предыдущем письме Пастернак писал Штиху, что «решил остать¬ся за границей, т. е. в Италии, до средины русского августа» и просил его купить и переслать ему: «Блока из собрания стихотворений II том; ка¬жется, это — Нечаянная радость… — Вяч. Иванова Cor Ardens (тоже вто¬рой или третий том… и, наконец, Брюсова — ту его книгу стихов, кото¬рая представляет собою выбор из всех прежних, — не знаю, «Пути» ли это «и перепутья», или же «Все напевы», или еще что. Ты разузнай это в магазине. У меня есть в Москве Сологуб, кажется 1-й том, — не давал ли я тебе его просмотреть вместе с Белого «Пеплом»?» (13/26 июля 1912; там же. С. 70). Имеются в виду след. издания: Александр Блок. Собрание стихотворений. Кн. 2. Нечаянная радость (1904-1906). М., «Мусагет», 1912; Вячеслав Иванов. Cor ardens. (ч. 2). СПб., 1912; Валерий Брюсов. Пути и перепутья. Собрание стихов. Т. 1-3. М., 1908-1909. (Часть тира¬жа III тома вышла под назв. «Все напевы. Стихи 1906-1909»); Федор Сологуб. Собрание сочинений. СПб., 1909. Т. 1; Андрей Белый. Пепел. Стихи. СПб., 1909.
2 Л. О. Пастернак писал сыну 22 июля: «…Кажется, Коген у тебя по¬терял в обаянии — раз он тебя признает и одобряет. Для меня не нова и эта твоя метаморфоза».
* пешком (ит.).
68. О. М. ФРЕЙДЕНБЕРГ
15/28 августа 1912, Marina di Pisa1
Дорогая Оля. Вот уже среда, и еще будет четверг, а я все еще не еду: ключи от жилой Москвы оказываются у папы2: надо ждать. Ты может быть еще не заметила, что Домби с сыном3 продолжа¬ют лежать все в той же хирургической клинике, куда я их поло¬жил в целях выпрямления? Книга уже разглажена, ты припоми¬наешь, она скомкалась в чемодане. Мы тебе перешлем ее из Москвы.
Вот опять страдаешь из-за меня!
Завидую твоей поездке и той радости, с какой ты вероятно прибыла в In
Впервые: «Пожизненная привязанность». — Автограф. Датируется по почтовому штемпелю.
1 Пастернак приехал в Марину-ди-Пиза к родителям 13 августа (по нов. ст.).
2 Л. О. Пастернак уезжал из Пизы в Сиену на праздник Паллио, про¬ходивший 17 августа.
3 О. Фрейденберг провела неделю в гостях у Пастернаков и забыла у них роман Диккенса «Домби и сын».
4 О. Фрейденберг должна была снова вернуться в Швейцарию.
69. К. Г. ЛОКСУ
23 декабря 1912, Москва
Дорогой Костя! Мое письмо выйдет личным, неинтересным, жалующимся. Просветите его светом сочельника, в который Вы возьмете его в руки.
О какая удивительная черная весна сейчас!1 Мой урок зав¬лекает меня в самую глушь Разгуляя; немецкая семья2 готовится к елке, это заметно по освещению, по состоянию печей и зати¬ший, по распределению крови в сосудистой ткани их склероти¬ческих щек, и еще потому, что вынесены ковры из кабинета. О ка¬кой странный час, этот час урока. Куда не закатывается только время! Мне кажется, оно подкатывается под самый Разгуляй и тогда его ищут везде, и это — сумерки; и когда отчаиваются в поисках, ищут уже с фонарями; и вдруг его находят часам к вось¬ми; и тогда его выкатывают снова с застав к циркулирующим Центрам.
Английская раса3 брошена как вызов; это идея, при помощи которой можно дать сжатое определение ее национальных черт. Обращаясь к ней, надо поднять ее, это долг благородства. Это под¬нятие народа на большую высоту не должно быть смешиваемо с теми преувеличениями, которые говорят об отсутствии меры, а потому и о недостатках оценки. Байронизм или Бердслеизм, или Эстетизм, или наконец Эдгаризм Бодлэра4 — все это виды тонко¬го пользования намеками, данными самою нацией, оказывающей эти влияния. Своим превосходством она говорит только о своем желании поравняться с другими.
Как мало обещает сочетание слов: «Игорь Северянин».
Между тем после двусмысленностей, колеблющихся между косметикой и акосмизмом, следует поэма, развернутая во всем великолепии ритмики и мелодичности, которая составлена из на¬званий мороженого, пропетых гарсоном на площади под нестрой¬ный плещущий гомон столиков5. В этом стихотворении при всей его вычурности на уровне первобытных наблюдений — схвачена печаль разнообразия — всякого разнообразия, — непокоренного целостностью. Что же касается дальнейших стихотворений, то в них уже — открытое море лирики. Пришлось забыть об Эстетике, ее серой обивке, ее мертвенности. Как жаль, что Вы не успели по¬бывать на этом «четверге».
0 как возвращаются эти состояния! Как забывшие захватить что-то, принадлежащее им, не замеченное тобою. Зачем я чувствую так свое бессилие! Силой воли, если ее чувствуешь в себе… «одол¬жается» у тебя природа и вообще вся цепь впечатлений — питает¬ся ею, и, наконец, благодатно покоряет тебя твоим же собствен¬ным оружием. Бессилие, напротив, есть какая-то неприступность человека, перед которой отступают все впечатления.
Ну, вот Вам и страничка резонерства. Сейчас отдышусь, отру шею и виски и буду продолжать.
Впервые: «Минувшее», № 13. — Автограф. Письмо осталось не-дописанным и не было послано. Датируется по упоминанию о сочель¬нике.
1 См. назв. стих. И. Анненского «Черная весна» (1909). Эта метафора использована в стих. Пастернака «Февраль. Достать чернил и плакать!..» (1912), которое в первой публикации было посвящено К. Локсу.
2 По-видимому, имеются в виду уроки с сыном немецкого коммер¬санта Эдуарда Саломона Иоанном (Бубчиком). Другой урок — возможно,
с Вальтером Филиппом, где Пастернак учился английскому у его гувер¬нантки.
3 Слова об английской расе вызывают ассоциации с героиней «Повес¬ти» Пастернака (1929) Анной Арильд.
4 В этом пассаже отразились занятия Пастернака английской поэзи¬ей. Перечисляются последовательные течения, называемые по именам поэта Дж. Г. Байрона, художника Обри Бердслея; переводы Эдгара По на французский, сделанные Ш. Бодлером, позволяют образовать определе¬ние: Эдгаризм Бодлэра.
5 Имеется в виду вечер Игоря Северянина в Обществе свободной эсте¬тики» 22 дек. 1912 г., где он читал стих. «Мороженое из сирени!» (сен¬тябрь 1912).
1913-1915
70. С. П. БОБРОВУ
9 февраля 1913, Москва
Убежишь, как раз!
Кому Псел1, а кому Ломоносов! «Надо, понимаешь ли, уни¬верситет кончить». Сижу по целым дням в библиотеке за канди¬датским2. Осталось 3 недели сроку, а я и не начинал. Хожу инког¬нито в рединготе, не кланяюсь знакомым, ухожу из дому к пись¬менному столу, переменил голос, сморкаюсь, держа платок про¬меж обоих указательных, сердце у меня лопается, душа у меня трескается — тысяча перемен.
Очень просто. По-армянски просто. Ex oriente lux3, посему: Совсем я на глупое солнце, Армянское солнце похож. Вы хоть беглые души — а я — совершенно — чичиковский про¬дукт потреблены! Елизавет Воробей4, занятый кандидатским.
Фикция я и утоплый труп сейчас, вот кто я сейчас. Хочется кончить цитатой из Микельанджело о «Ночи» — не помню смысл (приблизительный:
Проходите, которые! Запрещается останавливаться)5. Это потому, что мне в моем теперешнем положении также приблизительно удобно, как и ей, и также тяжко от раздающихся вокруг приветов:
Доброе утро. Перевод с армянского. Целую тебя и Николая.
Впервые: «Встречи с прошлым». Вып. 8, 1996. — Автограф (РГАЛИ, ф. 2554, оп. 2, ед. хр. 563). Датируется по дате получения, поставленной Бобровым. С поэтом С. П. Бобровым Пастернак познакомился в 1911 г. в «Кружке для исследования символизма в искусстве».
1 Имеется в виду Н. Н. Асеев, собиравшийся ехать к родственникам в город Сумы Харьковской губернии, стоящий на реке Псел.
2 Кандидатское сочинение «Теоретическая философия Германа Ко¬гена» Пастернак писал у профессора Г. И. Челпанова.
3 «С востока свет» (лат.). Возможно, ироническая отсылка к книге М. С. Шагинян «Orientalia» (М., 1913).
4 Из «Мертвых душ» Н. В. Гоголя; символ выдуманного существова¬ния, рельно не существующего.
5 Обыгрывается стих. Микеланджело к статуе «Ночь» в переводе Ф. И. Тютчева (1855): «Молчи, прошу, не смей меня будить. / О, в этот век преступный и постыдный / Не жить, не чувствовать — удел завидный… / Отрадно спать, отрадней камнем быть».
71. С. Н. ДУРЫЛИНУ
Февраль 1913, Москва
‘…лежит во мне. Никто не говорит, и всего менее я сам, чтобы эта особность была счастливою моей чертой. Гораздо вероятнее то, что она приведет меня к дилетантскому прозябанию среднего порядка. Правда это или нет, — но в настоящую минуту я хотел бы только поскорее освободиться от университета и воинской повин-ности1 — чтобы работать потом, работать впервые полно, серьез¬но и по-своему. И конечно, эти желанья ничуть и ни в чем не за¬висят от того или другого исхода моих недавних маленьких выс¬туплений. Если я спрашивал и спрашиваю о согласии Метнера2, — то не потому, что полагаю свою судьбу в этом. Недостатки же свои я и сам очень сознаю, и мне больно, когда близкие хотят сыграть в их мнимое отсутствие. Я бы и сам обратился к Эмилию Карлови¬чу, да это, кажется, не принято. Вы не встречаетесь с ним? Вы про¬чтете все это, и от вас, может быть, ускользнет главное: простая моя благодарность за вашу заботливость относительно меня. Если же вы ее отыщете, то вы услышите в ней признательность и за то, что в вас осталась нетронутою верность тому миру и времени, ко¬торые свели нас.
Может быть, все это патетично. Не знаю. Все это печально, во всяком случае.
* Начало письма не сохранилось. 137
Что мне выбрать из Марбургского хлама? Я согласен с «…жиз¬нью неслышною»; она относится к небольшому циклу, носящему <заглавие> «Покой песков». Пусть это обозначение перейдет к стихотворению3.
«Февраль» тоже близок мне, «там, над чернилами, навзрыд» — поправка, которую я охотно принимаю; в таком случае не надо точки после «изрыт»:
доколе песнь не засинеет там, над чернилами, навзрыд4.
«Сегодня мы исполним…»5 тоже можно печатать, хоть оно слишком элементарно и беспомощно до степени лепета в несколь¬ких местах. Обработка стихов, ставших уже прошлым, как-то не¬приятна и не дается вообще. Но я не согласен с «Дождем» и «Глу¬хою мыслью о себе»6, где я для устранения хореямба поставил бы:
И это — смерть; застыть в судьбе Судьбе — формовщика повязке.
Не заменить ли этих двух стихотворением, которое начина¬ется: «Как бронзовой золой жаровень» и т. д. или «Розами» (где «сумерки»), или «Утром», где «Кареты рель<еф?>»7. Вообще, я против «Мысли о себе» ввиду ее сухости и против «Дождя» ввиду того, что в последнем стихотворении не сохранился тот живой и непосредственный образ сплошного, стершегося безземелья, ко¬торое свелось только к дару песен, сумеречных песен без слов, который вызвал во мне один неизлечимый, трехдневный дождь в Марбурге и которому я посвятил стихотворение. Что он не выдер¬жан в стихотворении, лишенном без этого всякой цены, — ясно без доказательств.
Любящий вас Боря
Первая строчка (в черновике) была:
«О дождь, обезземеливший патриций, Чье сердце смерклось в даре повестей!»
Впервые: «Встречи с прошлым». Вып. 7. М., 1990. — Автограф (РГАЛИ, ф. 2980, on. 1, ед. хр. 695). Датируется по содержанию.
1 Пастернак в июне закончил университет, освобождение от воинс¬кой повинности из-за сломанной в
