Вам может быть странно, что остаюсь я на службе — в конто¬ре? К тому же, она и в тягость мне. В тягость — бессмысленной пу¬стотой, всегда чреватой осязательнейшими последствиями для дру¬гих. В тягость непроизводительным напряжением. В тягость бездар¬нейшей скукой — а также и тем, что все тягостные ее качества нота в ноту совпадают с тягостными свойствами современного велико¬го момента, переживаемого мировой посредственностью. Вам мо¬жет быть странно, что остаюсь я на службе? Но я живу в доме ди¬ректора и дискредитировал бы учреждение, которое я сам сейчас олицетворяю собой (вы понимаете) — уйди я сейчас со службы.
Комната, в которой находится мой «стол» — называется «про¬довольственным» отделом; им заведует московский интеллигент, милый средний чеховец. На милого среднего чеховца, занятого ведением другой половины великого момента, переживаемого ломовым человечеством — свалилась бы и вся первая половина, опекаемая мной; а я знаю, что это за прелесть; и трудно предло¬жить ему взять эту тошнотворную кучу, с которой я уже свыкся, на себя.
Через месяц я заговорю о подыскании мне заместителя. Че¬рез два я службу оставлю. Через три я стану подумывать о переез¬де к вам. Через четыре — вас навещу.
Здесь, сохраняя в силе тот тон, коим я делаю все эти призна¬ния, кстати будет сказать вам об истинных причинах Пепиной меланхолии. Это не превратности семейных «нахес»1 — он, по за¬даткам, по богатствам своим, хочу я сказать, и по роду своих ап¬петитов — не интеллигент, как и я; а такой же дикарь. Жизнен¬ная, т. е. деловая его стезя — ложна и обидна сейчас. Когда-то он был полон научных идей в том же роде, смысле и значении, как и я — музыкой. Как я—не музыкант сейчас, так и он — не ученый. В том же горьком смысле и значении. Хлороформ и блестящее его положение, конечно, — ерунда. Не этим жив человек. Он дает по¬нять, что в этом виновата — она. Не как женщина, не в категории чувств и нахес; не как женщина, как человек. Это вопрос темный. Быть может, он пристрастен. Она привязчива, идеальная жена, подруга, — хороший человек. Нет, конечно, он неправ и пристра-стен. В его меланхолии виноват и его темперамент и дарование.
Таким и должен быть мой друг. В его драме не должно быть «интересной» психологии и нескольких действующих лиц. В его драме действующим лицом должен быть волчий вой его ненасыт¬ного духа — и все аксессуары культурного интеллигента — лицом бездействующим. С тем и конец всему вопросу. Данные данного анализа, сами собой подобравшиеся за ночной нашей беседой в Елабуге, накануне моей явки в комиссию, доставили мне наслаж¬дение чрезвычайное. Человек говорил мне о своем горе. Сочув¬ствуя ему, я им восхищался.
Не идеализируйте жизни техников, механиков и химиков, ра¬ботающих на оборону. Они «творят» из-под палки обстоятельств. Следовательно — это животные. Не животные они только потому — что они безжизненны и не дохнут, как случилось бы с безжизнен¬ным животным. Серый этот сброд рассуждает о политике, хмурит брови и страдает изжогой пучащейся порядочности. Среди этого на¬воза сверкают и тускнеют глаза известного вам Пепы. Он себя не знает. И он порой «обсуждает создавшееся положение». Как ему не стыдно. Он не знает себя, и когда я раз сказал ему, чтобы он не вооб¬ражал, что и он, как они — интеллигент, то лишь к концу моих заве¬рений он с хохотом признал парадоксальную их справедливость. Как чудно это вышло у Вильсона2: «обе воюющих стороны воюют при¬близительно за те же идеалы». Прелестно. Лучшего мороженого ко всему утомительному обеду и не придумать. Но Мануйлов и Родичев3 возмущены. Как, и те так же благородны, как Родичев и
Мануйлов? И весь мир сплошное благородство Родичевых и Мануй¬ловых? И их так много? И Вильсон не хочет видеть оттенков сериз¬ны? Здесь этого не понимают. Здесь тоже рассуждают и возмущаются.
Здесь нет пианино. Вообще — грошовая жизнь. При малей¬шей возможности начну опять ежедневно опаивать себя Свинбер-ном. Неиспользована еще вторая его трагедия. Первая называет¬ся Шастеляр. Вторая — Мэри Стюарт. За нее-то и возьмусь.
Начал я письмо маме — привлек к середине и папу — расста¬юсь теперь с обоими вами. Будьте вы здоровы и бодры, встретьте Новый Год, как вы его встретить вправе, как заслужили, как подо¬бает вам: с презрением к тому, что другие называют огорчением, печалью и т. д. — для чего же талант и резкая (почти грубая) — че-ловечность его природы среди мрази — если не для того, чтобы праздновать его и ему радоваться, как празднуется праздник сре¬ди мрази будней.
И пожелайте мне спокойной ночи.
Заговорился. Целую. Боря
Впервые: «Знамя», 1998, № 5. — Автограф. Датируется по содержанию.
1 Счастье, обычно употребляется в ироническом смысле (евр.).
2 Американский президент Т.-В. Вильсон был инициатором вступле¬ния США в Первую мировую войну.
3 Ф. И. Родичев и А. А. Мануйлов — депутаты Государственной Думы, известные деятели Конституционно-демократической партии.
150. С. П. БОБРОВУ
22 декабря 1916, Тихие Горы
Милый Сергей!
Сейчас получил твою телеграмму и несколькими часами рань¬ше письмо № 723. Вперед о нем, а потом о книжке. То-то и дело, что посланные тебе стихи «весьма пристойны, приятны и т. д.» Другой оценки им дать нельзя. Потому-то их появление в альма¬нахе и недопустимо. Я уже тебе об этом телеграфировал и считаю это делом конченным1. Участие мое в альманахе, вероятно, огра¬ничится рецензией о Николае, может быть о Маяковском. О Бе¬лом2 надо бы тоже написать, но за недостатком времени (всего 3 праздничных дня, которые наполовину будут поглощены всевоз-можными визитами и обедами) придется, вероятно, от этой мыс¬ли отказаться. С кондачка я вообще не люблю работать, а в таком вопросе тем более. Ничего ужасного в том, что в альманахе меня не будет (не считая рецензий или статей о Николае и может быть о
Маяковском) — не вижу ни для себя лично, ни для альманаха. Пока что об этом рано говорить: домой возвращаюсь поздно вечером и писать пока нет никакой охоты.
Если верить тому типографщику, который тебе пообещал кни¬гу приготовить к 22-му3, то сегодня она, по-видимому, готовится к выходу. Хотелось бы мне на нее поглядеть. Я ведь до сих пор не знаю, сделала ли Экстер к ней обложку4, как об этом говорил Вер¬мель и писал в свое время ты. Как только будет возможно, при¬шли мне ее в одном экземпляре с надписью от тебя. А вслед за тем — экземпляров 10 (когда окончательно будет заказ типогра¬фией выполнен). Да не пришлешь ли ты мне кстати и «Близне¬ца» — экземплярах в 4-х?
Позаботься, Сергей, о книжке. Разошли по редакциям — и, если это не выходит из пределов досягаемости, — по мере возмож¬ности следи за отзывами, буде они появятся. И мне сообщай. Тут ведь это совсем недоступно. Милый Сергей, если бы я сейчас в Москве был или если бы я здесь занят был настоящей своей соб¬ственной, насущной работой, то, уверен, все это меня несравнен¬но бы менее интересовало. А при данных условиях — уподобля¬юсь «бывшему человеку», и, каюсь, некоторую отраду в выходе книжки нахожу. Знаю, впрочем, что — преждевременную. Ибо взгляну на нее, и, верно, сердце сожмется от содеянной ошибки. Жаль, очень жаль, что вещи лучших лет были у меня пожраны «по¬жаром 1912» — весной пятнадцатого5.
Как дела твои, Сергей. Как с Марией Ивановной праздники вы провели? Желаю вам радостно и хорошо Новый год встретить. Здесь пьянство царит поголовное и свирепое и карточные нок-турналии высокоазартного свойства.
Боюсь, будет глаз мне резать первая железнодорожная станция пестротой своей на возвратном пути — до такой он степени укачан волнообразным царством серого цвета и среднего человека. Ну, да я и тут найдусь и, понятно, не поддамся. Это — не Урал. Там, прошлый год, чудо как хорошо было! Здесь я прямо нахалом стал — не вижу пред собой ни возраста, ни положения и, случается, скандалю.
И не рассказать, как меня порой на волю тянет. И занятие же! От степени моего рачения, между прочим, зависит, попадает ли данный азиат в 4-й серный или в 4-й гренадерский6.
Твой Б. Я.
Сердечный привет Марии Ивановне. За сообщенный адрес Николая благодарю.
Впервые: «Встречи с прошлым». Вып. 8, 1996. — Автограф (РГАЛИ, ф. 2554, on. 1, ед. хр. 55). Датируется по содержанию, дата получения, по¬ставленная Бобровым, — 31 дек. 1916 г.
127 нояб. 1916 Пастернак послал Боброву для Третьего сборника «Центрифуги» «Два посвящения», но 11 дек. срочно телеграфировал: «Вы¬пускай альманах без моего участия. Посланное тебе ниже критики. Живу в условиях, невозможных <для> настоящей работы. Белого получил вче¬ра. Рад бы писать, сплошь недосуг, <что> зависит <от> многого» (там же. С. 259).
2 Рецензия на книгу А. Белого «Гёте и Рудольф Штейнер в мировоз¬зрении современности. Ответ Эмилию Метнеру на его первый том «Раз¬мышлений о Гёте»» (книга вышла в ноябре 1916 г. — на титульном листе: 1917 г.) не была написана.
3 Речь идет о печатании книги «Поверх барьеров»; еще 19 дек. 1916 Па¬стернак запрашивал Боброва: «С наступающим тебя и супругу. Телеграфи¬руй состояние книги = Пастернак» (там же).
4 А. А. Экстер не оформляла книгу «Поверх барьеров».
5 Имеется в виду пожар дома Филиппов 28 мая 1914 г. от погрома.
6 То есть останется ли он на заводе в 4-м серном цеху или пойдет в армию в 4-й гренадерский полк.
151. С. П. БОБРОВУ
30 декабря 1916— 2 января 1917, Тихие Горы
Письмо это опустит в почтовый ящик в Москве Анна Самой-ловна, г-жа Карпова, по прибытии своем туда. Она пробудет в Москве неделю, а потом воротится сюда в десятых числах января. О том, как разыскать тебе ее, буде это понадобилось бы, сейчас сказать не возьмусь. При случае сможешь справиться о ее место¬нахождении по телефону у Елены Эмилиевны, г-жи Виллер. № отыщешь в телефонной книжке: А. Э. Виллер, Покровка, Вве¬денский пер. д. 16 (или 14).
Надежды мои, возлагавшиеся мною на праздники, потерпели крушение. Ты не поверишь просто, как адски я занят был вплоть до самого сочельника конторской ерундой. А тут еще подоспела объяв¬ленная здесь на первые числа января явка к поверочному переос¬видетельствованию белобилетников 1909-1901 г. Как я уже тебе ве¬роятно писал — «воинским столом» и сношениями с Воинским начальником, Комитетом, Воинским присутствием и т. д. заведую я; в нашем Манчестере белобилетников таких до 500 человек; все они по роду занятий, по документам и т. д. в высшей степени раз¬нообразны: ибо нет, я убедился в этом, такого человека, который был бы только белобилетником и ничем другим
