Лидок дорогой, спасибо за письмо.
Впервые: «Знамя», 1998, № 5. — Автограф.
1 Речь идет о психологических трудностях, возникших в связи с пре¬быванием Пастернака в семье Збарских. «…отрадные причины, именующие¬ся терминологически счастьем…» — это знаки душевного расположения, ока¬зываемые Фанни Николаевной Пастернаку. Объяснение неладов между суп¬ругами, высказанное Збарским «за ночной… беседой в Елабуге», приводит¬ся в письме № 149. Эти причины вынуждали Пастернака к необходимости срочного отъезда. Решение вопроса он оставляет на усмотрение родителей.
2 Кушнер проходил военную службу в Петербурге вместе с Маяков¬ским в автомобильной бригаде.
3 Речь идет о трагической гибели Верхарна в уличной катастрофе. Отец и сын Пастернаки познакомились с Верхарном в декабре 1913 г., когда он был в Москве. В память об этом знакомстве остались портрет Верхарна работы Л. О. Пастернака и надписанные им обоим книги.
144. С. П. БОБРОВУ
26 ноября 1916, Тихие Горы
26 ноября, Т<ихие> Горы Милый Сергей!
Спасибо за присланного Маяковского1. Зачем ты сделал та¬кую надпись, не дождавшись ответа моего на твое предложение? А я как раз отклоняю его, единственно по вине некоторых его деталей. Я органически не способен искать у Маяковского не¬ловкостей стиля. Это было бы возможно, если бы у Маяковско¬го то, что ты называешь уклоном в сторону извозчичьего langage’a*, не было явно намеренным исканием и нахождением собственного стиля. Но не в этом дело. Это соображение, абсур¬дно выраженное к тому же, я высказываю для того, чтобы осла-бить следующее. На мой взгляд, Маяковский единственный сре¬ди всех нас, пишущих — поэт, если относиться с некоторой обя-
* языка (фр.).
зующей взыскательностью к этому слову. А раз это так, то ни о какой чистке его фразеологии говорить я не возьмусь; и браться за это не стану по той единственной причине, что это претило бы моей душе и расходилось бы с тем чувством восхищения пе¬ред М. — которое, как тебе небезызвестно — неискоренимая и основательная моя слабость. Меня только удивляет, как это ты додумался до того, чтобы искать у Маяковского того, что при некоторой слепой рачительности может быть найдено у меня, у кого хочешь, наконец, но не у него, потому что в этом-то ведь и его величавость и чистота, что литературные и словесно-крити¬ческие мерила к нему абсолютно неприменимы. Надо радовать¬ся тому, что есть один такой и нет другого, а не коверкать этого последнего. Меня, было, обидело даже твое письмо с этой сто¬роны, и в сердцах я чуть не наговорил тебе лишнего. А потом вспомнил твою взбалмошность, Сергей, и у меня несколько от сердца отлегло. А все-таки, как тебе не стыдно, Сергей? Ведь не слепой же ты. А ведь я тебе завидую, что у тебя иммунитет ка¬кой-то есть, которым я по отношению к таким явлениям, как Маяковский, не располагаю. Жду письма. Жму руку.
Дня через три отправляю тебе стихи для альманаха. Не гры¬зись там слишком. Боюсь, подведешь ты меня там чем-нибудь та¬ким, что для меня участие в альманахе сделает невозможным. Ну, вот, к примеру, хоть — травлей Маяковского.
Впервые: Собр. соч. Т. 5. — Автограф (РГАЛИ, ф. 2554, on. 1, ед. хр. 55).
1 Бобров прислал Пастернаку книгу Маяковского «Простое как мы¬чание» (1916) с надписью: «Милому Боре по уже изложенным основани¬ям. Не Маяковский, а Сергей Бобров». Для Третьего сборника «Центри¬фуги» Бобров просил Пастернака написать рецензию на эту книгу; сбор¬ник не был издан.
145. С. П. БОБРОВУ
27 ноября 1916, Тихие Горы
Милый Сергей!
Боюсь, тебя моя вчерашняя приписка1 обидела. Сам вино¬ват. Ты, в общем, ужасный человек, Сергей! Как я радовался вос¬становлению наших добрых литературных отношений! Литера¬турных — ибо никакие иные в восстановлении не нуждались. И я уверен, что ты не преминешь сделать все от тебя зависящее, что¬бы сделать их невозможными. Видно, ты ими не дорожишь, да, верно, и дорожить-то нечем; видит Бог, я это чистосердечно и без всяких ужимок говорю: перед лицом Маяковского я в своих глазах всякий смысл и цену теряю. Но к чему тогда было, ими не дорожа и дорожить основания не имея, зря меня волновать та¬кими чистыми перспективами ЦФГи — которые не могли не выз¬вать во мне энтузиазма сильнейшего! Чтобы потом тем больней дать мне ощутить прежний «Руконогом» отдающий дух затхлой и узкой партийности. Отчего ты не хочешь стать выше всего это¬го, ты, лучше всякого другого способный в своих идеологичес¬ких экскурсах прямо подходить к сути дела, то, что называется брать быка за рога? Чем твой фаворитизм, основанный на лич¬ных знакомствах, дружелюбии и недружелюбии и прочих видах лицеприятия, лучше всякого другого? Нет, он многим хуже вся¬ких иных коечных и теплоугольных формаций. Я понимаю это в среде ископаемых типа Русской Мысли, Вестника Европы и про¬чих ихтиозавров: «честные стариканы», они требуют от «литера¬тора», чтобы он был непьющий, носил очки и разрешал пробле-мы. Желательно также, чтобы он курил, ходил в глубоких гало¬шах и чтобы суковатая его палка имела резиновый наконечник. Я понимаю фаворитизм символистов. Лукавые авгуры, не имев¬шие к тому же и гроша за душой, они не могли ходить без камер¬тона в одном и кукиша в другом кармане и нуждались в ежене¬дельной спевке. На что, скажи мне на милость, на что можешь пожаловаться ты, с твоей проницательностью, прямотой натис¬ка и изощренностью непритупленного аппетита, что поддаешь¬ся соблазну кружковщины? Тебе это проститься не может. На¬сколько это к лицу всей вышепомянутой гнили, настолько же не пристало тебе, в силу нескольких перечисленных и целой массы не перечисленных отличных твоих качеств. Но довольно. К пись¬му приложено несколько стихотворных моих неудач. Восполь¬зуйся ими для Альманаха2.
Ах, как мне хочется взяться, наконец, за статью, начало коей уже набросано. Статья начинается следующим:
«Она еще надеется, что ее чердаком не обделят. Она еще на¬деется, что шумная чаша шарканья там, за углом, на катке, будет истинным и единственным краем света и она его сердцем в те часы зимних вечеров, когда она еще раз преисполнит его до краев. Что днем к ней не ввалится гражданственность с подписным листом и не почтит ее предложением: подписаться под коллективным ак¬том возвеличения посредственности.
Она еще надеется, что все вдохновенные ремесла, волнующе¬еся воодушевление которых сейчас доплескивается до звезд, ее! по¬эзию! оставят в покое» и т. д.3
Но в конторе я занят по горло и вероятно сбегу отсюда. Ах, как тошно среди хороших людей, не отравленных талантливос¬тью! У Збарских этого не было: они люди живые и еще очень мо¬лоды. А тут культурный, добросовестный чеховский интелли¬гент — брр! К средине декабря будет в Москве г-жа Карпова4. Хо¬рошо б, если бы моя книжка к тому времени была готова и ты бы с ней мне с десяток экземпляров переслал.
Ну, всего лучшего.
Сердечный привет милой Марии Ивановне. Пиши мне прямо, минуя Збарского, теперь меня уже контора знает.
Впервые: «Встречи с прошлым». Вып. 8, 1996. — Автограф (РГАЛИ, ф. 2554, on. 1, ед. хр. 55). Дата устанавливается по содержанию. Бобров получил письмо 5 дек. 1916 г.
1 Имеется в виду письмо № 144.
2 Вместе с письмом были посланы «Два посвящения»: «Когда я был в парах токая…» и «Я говорю тебе: Сибирь…».
3 Текст неизвестен.
4 Анна Самойловна Карпова — жена Л. Я. Карпова.
146. С. П. БОБРОВУ
27-28ноября 1916, Тихие Горы
Милый Сергей!
Большое спасибо за Оксану1. Удивительный Николай! Сколь¬ко в нем настоящей сладостности, романтической, невменяемой, сколько упорства и силы в мечтательности; неослабной, неусып¬ной. Замечательное дарование! Страшно хотелось бы знать, что он теперь делает и где он. Я уже с год его не видел и ни разу не писал ему. Местами он до слез трогает безукоризненностью своей глубины, ты понимаешь? Лучшие вещи в книге, мне кажется, — вновь напечатанные, Ой, конин и Зор2. АТунь, Шепоть и Песнь Ондрия — настоящие перлы. По отношению к нему или лучше к этим трем вещам, которых никогда не забывал — понятие «пес¬ни» теряет свою приторную, дурную и скользкую метафоричность.
Очень бы хотелось мне написать о нем: и не только в ЦФГе, но и в несколько видоизмененном стиле на страницах какого-нибудь из Петербургских толстяков3. Но веришь ли — голова идет кругом от количества конторской работы. И, верно, не выдержу я. А пока надо работать; хотя бы для того только, чтобы потом иметь воз-можность уйти отсюда и может быть Аксенову бумаги послать4. Отпр<авленное> еще не получил. Что книга? Высылай «Алмаз¬ные леса»5.
Впервые: «Встречи с прошлым». Вып. 8, 1996. — Автограф (РГАЛИ, ф. 2554, on. 1, ед. хр. 55). Дата получения, поставленная Бобровым, — 7 дек. 1916 г.
1 Четвертая книга стихов Ник. Асеева.
2 В сборнике объединены четыре книги Асеева: «Ночная флейта» (1913), «Леторей» (1915), «Ой конин дан окейн» (1916) и «Оксана» (1916). Пастернак выделяет впервые напечатанные вещи.
3 Пастернак написал рецензию на книгу Асеева для несостоявшегося Третьего сборника «Центрифуги» (см. письмо № 151).
4 Пастернак запрашивал Боброва телеграммой по поводу бумаг, тре¬бующихся для прохождения военной службы при штабе Аксенова: «При¬нято ли во внимание в предложении Аксенову мое происхождение?» (3 дек. 1916). Опасения были не лишены оснований: перечисляя Боброву необ¬ходимые для этого документы, Аксенов добавляет: «Если бы дело шло не о иудее, то я был бы совершенно уверен в успехе, а теперь за успех 95%» (РГАЛИ, ф. 2554, on. 1, ед. хр. 5, л. 64).
5 Вслед за «Оксаной» ожидался выход «Поверх барьеров» Пастернака и «Алмазных лесов» Боброва.
147. РОДИТЕЛЯМ
9 декабря 1916, Тихие Горы
Тихие Горы. 9/ХИ
Дорогие мои! Если до Вас дошло уже сумасшедшее мое пись¬мо одно, в котором я пишу о желании моем уехать отсюда и отда¬ленно касаюсь мотийов этого желания — прочтите его и предайте забвению1. В тот день, как пришла посылка ваша, события дос¬тигнув кризиса, быстро покатились под гору, и «развертывание» их прошло сплошь по светлой солнечной стороне междучелове¬ческих сношений. Сейчас все прекрасно, мне не на что жаловать¬ся и, думаю, жаловаться на что-либо некому. В этом смысле по¬сылка лишний раз доказала истину о вещей силе родительского, вернее материнского сердца; мамино письмо, не говоря о той ра¬дости, которую оно мне доставило безотносительно к чему-либо, имело значение материнского присутствия здесь в очень нужный момент и может быть эта приуроченность его особенно меня взвол¬новала.
Когда-нибудь я вам расскажу про все то, что темными наме¬ками вторгается в последнее время в мои письма к вам. Теперь я сделать этого не могу, да и не вправе. Вам важно знать сейчас, что ничего особенного не произошло и не произойдет — и вы должны этому верить: такие вещи не воспаления легких, о которых сооб¬щают родным, называя
