без настроения.

Впервые: Памятники культуры. — Автограф (РГАЛИ, ф. 3123, on. 1, ед. хр. 35). Датируется по содержанию.

1 Из письма О. Фрейденберг из Глиона, написанного в первых чис¬лах июля. См. коммент. к письму МЬ 60.

2 В доме поэта и художника Юлиана Павловича Анисимова и его жены Веры Оскаровны Станевич собиралась литературная группа «Сердарда», в которую входили Пастернак и С. Н. Дурылин (Сережа).

63. А. Л. ШТИХУ

4/17 июля 1912, Марбург

Отвечай мне поскорее, Шура! Я здоров. Но я без сил. Что я сделал такого, что такое проклятие преследует меня. Было бы мракобесием сейчас с моей стороны заниматься тем, что так удач-

* «Вас просит дружески посетить его профессор Герм. Ко¬ген» (нем.).

но шло у меня несколько недель тому назад. Я не представляю себе также ничего иного. Что же остается мне? Я жду конца се¬местра, мне хочется родного леса. Но если бы ты только знал, как мне хочется встречи с тобой!! Наши поедут в Италию. Зовут с собой. Поехать сейчас туда значило бы совершить грязный по¬ступок: с такой душой — и Италия, с такой сухою тряпкой. Этим я испортил бы ее вконец. Шура, Шура, ты мне не поможешь: надо заразиться сейчас моим состоянием, как я когда-то был спосо¬бен по отношению к Саше1. — Захочешь ли ты это? Но пиши, пиши мне. А когда мы свидимся, я вложу уже тебе в уста все то, что мне нужно услышать от тебя. И тебе не будет трудно. Я уже говорил тебе: при всей внешней незначительности — личные события последних недель совершили какой-то примерный бой, сомкнутым строем, по команде… Учебная стрельба. Подумай, какая пошлость: Fakelzug* для Когена. И дернула же меня нелег¬кая на все это. — Скажи мне: да или нет? Чего мне ждать? Зна¬ешь, во что я верю? В предстоящий спутанный лес; во вдохно¬венность природы — и в твою дружбу. Об этом я думал сегодня. Глупый, ты мне написал: «Я рад твоему лету»… нашел, когда ра¬доваться, Иванушка-дурачок. Впрочем, я не предупредил тебя, свадьба ли у меня или похороны. Сегодня же поехал бы в Моск¬ву. Но хочу получить Abgangszeugnis** для родителей. Еще недели 2-3 осталось.

Сейчас же напиши мне. Сжалься надо мной.

Впервые: Памятники культуры. — Автограф (РГАЛИ, ф. 3123, on. 1, ед. хр. 35). Датируется по штемпелю на конверте.

1 Имеется в виду эпизод с А Гавронским весной 1910 г. См. письмо JSfe 31.

64. А. Л. ШТИХУ

6/19 июля 1912, Марбург

Дорогой Шура! Здесь неделями стояли душные и ослепитель¬ные дни. Сегодня первый пасмурный. Я проводил Шуру на вокзал. Когда я спускался в подземелье и, вынырнув, попал в тяжкий ту¬ман, я припомнил первое утро. Первое утро, когда я, обессилен¬ный собственным недоумением, вышел и остановился: куда ты при-

* факельное шествие (нем.).

** свидетельство об окончании курса (нем.).

ехал, бессвязный идиот, где тебе, куда тебе… Я стеснялся тогда всех тех русских, которые уже давно — его ученики, и чуть что не изви¬нялся своей наглости. Ты знаешь, уже верно месяц, как я ничего не делаю, не посещаю семинариев. Никогда я не вел еще такого бес¬содержательного существования. Но мне не хочется прикрывать той нагой правды, что я только жду, только выжидаю. Я ничего не бо¬юсь. Что я запылился и ослаб и что я лишен того единственного, что заменяло мне недостающее дарование: что я лишен сейчас пер¬вого удивления молодости и еще одного, чрезвычайно важного: той непрерывности, с которой восторженность восприятия, восторжен¬ность чтения служила душою созидания и письма… что все это так — меня не пугает. Мне бесконечно милее (сравнение вообще невоз¬можно!) эта карающая рука; это не желающее меня искусство — чем рукопожатье осьминога. О нет, не осьминога! Если бы мне выра¬зить только это настроение, которое мною сейчас владеет! Оно было бы так любопытно тебе! Я очнулся в этом предложении стать не-мецким ученым как excusez le mot sentimental* — обманутая девуш¬ка в ту минуту, когда, благодаря порядку вещей, обман уже невоз¬можен. Предложение Когена, то, о чем я и не смел мечтать, уезжая сюда, как-то нездешне оскорбило, обидело меня. Не Коген, не этот сверхчеловек обидел меня. Напротив, я удостоился большой чести в этом его предположении о моей карьере. Не Коген, но порядок вещей!! И я с такой горячностью возвращаюсь к тебе; не только к тебе, но тебе придется много выслушать, во многом посоветовать. Что меня гонит сейчас? Так странно: удача, возможность дальней¬шего успеха? Порядок вещей? Понимаешь ли ты меня? Я видел этих женатых ученых; они не только женаты, они наслаждаются иногда театром и сочностью лугов; я думаю, драматизм грозы также при¬влекателен им. Можно ли говорить о таких вещах на трех строчках? Да, они не существуют; они не спрягаются в страдательном. Они не падают в творчестве. Это скоты интеллектуализма.

Сердечный привет Нюте. Когда я приеду, напомни мне рас¬сказать о Harry1.

Впервые: «Вопросы литературы», 1972, № 9. — Автограф (РГАЛИ, ф. 3123, on. 1, ед. хр. 35). Датируется по дате отъезда из Марбурга А. Л. Пастернака.

1 С философом Генрихом Эрнестовичем Ланцем, учившимся в Гей-дельбергском университете, Пастернак встретился в Марбурге.

* извини за сентиментальность (фр.).

65. А. Л. ШТИХУ

9/22 июля 1912, Марбург

Дорогой Шура! Я еще не получил ответа от тебя. Это не упрек: я только хочу устранить возможные недоразумения — иногда со¬держание таких «спорадических» писем ставится в связь с отправ¬ленными и еще не дошедшими до назначения… Я напишу тебе гру¬бую открытку. Мой отец не Rentier* и не Renntier**. И то и другое — счастье! «Будущность» на философском поприще, которая в Моск¬ве с основанием казалась мне плачевной, в&рисовалась здесь, как я тебе сказал — по-иному: Коген, жестоко бедствовавший в юнос¬ти, дал мне свой совет (обосноваться в ученой Германии) после того, как я ему заявил о «несостоятельности» моих родителей. Это — ре¬ально обдуманный совет. Я не могу в письме выразить с достаточ¬ной вразумительностью, отчего я собственно так эпилептически отскочил от той дорожки, которая незадолго до этого довольно-таки усердно протаптывалась мною… и отскочил именно тогда, когда достиг на ней первого недвусмысленного успеха… Господи, у меня голова кружится от счастья! Я вернусь на родину; и эта родина — Россия, и эта родина — осень… Господи! Allein, wie gesagt, er ist kein Renntier***. Поэтому я решил пока что — переводить Келлера1. То есть перевести: это еще Futurum И. Есть произведения, которые, несмотря на сложность и разветвленность языка, уже в своем твор¬ческом возникновении движутся в переводе, уже охвачены перево¬дом с самого начала. Таковы Якобсен, Флобер, Мопассан. Правда, это не перевод на языки. Скорее наоборот: с языков. Вся эта лите¬ратура величаво спускается на словах — словно на плотах. Как ниг¬де под ними познается несущая их сила одного топографически оп¬ределенного искусства. Заговорить в их тоне значит потерять вся¬кую иную почву под собой и ощутить только эту, единственную. Я не говорю, что Келлера легко переводить. Но он один из тех, для которых перевод типичен… от которого этого можно ожидать.

Привет Нюте.

Впервые: «Вопросы литературы», 1972, № 9. — Автограф (РГАЛИ, ф. 3123, on. 1, ед. хр. 35). Датируется по штемпелю на открытке.

1 Швейцарский прозаик Готфрид Келлер; возможно, Пастернак со¬бирался переводить его знаменитый роман «Зеленый Генрих» (1855).

* рантье (фр.). ** скакун (нем.).

*** Только, как сказано, он не скакун (нем.).

66. А. Л. ШТИХУ

12/25 июля 1912, Марбург

Дорогой Шура! Меня удивило, что от тебя нет письма: я только что вернулся из Касселя, где я осматривал вместе с папой картин¬ную галерею. Который уже раз я приезжаю в Марбург?! Идут, по¬хаживают, стучат, постукивают поезда, поля, поля, поля — и горы, горы — и вдруг они разрешаются Марбургом. Стоит, как вкопан¬ный, тихий, обезлюдевший вечер, — какое-то угнетенное безвет¬рие листьев, в котором сошлись, стеной к стене, старые готичес¬кие улицы. Как они стоят! Это — лучшее из всего, что они могут и хотят: так темно и слитно стоять и блаженствовать в звездной све¬жести. Потом проходишь церковь Елисаветы. — И обе ее склад¬ки, обе башни оперты внизу в ночной сумрак — выше они просто господствуют, громадные и непостижимые, как свернутые знаме¬на, поставленные в ночи. И все такое величаво-сладостное! Как перемирие утомленных, давно не ложившихся великанов. Какое внезапное, загадочное и все-таки нерасслышанное замечание вставляет эта афористическая фигура из Кассельской галереи в нашу беседу1. Это, вероятно, — поэт. Или — публицист, может быть? Вообще — Кассель — редкая галерея. Там столько вдохно¬венной живописи. Рембрандт — это ряд сдач перед каким-то осаж-дающим потоком. Он не в силах обороняться. Орган тоже — до¬пущенная стихия. Коген — уже совершенно, раз навсегда — про¬шлое для меня. Пиши. Целую. Твой Б.

Впервые: Памятники культуры. — Автограф (РГАЛИ, ф. 3123, on. 1, ед. хр. 35). Датируется по почтовому штемпелю.

1 Письмо написано на открытке с репродукцией портрета журналис¬та Николауса Бруининга работы Рембрандта из Кассельской галереи.

67. А. Л. ШТИХУ

20 июля/3 августа 1912, Марбург

Venezia, Poste restante*. Но книг не посылай уж, ты рассу¬дил правильно; пусть уж это будет первым моим взносом в рус¬скую книгопромышленность по возвращении1. Предполагает¬ся, что я через неделю еду к нашим прямо в Пизу. Вместо этого я, может быть, и вовсе не заеду к ним. У меня золотой отец, со-

* Венеция, до востребования (фр.). 131 вершенно не испорченный тем, что ему уже не 18 лет. Подумай, когда мне такие вещи Коген говорил, другой бы приводил до¬воды здравого смысла и т. д., а он вместо этого соглашался со мной2: тебе, говорит, надо все это стряхнуть, ты уже душевно сам на себя не похож, отправляйся al piacere* в литературную богему или к черту, но не стать же тебе в самом деле этим синте-тическим жидом, за тридевять земель отстоящим от сумерек и легенд искусства… etc… etc. «Мы спелись с тобой», — пишет он мне! А?!

Нюта, я встретил Ланца. Это какой-то банан в жилетке, до того он худой и коричневый. Ничего. Подхожу я, значит, к нему и сказал про твою открытку. Он извиняется очень, у него были не¬приятности, и оттого он не мог ответить. Вероятно, он с ними пе¬реписывался. Сегодня был последний раз в университете. Это зда¬ние еще долго простоит, уверяю тебя. Прочная постройка. Оста¬юсь здесь еще шесть дней. Потом выеду на шестерке, покину фи¬лософию навсегда. В России буду в середине родного августа, прости за болгарский юмор. Боря

Впервые: Памятники культуры. — Автограф (РГАЛИ, ф. 3123, on. 1, ед. хр. 35). Датируется по штемпелю на открытке.

1 В