лучше, чем стихи его товарищей <...> Но все же у Б. Пас¬тернака чувствуется наибольшая сила фантазии; его странные и порой не¬лепые образы не кажутся надуманными…» (С. 17, 3-я пагинация). Свое отношение к этой статье Пастернак высказал в письме к родителям (см. письмо № 94).
6 Жена С. П. Боброва.
7 Австрийский эрцгерцог Франц Фердинанд, убитый в Сараеве Г. Принципом 28/15 июня 1914 г.
8 Речь идет о публичном объяснении в газете «Новь», которое Бобров был вынужден принести по поводу обвинения, с которым выступил поэт Илья Зданевич в самовольном использовании его имени как одного из ав¬торов «Грамоты» (сб. «Руконог», 1914), подписанной также Асеевым, Боб¬ровым и Пастернаком. «Грамота» содержала грубые выпады против авто¬ров «Первого журнала русских футуристов». В этой неувязке Бобров об¬винял Асеева. Пастернак известил об этом Асеева и писал Боброву: «Ду¬маю, что вышло все это не по его вине, а так, как водится, Ларионов вместо Futurum exactum (будущее совершенное. — лат.) поставил обещание свое в настоящем времени & 1а «мы завтра выступаем из Кракова», или просто забыл Зданевича предуведомить, и в надежде на то, что исправит эту свою оплошность при первой возможности, совершил антиципацию факта. <...> Во всяком случае, номер, что и говорить!» (3 июня 1914; там же. С. 221). Антиципация — предвосхищение.
89. А. Л. ШТИХУ
Конец июня 1914, Петровское на Оке
Милый Шура, узнал ли ты что-нибудь о Борисе Анисимови¬че?1 Очень буду тебе обязан за всякий хотя бы даже отрицатель¬ный, но по возможности незамедлительный (чтоб не сказать не¬медленный) ответ. Кроме того, исходя из весенних его соображе-ний, можно ожидать его приезда в любой из этих и ближайших Дней. Как только ты придешь с ним в устное или письменное со¬прикосновение, оповести меня об этом, милый друг, — поверь, не праздный интерес или досужие дружеские настроения делают меня столь настойчивым.
Сегодня, быть может, проснулся я после 3-хмесячной спяч¬ки, это тем вероятнее, что нынешний день, не в пример прочим, кажется мне своеобычным, то есть своеобразно обычным и до обыкновенности своеобразным. И ты простишь мне эту субтиль¬ность. Ясность эта позволяет мне, вот уже в который раз, освобо¬диться от домогательств ближайшего прошлого, и я не вижу при¬чины, отчего я должен был бы незаконченность вчерашней рабо¬ты считать личной незаконченностью, и браться за то, что со вче¬ра на сегодня себе оставил.
Если вчера лег я ко сну поэтом, разве значит это, что сегодня я тем же поэтом проснусь? Мне так же легко со всеми начальны¬ми этими заставками расстаться, как покончил я с концовками музыкальными etc.2 Надо только воодушевляться лично истин¬ным, — или вернее тем, что, пребывая истиною, может жить только ценою твоей задушевной особенности, — о, ты ведь понял, надо загораться лирическою правдою — или истиною в форме правди¬вости. События последнего времени стояли предо мной призра¬ком истины без правдивости — стояли Словом без голоса и лири-ческого напряжения. Газеты, статьи, разговоры, сцены, беседы, честь и человечность — все это гудело в воздухе, в сердце и в голо¬ве3. Между тем — в такой форме — все это для меня безжизненно и бездушно. Я достоин презрения за то, что поддался общему тону и напялил на себя слишком широкое, а потому мешковатое и до смешного трогательное просто-прямо-добро-мало-двое-душие.
Так нельзя и надо как-то иначе. Надо, подобно Дон Жуану отчеркнуть последнюю полосу, с несколько грустным, но неизмен¬но шутливым «mille е tre»4 — в бесконечной чересполосице душев¬ных назначений. Надо встать в одно прекрасное утро без имуще¬ства, с верою в фаталистические схемы, осязательные, стереомет-рически секущие воздух, которым дышишь, надо, наконец, оско¬мину набить судьбою незрелой и фанатически ощутимой. К чему это болтаю я без толку, если главного, или, прости, это описка: если подлежащего в этом сказуемом Хлестаков тебе сказать не может, потому что среди всех своих превращений он где-то толь¬ко (отнюдь не насквозь и не сплошь) должен между прочим и Хле¬стаковым оказаться — и может быть — voila le cas* — Хлестаков разоблачится в этой фазе. А если нет, — Господи, как любопытно
* в этом случае (фр.).
мне будет взглянуть когда-нибудь на эти — исподволь и в полном равновесии нацарапанные строки — на это празднословие на ру¬беже. Человек в отдельности, личность в форме единственности музыкального предложения — вот тебе Дьявол в теле. Но как ал¬чет этой единственности все божественное! Странно! Напиши о Кушнере.
Впервые: «Россия». Venezia, 1993, № 8. — Автограф (РГАЛИ, ф. 3123, on. 1, ед. хр. 36). Датируется по содержанию.
1 Б. А. Кушнер.
2 См. в «Охранной грамоте» о душевном перевороте, который пере¬живал Пастернак после знакомства с Маяковским: «Если бы я был моло¬же, я бросил бы литературу».
3 Имеются в виду события весны 1914 г. со скандальным появлением группы «Центрифуга», выходом сб. «Руконоп> и полемикой с кубофуту-ристами.
4 Рефрен арии Дон Жуана из одноименной оперы Моцарта: «…а уж наших испанок, так тысяча три…».
90. А. Л. ШТИХУ
1 июля 1914, Петровское на Оке
1.VH.1914
Шура! Какое тяжелое лето! Разрыв за разрывом!1 И наши от¬ношения тоже на волосок от гибели. В твои руки предаю их и пре¬даюсь. Вот я, живой человек с живым прошлым, с живыми привя¬занностями. Когда я встречался с тобой, все это перевешивало, даже и тогда, когда моментами ты в настоящем был далек для меня. Думаю, что противоположное происходило чаще, и никогда не поверю, чтобы не становился я с годами все антипатичнее и анти¬патичнее тебе.
Теперь ты накануне того превращения, когда поверхностное начинает своею особою жизнью жить, и у этого поверхностного есть свои клетки, и вот оно не поверхностно уже. Но именно по¬тому, что ты накануне только, ты только завтра поймешь меня.
Если бы я написал тебе предисловие2, то мог бы это только дружески искренно и художественно недобросовестно сделать. А это предисловие к стихотворениям — и вот я отказываюсь пи¬сать его. Минуту. Только при безусловном доверии могу дальше говорить с тобой. Самое грубое и жестокое о самом себе я уже ска¬зал; хотя бы за это только слушай дальше. Я должен (чтобы пи¬сать в печати о твоих стихах) в воображении представить себе ту область, в которой одно только имя сейчас способно взволновать меня; но это имя принадлежит к целому течению; и этим именем то течение свято для меня3. Всякое отступление отрезано мне: по¬тому что Маяковский — это я сам, каким я был в молодости, мо¬жет быть, еще до Спасского4, и даже прошлое не сможет засту¬питься за твоего щ>ута против его недруга5. Весна потому-то и сбли¬зила меня с Кушнером, что он был свидетелем этого — внешне незначительного, внутренне сокрушающего — перелома. И, Гос¬поди, как чуток он был — чуток до сверхъестественности. Я креп¬ко его полюбил не за одно это, конечно, за то, что я в нем нашел.
К чему тебе предисловие? Ты знаешь историю предисловия к «Близнецу»? От меня требовали собственного. Я отказал. Поле¬мические мотивы «Лирики» (тогда она была органом Боброва) делали предисловие в его глазах чем-то существеннейшим в кни¬ге. Стихотворения считал он какою-то иллюстрацией к схватке с символистами («Сл<он> и Моська»6) — каким-то антрактом с прохладительным, когда сменяются тореадоры. Тогда, даже не за¬требовавши от меня стихов, предисловие написал Асеев — я вся¬чески от него отбояривался — его положение казалось мне ответ¬ственным; на это он ответил мне подозрением: он заподозрил меня в том, что я недоволен его предисловием; и вот, чтобы его сомне¬ния рассеять, я сдал предисловие в типографию. Да ты ведь зна¬ешь про все это. Ты допускаешь возможность предисловия? Зна¬чит, есть у тебя сознание какой-то атмосферы и какого-то лири-чески-душевного строя, из коего они вышли; и может быть, этот строй, на твой взгляд, недостаточно ясно, или говоря о таком пред¬мете недостаточно неясно, означен самими стихами? Тогда кто же, как не ты сам, способен наилучшее в этом духе предисловие на¬писать. Тогда это было бы тем, что задумывал ты в своих статьях, что Николай Асеев в своем послесловии дал. Достань «Ночную флейту»7 и ты поймешь, о чем я говорю. Есть другие предисло¬вия — партийные. Я вообще не способен их дать. В данном случае нелепо было бы об этом и думать. Отвлекшись от жизни — я отка¬зываюсь от себя — от того, что Брюсов, разбирая «Близнеца в тучах» в июньской «Русской мысли», называет порубежниче-ством8 — я статьи этой не читал, но заглавие, сообщенное мне Бобровым, заключает в себе трагедию моего выступления и тра¬гизм того моего невежества, которое заставило меня в 1911 году быть в Анисимовской клике9, когда футуризм Гилейцев уже су¬ществовал, киты заплывали в лес10 и могли бы заплыть в изда¬тельство Гилею. Однако единственное содержание этого письма уже настолько тебя против меня восстановило, что ты, вероятно, сочтешь преувеличенным тот тон, в котором я говорю о трагедии моих первых шагов.
Напиши мне, пожалуйста, какие стороны хотел бы ты отте¬нить в заглавии или какое стихотворение думал бы сделать цент¬ральным в книге. Этим ты дал бы мне в руки путеводную нить, — без которой я чувствую себя слишком произвольно неопределен¬но. То же и о псевдониме. Что бы ты хотел выразить в нем? Эти две услуги — с радостью окажу тебе, хотелось бы только угодить тебе, и чтобы это возможно было — ответь мне, пожалуйста, на этим вопросы. «Близнец в тучах» — только отделка заглавия — дело рук Боброва. Еще в пивной у почтамта я читал тебе вещь, которая по тому чувству, которое я с нею связал, имела стать величиной собирательно-циклической. «Близнец за тучею» — назвал я этот цикл. «Близнец в тучах» — как имя книги — вот все, что остава¬лось сделать находчивому Боброву. Жду твоих распоряжений.
Твой Боря
Впервые: «Вопросы литературы», 1972, JSfe 8. — Автограф (РГАЛИ, ф. 3123, on. 1, ед. хр. 36).
1 Хотя внешне отношения с Бобровым не прерывались, внутренне Пастернак переживал их как разрыв с «Центрифугой» и отказ от сотруд¬ничества.
2 Речь идет о просьбе Штиха написать предисловие к сборнику его стихотворений.
3 Имеется в виду Маяковский, фактический лидер группы «Гилея», в которую входили братья Бурлюки, В. Каменский, В. Хлебников, Б. Лив¬шиц, А. Крученых.
4 То есть до 1910 г., когда Пастернак часто ездил в Спасское, где жили Штихи. Его первые стихи казались чем-то «недопустимо революционным, опрокидывающим все понятия о стихе» его друзьям из «Лирики», в част¬ности Боброву, которого Пастернак называет «противником» его жанра в прошлом (письмо № 86).
5 Пастернак имеет в виду самого себя в настоящем.
6 Нападки Боброва на символистов Пастернак уподобляет конфлик¬ту между
