бы не был; в худ¬шем случае он хоть бы балбес или голоштанник, а то и татарин. Привести эти пять сотен разнообразных к необходимому единооб¬разию и притом соблюсти непобедимость ошеломляющего их раз¬нообразия должен был я. И всю эту неделю приводил, значит. И только сегодня привел. А если не привести, то «парень солдат ходить будем; а мы — сульпат работам, третьей серной работам»; или «бадалип работам» (водоливом состоит). А сегодня уже 30-е число. Но ведь завтра все равно весь день сидеть в конторе. Разни¬ца только та, что вернусь домой в положенное время и вернусь без головной, быть может, боли. Ты не устаешь повторять мне: Нико¬лай, Маяковский, Белый. Что ж ты в самом деле думаешь, что лень мне писать? Ведь о Николае сам я вызвался писать. И кое-что уж набросал. Но дальше набросков этих дело у меня, не по моей, ко¬нечно, вине, и по сей день не подвинулось. О Николае все же, быть может, напишу. Тогда эта статья попадет тебе в руки вместе с сим письмом. Что же до Маяковского и Белого, то я толком даже и не видал их, как этого требует задача. На днях я отказался от службы, но освобожусь не ранее 1-го — заместителя нет1.
Сергей, я был на переосвидетельствовании и был забракован. На учете я не состою. Случилось это недавно. Досадно, что сроки так сошлись: вплоть до первого буду я занят, как собака, а к пер¬вому тебе все просимое тобой представить надо, и нет его еще у меня. Того хуже: поездка Карповых в Москву = возможность пе-ресыла в 3-х дневный срок. (Они поедут на курьерских и 270 верст в сутки отжарят.) Уже на следующий по их отъезде день — посыл¬ка неминуемо насладится обычной восьмидневной волынкой.
А едут они — как это тебе понравится? — второго. Все это при¬водит меня в бешенство. О Маяковском я в письме тебе, каюсь, пе¬ресолил. — Может, напишу о нем (если это к отъезду Карповых го¬тово не будет, ты рецензий раньше 15-го и не жди). И не злобствуй; рассуди: с первого становлюсь я только человеком; второго едут они; и в праздник трудно, невозможно здесь замкнуться в себе: завод, интеллигенты; а только и остается в моем распоряжении, что один этот день; и не в моей власти сократить почтовые проволочки.
О рецензии на Белого и не думай. Надо же хоть раз его вперед прочесть! И мне бы очень не хотелось Белому в руки оружие отда¬вать. И как возликовала бы антропософия, имея власть и силу <охудить> наше на нее нападение. Я говорю «имея», а не говорю «имей она»2.
Поспешность здесь приводит к первому, осмотрительность — ко второму. Ну, не Самуил ли Смайльс3. Следующей темой явит¬ся, вероятно: бережливость, а затем. — А затем. Вот что. Третьего только дня получил я известие из дому, что из «Летописи» торже¬ственно прибыла турнутая оттуда рукопись старинной моей про¬зы. Это «Черта Апеллеса» или «Черта Апеллесова», или, как най¬дешь лучше, если она тебе подойдет. Евг<ению> Герм<ановичу> она нравилась чрезвычайно4, Костя тоже очень сочувственно от¬несся к ней. Получить ее можешь у родителей. Если возьмешь, припечатай: Борису Збарскому.
Жаль, что дома все свои бумаги в беспорядке побросал и даже не помню, где, а сюда ничего не повез. А то, помнишь ты сказку про Карпа и Нафталена; вот дай напомню тебе:
Раскладай, торгаш, свой скарб, На небо воззрися. Видишь сытый, сытый карп Оплывает выси.
Попроси по телефону брата, если хочешь; скажи, пусть по¬ищет на этажерке внизу; рукопись напечатана на машинке; ищет пусть среди беловых; может быть они у меня отдельной стопой положены; сейчас не помню. Посвящена она была Ксении Ми-хайловне5 (это на случай печатания).
Относительно «Апеллесовой» сам сказать затрудняюсь. Карп красочен, сгущен и техничен; по технике «Апеллес» — не на вы¬соте современности. Там ты немало найдешь вздора. Но написа¬на была вещь с увлеченьем и с подъемом. Может быть эти каче¬ства пропорционально связаны. Может быть сугубая техничность (я ведь чертовски мало на своем веку работал, стыдно сознаться и даже страшно несколько, я все бросал и бездельничал и мяк на заработках у Филиппов; и наторелости у меня нет никакой), — может быть сугубая техничность, по моей неумелости, подъем изложения исключает, отымая много сил на вертикальные на¬сыщения и для горизонтальной стремительности их не оставляя. Одно скажу тебе. С той весны, как я написал «Апеллеса», я делал не одну попытку прозой заняться, клонясь в сторону техничнос¬ти. И не в силу ли этого остались они бесплодны? Так что осу¬дить совершенно «Ап<еллесову> Черту» я не мог бы по справед¬ливости.
По приезде сюда я урывками набрасывал кое-что по интуи¬тивно предпосланному наброскам предвкушению технического рая. Мертворожденные строки. Тогда само отчаянье пришло мне на помощь, как перерождающий человека пароксизм болезни. Я стал что-то писать. Незаконченное и почти бессюжетное, очень личное впрочем, прозоизлияние это чем-то напомнило мне «Ал. Черту». Духом своим, может быть, и тем как раз, который мне ме¬шает «Ал. Черту» забраковать. Вещь наивнее <и> тусклее «Чер¬ты». Я мог бы ее обработать и тебе послать, если проза вида «А<пел-лесовой> 4<ерты>» тебя не отталкивает совершенно. Ты знаешь, что со мной обо всем этом можешь говорить свободно и не обину¬ясь. Дилетант, вероятно, на деле, я по принципам моего душевно¬го строения никогда им не был и не буду. Мне вообще временами становится грустно до безысходности; отбросив в сторону всякую скромность, скажу тебе, что еще помню я себя жившим в облада¬нии какого-то общего дара, который был физиологией моей, и радостной какой-то обыденщиной, и еще многим чем; — пред¬ставь себе, я установил его полное исчезновение. Как это возмож¬но? — Я и не пытаюсь это явление осмыслить. Но исчезновение его — так страшно, так таинственно, и, фатальной бесшумностью и бесследностью своей так загадочно прекрасно, так интересно! Это ведь грандиозно, Сергей, по торжественной своей горечи! Ясно, что проворонил я гибчайшее время, навыков никаких не приобрел, немногие свои познания растерял окончательно, и вот, выродился в тип невежественного дилетанта. Я не жалуюсь. Ты ведь видишь, я говорю об этом тоном пустынных актовых залов.
Книжки я еще своей не получил по вине почты. Но уже знаю о ее выходе. Спасибо тебе, Сергей, за заботы твои о ней. В какие редакции разослал ты ее для отзыва? Не забудь, среди прочих «Ле¬тописи», «Русских Ведомостей» и «Речи».
Дорогой мой Сергей!
Получил книгу6. Чудно ты ее издал, чудно отцу отнес, он пи¬сал мне; от души тебя благодарю. Есть досадные опечатки и нема¬ло их, — но и так уж книжка так хорошо, так хорошо, так дружес¬ки, верно, горячо, сочувственно и мужественно издана, что хоте¬лось ехать мне в Москву, академику моему на письмо его отве¬тить7 и тебе на письмо и на присланную книгу.
Ах, Сережа, надежды мои на освобождение с 1/1 летят к чер¬ту; нет заместителя. Посылаю тебе с Карповым страшный вздор о Николае, переработай его, если нужно, и сократи, мне недосуг8. Возможности нет сосредоточиться. Спешу страшно, только что за¬кончил статью, через час подадут лошадей, а мне своим еще на¬писать нужно. Сходи к ним, милый, возьми рукописи, да зайди посиди у них, отец пишет, извозчик тебя тогда ждал. Впрочем, я и брата попрошу о том, чтобы он тебе рукописи снес, — не знаю, кто резвей из вас будет. Как прочтешь «Черту», напиши мне о ней, что думаешь. Как-то попрекнул ты меня Свинберном, Сергей, — безответственно, мол, это. Я знаю. Да ведь надо чем жить. На пе¬ревод С<винберновых> драм смотрю, как на заработок. Навер¬ное не тебе предложу — какому книгоиздательству — не знаю; но на ЦФГе зарабатывать неловко мне; хочу (с продажей в полную собственность) по 50 р. за печатный лист (не меньше) запросить; а за две драмы это рублей 900-1000 составит.
А очередная книжка у меня для вас — книга прозы — эдак к весне, что ли. Но это уже в зависимости от того, как ты найдешь «Черту». Впрочем, выше я уже писал тебе об этом.
Ты пишешь, тоскуешь, Сергей. Да и мне тут несладко. Сейчас вру. Книга чем-то страшно порадовала меня. Тем, что в ней от ЦФГ, и тем, что обещает она.
Тороплюсь закончить, Сергей. Крепко тебя целую. Обними Локса. Я ведь писал ему и хорошо писал. Разве письма моего не получил он? Сейчас написать ему не успел. На днях напишу. При¬вет Вермелю, если его увидишь. Он мне писал, никак не могу со¬браться ответить ему. И не сердись, Сергей. О Николае написал главным образом потому, что тебе не хотелось во всем отказать; а писать наспех ой как противно!
Пиши, пиши, Сергей. О книге можешь не писать, надоело, небось, тебе уже говорить о ней и не надо. Ты уже много мне о ней радостного сказал, много, много; и теперь мы уже о ней говорить не будем. «Надо о завтрашнем дне подумать!»
P. S. Спасибо за высланные 10 экземпляров. Если понадобятся еще, зачти мне в счет будущего гонорара, иначе я не желаю; знаю ведь, что в убыток тебе это все9.
Твой Б. И
Впервые: «Встречи с прошлым». Вып. 8, 1996. — Автограф (РГАЛИ, ф. 2554, on. 1, ед. хр. 55). Датируется по содержанию. Бобров получил пись¬мо 15янв. 1917 г.
1 В 20-х числах дек. 1916 Пастернак писал родителям: «Явился очень удобный предлог и повод от службы в конторе вовсе отказаться <...> С первого января или с первых его чисел я снова освобождаюсь на целый день и надеюсь все свободное время с той же пользой для себя упот¬ребить, как и первый месяц здешнего моего пребывания» («Знамя», 1998, № 5. С. 178).
2 Отказ Пастернака писать рецензию на книгу А. Белого Бобров не счел убедительным. Через две недели пришлось телеграфировать ему сно¬ва: «Озадачен телеграммой. Писать <о> Белом отказался категорически <в> большом письме со статьей <об> Асееве, доставленном тебе Карпо¬вой. Там же писал <о> назначении рукописей. Дошлю только <о> Мая¬ковском. Больше ничего не жди. Будь другом, отличай свои пожелания от моих намерений. Да, что могу. Альманах задерживать нечего. Привет» (15 янв. 1917; там же. С. 266).
3 Сэмюэл Смайлс — английский философ-моралист, автор книг «Self-help» (русский перевод «Самодеятельность»), «Характер», «Расчетливость», «Долг», «Ум и энергия».
4 Лундберг хотел опубликовать новеллу в «Современнике» (см. пись¬мо N° 99), но напечатал в 1918 г. во временнике «Знамя труда».
5 «Сказка о Карпе и Нафталене» с посвящением К. М. Синяковой-Асеевой не была опубликована, рукопись не
