наступающим днем рождения тебя!1 Береги себя и не волнуйся даже и тогда, когда мы, четверо чудовищ, даем тебе повод волноваться. Большое спасибо за конфекты. Сегодня первый день поста, на масленой было много пито et caetera2. Как видишь, я опять вас беспокою порученьями; может быть, Шура урвет время и займется этим?
А дело вот в чем: в апреле текущего года исполняется 300-лет¬ний юбилей со дня смерти Шекспира и Сервантеса. Мне надо этим непременно воспользоваться, т. е. написать статьи или лекции в Перми и Екатеринбурге устроить, а для этого надо по крайней мере иметь понятие об их биографиях. Посему моя просьба: взять в учи¬лище Живописи (ведь я могу с оказией, тут часто ездят, возвра¬тить эти книги) все, что имеется Шекспира и о Шекспире на ка¬ком угодно языке; то же касается и Сервантеса. В издании Суво¬рина имеются Гамлет, Лир, Макбет и т. д., надо спросить Жоню и Шуру, у нас эти книжки имеются. Кроме Дон Кихота имеется еще новелла Сервантеса у нас, ты ее, мама, читала, она в таком цвети¬стом переплетшее (издание Insel-Verlag).
Я напишу также кое-кому из знакомых об этом и попрошу их к вам отнести, что будет, а затем это можно с Пузриным отпра¬вить, это ничего, что тяжело выйдет. Очень прошу Шуру сходить в Петровские линии к Лидерту и его самого, старика Лидерта, по¬просить, он меня знает, в издании Reklam’s Universal Bibl. — Сер¬вантеса все что имеется и Шекспира, Шекспира только в том слу¬чае, если его по-русски не достанете3. Если это вам в тягость, то не надо, мир обойдется и без моих статей, хотя Лундберг говорит — кому же писать о них, как не мне. Ну, до свиданья, дорогая мама!
У меня страшно зуб болит, надо бы в Пермь съездить, да это расходы большие (придется пожить там, до Перми 250 верст). Крепко тебя и всех целую.
Твой Боря
Дорогие сестрички и Шура! Большое вам спасибо за припис¬ки ваши. Может быть, снимусь я здесь в снегу (здешний сапож¬ник, Акатьев фотографией занимается) и тогда Carte postale вам пришлю. Целую крепко.
Спешу к поезду. Боря
Впервые: «Знамя», 1998, № 4. — Автограф. Датируется по содержа¬нию. Первый день поста в 1916 г. приходился на 22 февраля.
1 День рождения Розалии Исидоровны Пастернак — 26 февраля.
2 О катании на санях и лыжах на масленицу Пастернак написал сти¬хотворение, черновой автограф которого сохранился у Ф. Н. Збарской: «Улыбаясь, убывала / Ясность Масленой недели, / Были снегом до отвала / Сыты сани, очи, ели…».
3 В открытке 6 марта Пастернак торопил исполнение просьбы о Шек¬спировских материалах: «Какую-нибудь биографию или две, разных ав¬торов, лучше всего английскую одну, Шура, спроси у Иды по телефону, я уже писал ей об этом. Кроме того все, что Шекспировское, имеется: в рус¬ской Суворинской библиотеке, у Антика!, и в немецкой Universal Bibliotek у Лидерта в Петровских линиях, а также и у нас в шкафах (у папы в мас¬терской тоже) — собери и прикупи» (там же. С. 175). В. М. Антик — вла¬делец книгоиздательства «Польза», инициатор «Универсальной серии» дешевых изданий.
113. РОДИТЕЛЯМ
4 марта 1916, Всеволоде-Вильва
4 марта, Вильва
Дорогие мои! Большое спасибо папе за присылку вырезки. Номер Русских Ведомостей с этим же столбцом пришел с тою же почтой, что и письмо папино со столбцом этим1. Но это верно: я непременно бы пропустил это известие по той простой причине, что газеты читаю редко и урывками. Это черт знает что: тут полу-чается целая кипа газет и чуть ли не все журналы России, я имею возможность читать все и не дохожу до этого, потому что не при¬ходится как-то, в этом виновата безалаберность моего характера. Меня столбец этот взволновал, и я находился в нерешительности относительно того, ехать ли мне в Москву или здесь призываться. Но так как в конце концов и в Москве первою инстанцией этих перипетий явилось бы присутствие, в которое я пошел бы на ис¬пытание, а та же инстанция, но с шансами большего внимания и т. д. и т. д. имеется и здесь, и в случае, если бы я при негодности моей явной, все же (что — маловероятно) попал бы, то и дальней¬шее все здесь ясно мне и доступно, — то я и решил призываться здесь и это будет в совсем недалеком будущем, хотя срок еще не установлен. Теперь я очень прошу вас не думать об этом совер¬шенно, как я об этом просил и Збарского, оговариваясь тем, что в таких случаях с меня быстро слетают мечтательность и неотмира-сегошность и я лучше других во всем этом разберусь.
Вы конечно получили мою телеграмму, а также и открытку с видом? Вы знаете, таким образом, уже, что Збарский собирается в Москву к Резвой2. Я был бы очень доволен, если бы меня призва¬ли здесь (в уездном городе Соликамске) в его отсутствие, потому что этот человек относится ко мне как старший брат к младшему и, наверное поехал бы со мной туда, а в положении покровитель¬ствуемого в таких случаях я совершенно утрачиваю свою роль, ко¬торую мне, кажется, дано проводить с успехом там, где я высту¬паю с собственным риском; а в роли покровительствуемого, в роли второго любовника может быть я порчу весь ансамбль, как его не испортил бы ни один любовник, второй от рождения и по призва¬нию. — Но Збарский не согласен отсутствовать в дни моих обна¬жений догола и приурочит свою поездку к сроку этих обнажений, т. е. так, чтобы до них успеть в Москве побывать или после них туда съездить.
Итак, будьте спокойны, — и перейдем к другой статье. Збарс¬кий зайдет к вам, он может быть с вами по телефону сперва снесет¬ся. Мне очень хотелось бы (но я этого не навязываю вам), чтобы вы его по-семейному приняли, к обеду что ли или еще как-нибудь и ты бы, папа, о чем-нибудь здешнем, о заводе что ли или об именьях Резвой заговорил, чтобы он как-нибудь высказался, он вам очень понравится, а мне он нравится чрезвычайно тем, что он — совер¬шенство во многих областях; и поняв в этих областях всю живую прелесть совершенства, усвоил себе, в качестве манер, манеры об¬щего совершенства. У него в прошлом и настоящем много специ¬альностей. Расспросите его также обо мне — как родителей вас тро¬нет его отношение. И о разных шишках лесных здешних густопсо¬вых, — тебя, папа, тронет его наблюдательность и светлый взгляд на все. Это ведь очень редкий случай, — я не умею писать, — а для этого нужно уметь, ты понимаешь, писать, — чтобы всю прелесть тех сочетаний, которую здесь дают национальность и положение и те ситуации и групповые сцены, которые это положение создает, описать. Так вы, значит, сердечно его примите. У них сын 2-х лет Эли3, прелестное существо, расспросите о нем, скажите, что писал, он и тут выскажется. — Впрочем это оставляю все на благоусмотре¬ние ваше. Когда он поедет, я вам особо напишу и попрошу Шуру что-нибудь рублей на 30—40 купить аппарат что ли фотографичес-кий или еще что, а пока еще эта минута, когда моя неотмирасегош-ность с меня в этом пункте соскакивает, не наступила.
Ну так. Теперь о себе. Не хотелось мне ехать отсюда, чтобы времени не терять так непроизводительно. А — потерял бы. По¬тому что, несмотря на то, что впечатление у меня такое, будто я ничего не делаю, я занят почти весь день, и, думаю, это пойдет еще crescendo. А впечатление неплодотворности, я понял, явля¬ется у меня от контраста между моими фантастическими и ско¬роспелыми намерениями и практикой их исполнения. Мне, на¬пример, кажется: вот, месяц как следует музыкой заняться и в ре¬зультате чуть что не концерт. И я занимаюсь как следует месяц, но
разумеется картина результатов далеко не так заманчива, как это в намерении рисовалось. Прежде, бывало, это разочаровывало меня и я тогда все бросал. Теперь же я научился радоваться тому, что картина результатов вообще есть и будет еще большая после второго месяца и т. д.; дальше больше, как говорится. Вот я и не унываю. Тот же контраст и в литературном деле. Раскидываю так: на новеллу неделю, положим, значит — четыре в месяц, таким образом — книгу можно будет до весны написать. Но на деле кон¬траст тут получается еще больший. Я сейчас кончаю тут вещь, ко¬торая тут же у меня зародилась и была мной начата, — ну скажем 2-я новелла. И что же! Я бьюсь с этим проклятым концом, да так и нужно, а иначе не стоит — и тут, тоже не унываю я.
По настояниям Лундберга и всех отослал прошлогоднюю вещь4 в Русскую Мысль с таким письмом, которое было сообща здесь унич¬тожено и заменено более мягким. Не знаю, но ощеряется все во мне, как только к журналу обращаюсь: «Милостивый Государь мой г-н редактор» и все в таком же духе, — «заметки на полях вызваны у меня вовсе не уверенностью моей в том, что вы примете эту вещь, но они предназначаются вообще для наборщиков, когда будет набираться та книга, которая и т. д.» — Здесь все за меня делается, дают кому-то переписывать мои вещи в контору Резвой, кажется, платят за это, списываются с редакциями и т. д., а я почти ничего не знаю — и глав¬ное за что, pour les beaux yeux?* — А тороплюсь я в работе сейчас с тем, чтобы новеллу закончив, за Шекспира взяться и тут мне тоже хочется показать, как неожиданно оригинален, свеж и часто пара¬доксален естественный, непринужденный и простой подход к теме5. А вторую новеллу я тоже, написав, куда-нибудь пошлю (список, ко¬пию, разумеется) и забуду о земной ее судьбе, пока не получу ответа от редакций. Потому что настоящая судьба этих писаний заключает¬ся в том, чтобы книгу образовать, а не в чем ином.
Пожалуйста не вздумай, папа, посвящать Збарского в такие детально интимные секреты, в какие ты д-ра Левина посвятил. Это совершенно лишнее, а ты ведь можешь, если бы я тебя не предуп¬редил; так же точно не хотелось бы мне, чтобы ты о денежных моих делах с ним говорил. Если бы случилось то или другое, мне при-шлось бы уехать отсюда, а мне не хочется.
Заклинаю тебя, остерегись.
* ради прекрасных глаз? (фр.) 220
Как здоровье мамы?
Напишите мне об этом, не забудьте. Теперь Лидино рожде¬ние приближается6. Поздравляю тебя Лидок и крепко целую. Же¬лаю тебе удачи во всем и совершенно безоблачного
