чем в следующих кни¬гах. Есть много людей, ошибочно считающих эту книжку моею луч¬шею. Это дичь и ересь, отчасти того же порядка, что и ошибки тво¬ей творческой философии, проскользнувшие в последних письмах. Прости за смелость, — я это кругом обошел и знаю.
Опечаток больше, чем стихов, потому что жил тогда (в 16 г.) на Урале. Постарался Бобров. Типический грех горячо преданно¬го человека. Т. е. правил и выпускал он.
0 Шмидте два слова. Нетерпеж послать (только послать, на почту снесть). Между 7-й и 8-й цифрой пропуск. Будет письмо к сестре (совсем другой человек пишет, нежели автор писем к «пред¬мету»). Очень важная вставка6. Почти готово, — но дошлю со 2-ой частью, где только и начинается драма. (Превращенье человека в героя в деле, в которое он не верит, надлом и гибель.) Будь ангелом, сделай милость, не пиши о вещах, пока я подроб¬но в Крысолове не отчитаюсь. Будь другом, все равно, понра¬вится ли, нет ли, пока молчи. Зачем остальная дребедень, объяс¬нил уже раньше.
Ася называет его Сережей, и я подружился с этим именем. Все им очарованы, кто знает, и говорят одно хорошее. Мне кажет¬ся, что я его за что-то люблю, потому что мне как-то от него боль¬но. Нет, просто люблю его и по-мужски, чудесно, уважаю.
Мне позвонили из «Комсомольской Правды» (неслыханный случай) с просьбой разрешить напечатать «Мне 14 лет» (выбор, для комсомола!)7. Когда напечатают, будет возможность, если захо¬чешь, со ссылкой на № комсомола в Верстах! Ты меня ненавидишь, я это чувствую.
Впервые: «Дружба народов», 1987, JNfe 7. — Автограф.
1 Цветаева послала с Эренбургом подарки в Москву. «Не сердись! — писала она 6 апр. 1926. — В этом нет грубости, одна нежность, беспомощ¬ная и хват<ающаяся> за шерсть фуфайки. Она у тебя будет почти живот¬ное, всё равно как если бы я тебе пос<лала> собаку» (Цветаева. Пастер¬нак. Письма 1922-1936. С. 165). В кожаную тетрадь, посланную Цветае¬вой, Пастернак переписал набело 2-ю и 3-ю части «Охранной грамоты».
2 Гонорар за публикацию главы «Потемкин» в «Верстах» (1926, JNfe 1).
3 О намерении расстаться с женой весной 1926 г. см. в письме № 320.
4 Посылка книги «Поверх барьеров» (1917) обусловлена просьбой со стороны Цветаевой в письме 1 мая 1926. В ответ на присланную книжку «Избранные стихи» («Узел», 1926) она писала: «Какие замечательные сти¬хи из Поверх барьеров! Борис, эта книга у меня должна быть. Если нет, достань, выкради у знакомых» (там же. С. 193). Кроме книги, была посла¬на рукопись первой части поэмы «Лейтенант Шмидт».
5 Середину книги «Поверх барьеров» составляют стихи, обращенные к Н. М. Синяковой.
6 Речь о главе 8-й, написанной по письму Шмидта к сестре А. П. Из-баш. См. о ней в письме JNfe 307. Была послана Цветаевой 13 июня 1926 вме¬сте с «Высокой болезнью» (публикация в «Лефе», 1924, JNfe 1) и оттиском подборки стихотворений из «Русского современника» (1924, JNfe 2), над¬пись — в коммент. к письму JNfe 310.
7 Отрывок из главы «Детство» был напечатан в «Комсомольской прав¬де» под назв. «Из поэмы» 13 июня 1926.
310. К. Л. ЗЕЛИНСКОМУ
8 июня 1926, Москва
Волхонка 14 кв. 9 8.VI. 26
Милый Зелинский!
Так как в скорости, то есть, скажем в середине июня, Вы бу¬дете вынуждены проклясть меня, по частоте и бесцеремонности моих просьб, то спешу поспеть с этой, по-видимому последней, до произнесения анафемы. В журнале Commerce или La Commerce (кажется 3-хмесячник под редакцией Paul Val6ri), слышно, были помещены переводы из «Сестры», кажется Извольской. Достань¬те, будьте Кимом1, пожалуйста, этот номер и перешлите мне. Вы мне этим доставите большую радость, даже если ее мне и не жела¬ете. —
Работал месяц запоем. Хочется начать опять по-старому, т. е. во всей точности: опять по-новому, как когда-то, подальше от на¬вязанной долголетней Третьяковки2 (не от Сережи Третьякова, а от Лаврушинского переулка). Хотя чем и С. Третьяков не пере¬движник?3 Люблю в нем только отрицанье искусства. Тут он мыс¬лит правильнее и последовательнее всех лефовцев*. Хворал пре¬скверною ангиной Асеев. Очень за него боялись. Я совершенно упал духом и неделю ходил с крепом в глазах. Теперь выздоравли¬вает, весь шелушится, как после скарлатины. Очень хочется пи¬сать вещь за вещью, зарабатывать, пересаживаться от поэмы за другую, как с поезда на поезд, без особых остановок: хочется оди¬чать на каком-то из перегонов и подикарствовать, как случалось раньше; хочется на будущий год, весной, обязательно за границу. Становится это возможно благодаря тому, что, может быть под влияньем Запада, тут вспомнили обо мне, и это отразилось на за¬работке. Случаются трогательные курьезы. Тому же самому Пер-цову, который уничтожил меня на вечные времена летом 24 г. в ж. «На Посту», та же редакция заказывает статью навсегда вос¬крешающую, и критик с тою же охотой берется за новую задачу, как третьим летом4. Читали ли Вы, Зелинский, о Буридане, и не тем же ли сеном пахнет над лугами, что в далекое Средневековье5. Спешу пожать Вашу руку, а то опять заболтаюсь. Любите меня нежно и не забывайте. Говорят, к концу дня в редакции Огонька
* И к тому мне близка эта мысль социалиста Платона. (Прим. Б. Пастернака.) редактор проводит поперек листа отвесную черту и каллиграфи¬чески выводит: слева — «слушали», справа — «постановили». За¬тем в первую графу заносит: «нечем дышать». В графу «постано¬вили» выписывает, не меняя синтаксической формы, с мрачной машинальностью, постепенно закрепляющейся за этою графой вообще, ту же самую фразу (!) Выходит: постановили нечем ды¬шать. Ну да к черту Огонек. Пришлите Commerce.
Ваш Б. Пастернак
P. S. Только что узнал: застрелился Андрей Соболь6.
В кругу друзей Цветаевой Вас очень хвалят как теоретика и во¬обще отзываются с симпатией. Надо сказать этот круг в действи¬тельности лишен той штукатурки, которой его Вам покрыли7.
Впервые. — Автограф (РГАЛИ, ф. 1604, on. 1, ед. хр. 764).
1 Ким—добрый индусский мальчик, герой романа Р. Киплинга «Ким» (1901). По-видимому, Пастернак вскоре получил номер журнала. Об этом — в надписи на оттиске из журн. «Русский современник», послан¬ном Цветаевой, где Пастернак приводит строчку из перевода: «В «Commerce», зимнем № 1925 г. были напечатаны переводы Извольс¬кой, два моих стихотворения и одно Мандельштама. Одного из них ты, может быть, не знаешь. Вот оно, «Отплытие». Прочти и Петухов. Осталь¬ных не стоит. Это из «Современника», где были напечатаны твой изуми¬тельный Занавес и Сахара (но не в том же номере и с ужасными опечатка¬ми, не по моей вине; просил прислать корректуру, выпустили в Питере, не исполнив просьбы). Если знаешь Извольскую, передай ей мою благодар¬ность. Местами очень хорошо, вообще все прекрасно. Но «Разбегаясь со стенаньем» кажется очень усложнено в передаче: «Lancde sur la voie des g6missements»» (Буквально: «Брошенная на путь стонов» — фр.). У Пас¬тернака: «Разбегаясь со стенаньем, / Вспыхивает бледно-розовая / Моря ширь берестяная» — из стих. «Отплытье», снабженного в оттиске примеч: «О переезде в 1922 г. Петербург — Штеттин 1923». Цветаева была знакома с Еленой Александровной Извольской и 18 марта 1931 писала Пастернаку о ее отъезде в Америку (Цветаева. Пастернак. Письма 1922—1936. С. 535).
2 Третьяковская галерея возникла из сопоставления работы над ис¬торическими поэмами с живописью «передвижников». «Какой ужасный «1905 год»! Какое у нас передвижничество!!», — писал Пастернак в пись¬ме к Ж. Л. Пастернак 28 марта 1926.
3 Сергей Михайлович Третьяков — драматург, один из идеологов «Лефа». Пастернак, говоря о «непостижимости» для него системы идей, которые проповедовал «Леф», выделял «в этом кружке отрицателей»
