III2, 5, 7, 8. IV1, 3, 7, 9. V 2, 4, 5, 7, 8. VI2, 3, 4, 5.
Поэма событий еще того свежей. Поздравляю Вас от души. Спасибо за посвящение3.
Не знаю, где застанет Вас это письмо. Я справлялся о Вас у общих знакомых. Говорят, Вы кончили военное училище и слу¬жите теперь4. Если это правда, то тем вещественнее и горячей мои пожелания вам счастья и удачи.
Если будете иметь хоть какую возможность написать мне, то известите меня, пожалуйста, о своем житье-бытье, а пуще всего об этой стороне Вашего существования.
Дружески жму Вашу руку.
Ваш Б. Пастернак
Адрес мой: Тихие Горы Вятской губ. Елабужского уезда, Б. И. Збарскому для меня. 11/Х. 1916.
Впервые. — Автограф (ИМЛИ, ф. 416 К. А. Большакова).
С поэтом К. А. Большаковым Пастернак познакомился в начале мая 1914 г. во время встречи, на которой выяснялись отношения между группами «Гилея» и «Центрифуга». В дарственной надписи на книге стихов «Сердце в перчатке» (1913) Большаков в январе 1915 г. отметил начало их «свершившейся дружбы». В «Охранной грамоте» Пастернак пишет о Большакове, как о един¬ственном, в обществе которого «за Маяковского не болело сердце»: «Обоих можно было слушать в любой последовательности, не насилуя слуха».
1 Вторую книгу стихов К. Большакова «Солнце на излете» Пастернак получил в подарок весной 1916 г. См. письмо JSfe 127.
2 См. в письме № 120: «Я все-таки считаю Большакова истинным ли¬риком».
3 Стих. «Бельгия» из цикла «Тень от зарева» посвящено Борису Пас¬тернаку.
4 Большаков кончал Тверское кавалерийское училище.
133. РОДИТЕЛЯМ
13 октября 1916, Тихие Горы
Тихие Горы. 13/Х.1916
Дорогие мои! Получили ли мою телеграмму? Пока еще не слу¬жу, на днях выяснится, на какое я место поступлю, но суть дела уже гарантирована. Пепа старается добыть мне такую службу, при ко¬торой я мог бы время и своей работе посвящать. А таких видов служ¬бы здесь не много, все работают с утра до поздней ночи. Ничуть не опоздал, здесь можно, как я и говорил, за два дня приехать и не поздно будет. Чем бы ни служил — цель достигается. Ирония судь¬бы; очень вероятно, что буду вести стол по освобождению и отсроч¬кам военнообязанных. Как только этот вопрос будет окончательно вырешен, напишу тотчас же. Как здоровье мамино? Пишите мне обстоятельно и не формально, т. е. без установленного шаблона, который начинается словами: «маме слава, слава Богу» и кончается всегда однообразным и неизменным улучшением день ото дня. Ради Бога, — факты. Беспокоить меня они не могут, потому что я знаю, что у мамы ничего опасного нет, но ей самой может быть фактичес¬ки скверно, и на этот счет обольщаться и быть обманутым мне не хотелось бы. Я еще ни разу не надевал фуфайки и очень редко, вы-ходя, надеваю летнее пальто. Со дня приезда в Казань до нынешне¬го — ясные солнечные погоды, ровная, теплая безоблачность1. Сей¬час же набросился на Свинберна2. Но в тон еще не попал. По-види¬мому, зимой мне до вас не добраться, сообщение крайне затрудне¬но и до весенней навигации мы, всего скорей, не увидимся.
Вот о чем просил бы вас настоятельно. Кажется у нас получает¬ся «Вестник Европы». В июльском или августовском №№ этого года
(или в смежных по ту и другую сторону №№-х) должна быть статья Пепина учителя А. Бах «О Льве Шестове, о науке и т. д.»3 или в этом роде. Если вы найдете этот № и вышлете его заказной бандеролью, я страшно благодарен буду вам. Ну крепко, крепко вас всех целую; здесь так спокойно и ясно, что страшно просто! А Кама какая!
Справься-ка, Шура, у С. М. Вермеля, скоро ли мне вышлют корректуру. Скажи, что это книгу задержит недели на три, так как письма сюда 9 дней идут, но чтобы с этим считались они и книгу мою некорректированную не выпускали4.
Ваш Боря
Впервые: «Знамя», 1998, № 5. — Автограф.
1 О необычности погоды Пастернак писал также М. И. Бобровой 11 окг.: «Пока что погоды здесь на редкость теплые, солнечные, мягкие. Даже ненормально. Настолько, что тихим помешательством отдает тиши¬на и тупым полоумьем — тепло» («Встречи с прошлым». Вып. 8, 1996. С. 246). Ср. стих. «С тех дней стал над недрами парка…» (1916): «Не стало туманов. Забыли про пасмурность».
2 Перед отъездом в Тихие Горы Пастернак спрашивал Боброва: «Не по¬дойдет ли Вам, г. издатель, Swinburne (Свинберн) в моем переводе? Его стоит перевести, хотя страшно он труден <...> Есть у него лирика прекрасная, есть и драмы. «Аталанта в Калидоне» несовременная вещь и распространения широкого не получит; есть трилогия из времен Марии Стюарт, оригиналь¬ная трактовка этого не раз трактовавшегося сюжета могла бы, в удачном пе¬реводе, попасть на Императорскую сцену. За перевод еще не брался, при¬сматривался только и сразу же увидал, что трудности почти непреодолимые: сжатый, насыщенный образами язык — слова сплошь односложные и при¬дется многим при переводе жертвовать» («Встречи с прошлым». Вып. 8,1996. С. 243). В октябре-ноябре 1916 г. Пастернак переводил первую часть трило¬гии Суинберна о Марии Стюарт «Пьер де Шателяр» («Рюгге de Chastelard»).
3 В «Вестнике Европы» за 1916 г. такая статья не обнаружена.
4 Для Пастернака корректирование книги было важным и обязатель¬ным этапом работы. Но его условие не было соблюдено, книга «Поверх ба¬рьеров» вышла с огромным количеством опечаток, что всю жизнь его мучи¬ло. Ему казалось подчас, что Бобров нарочно вносил бессмыслицу «для фу¬туризма». Во всех дарственных экземплярах он красными чернилами вно¬сил исправления.
134. РОДИТЕЛЯМ
16 октября 1916, Тихие Горы
Тихие Горы. 16/Х. 1916
Дорогие мои! До сих пор нет от вас писем, но это объясняется расстоянием и медленностью доставки почты. Получили ли вы первое мое письмо? Думаю, что да, и посему на счет тех климати¬ческих неудобств, о которых писала бабушка, вы должны быть отныне спокойны. Этот вопрос для меня совершенно отпал и на¬столько, что я уже не в состоянии представить себе того климата, в котором вопрос этот возникает и стоит, не допуская разреше¬ния. В этом, а пожалуй и в других отношениях здесь живешь в пол¬ном смысле как у Христа за пазухой.
Я кончил переводить 1-й акт Свинберновской трагедии, начал П-ой. Писана вещь большим мастером, поэтом Божией милостью, располагающим неисчерпаемым запасом средств изобразительно¬сти и лирического воздействия на читателя. Но эта драма — дей¬ствием бедна, сценически однообразна и т. д. Только для того, что¬бы не укрепляться в свойственном мне недостатке — бросать вещи не доведя их до конца — решил продолжать начатый перевод. Вре¬да мне от этого не будет. Все равно — кто-нибудь да переведет Свин-берна когда-нибудь, переведет хуже, следовательно косвенные мо¬тивы для продолжения занятий имеются. В первый раз в жизни пишу вам как во сне, не тревожась за вас и не переживая разлуки болезненно. Виновато в этом общее мое состояние — оно таково, что и близких людей (Пепу, например) воспринимаю я как сквозь стекло, и даже недобросовестным мне представляется мое гощение здесь. Ну да не стоит задавать себе таких вопросов. Кончится об¬щий дурной сон и проснемся все. Однажды не писал я вам из Виль-вы в течение 3-х недель. Помните, как вы тогда беспокоились и как меня потом в этом упрекали. Если бы не эта тревожимость ваша, я бы теперь ничего вам писать не стал. А потому смотрите на это пись¬мо только как на весточку от меня, с его содержанием ничуть не считаясь. Крепко целую вас всех. Скучно в общем страшно. Если Пепа и Ф<анни> Н<иколаевна> узнают, что я вам писал и не по¬клонился от них, будут они очень на меня сердиться. Самовольно кланяюсь вам от них. Пепа сейчас отдыхает, работ у него по горло.
Ваш Боря
Впервые: «Знамя», 1998, № 5. — Автограф.
135. С. П. БОБРОВУ
20—22 октября 1916, Тихие Горы
Дорогой Сергей! Ты верно уж в Москве и верно уж в претен¬зии на меня — не знаю — мерещишься ты мне с недовольной ми¬ной на лице — причины мне ее неведомы, и начинаю я переби¬рать в уме все поводы, по каким она могла б явиться. Мое молча¬ние? Но ты был в Железноводске и последние дни там проводил. Напиши я тебе туда — в ноябре б тебе письмо все равно в Москву переслали, — напиши в Москву — оно дожидалось бы тебя. Так побоку это. — Локс? Но я был в Москве, когда писал тебе о его книге и полагал, что буду иметь случай лично с тобой о ней пого¬ворить по ознакомлении твоем с нею. Что это значит? А вот что. Теперь могло у тебя такое создаться мнение, что я тебе свою оцен¬ку высказал всю сполна, без дальнейших рассуждений, и навязы¬ваю ее тебе. — Моя книжка? Но тут моя мнительность разыгрыва¬ется вовсю, я берусь за градусник — и письмо в опасности! — Сде¬лай милость, напиши, откуда эта мрачность? Что слышно насчет книжки моей? Как твои идут? Скоро ли появятся? Вышла ли Ни¬колаева?1 Читал отзыв Брюсова об «Елисаветинцах» на очевидную тему: «Как жаль развратниками их назвать». Никогда не предпо¬лагал, что в Центрифуге корпоративно участье принимают такие отдаленные родственники!2
Каковы референции ЦФГи! Три века, чертова уйма рек, стран и народов, канал в придачу — а ей — как пить дать. Лишь бы со¬мнительность в сюжете была; что ж; делать нечего; это ведь мы Вербицкую издавали, и все на нежных тайнах настаивали3. — Ну и Валерий! Договорился. О Форде есть у Суинберна сонет. Может быть переведу его для III сборника.
Пиши мне, пожалуйста, Сергей. Как выйдет что у тебя, при¬сылай. Адрес мой известен Марии Ивановне. Низко ей кланяюсь. Крепко жму твою руку.
Сказочно медленно идут отсюда письма и приходят сюда на десятый день. Живу в ожидании призыва. Смотри, не прогово¬рись, наши этого не должны знать, мать больна, думают устро¬ился.
Увидишь Костю, кланяйся. Напишу ему на днях.
Твой Б. И
Адр. Тихие Горы, Вятск. губ. Елабужск. уезда зав. Ушкова Б. И. Збарскому для меня.
Впервые: «Встречи с прошлым». Вып. 8, 1996. — Автограф (РГАЛИ, ф. 2554, on. 1, ед. хр. 55). Дата получения, поставленная Бобровым, — 31окт. 1916 г.
1 Ник. Асеев. «Оксана».
2 Имеется в виду интерес Брюсова к изданиям «Центрифуги». Пастер¬нак обыгрывает название драмы Дж. Форда «Как жаль ее развратницей на¬звать», вошедшей в сб. «Елисаветинцы». Брюсов дважды рецензировал «Ели-саветинцев» («Русские ведомости», 1916, № 235; «Известия литературно-художественного кружка». Вып. 16). Тон обеих рецензий одобрительно-сни¬сходительный. Основное внимание рецензент уделяет самим драмам и их авторам, а не составителю и переводчику И. А. Аксенову. Пастернак имеет в виду следующее место из брюсовской рецензии: «Под
