обнаружена.
6 Выход книги «Поверх барьеров».
7 Письмо отца с отзывом на книгу — «письмо академика к футурис¬ту», как назвал его Б. Пастернак в письме 3 янв. 1917. Л. О. Пастернак был выбран действительным членом Академии художеств в 1905 г.
8 Статья Пастернака о книге Ник. Асеева «Оксана» предназначалась для несостоявшегося Третьего сборника «Центрифуги»; сохранилась в ар¬хиве С. Боброва.
9 Нужда в добавочных авт. экз. появилась вскоре; 14 янв. 1917 Пас¬тернак просил о новой посылке: «Благодарю Аксенова. Жду 10 экземпля¬ров. Телеграфируй получение рукописей = Пастернак» («Встречи с про¬шлым». Вып. 8, 1996. С. 266). Благодарность Аксенову, вероятно, объяс¬няется его отзывом на книгу «Поверх барьеров», которую в письме Боброву он называл лучшей за год (18 февр. 1917; РГАЛИ, ф. 2554, on. 1, ед. хр. 6).
152. РОДИТЕЛЯМ
1—3 января 1917, Тихие Горы
Дорогие мои! С Новым годом! Какой счастливый Шура наш! Как завидую я ему, что он лично знаком со щенком Росцием1. Будь я в таком положении, я бы превкусно утолил те свои желания, ко¬торые сейчас ненасытимы и этим надолго отравили мне мой ду¬шевный покой. Ах, я искал бы случая встретиться с ним во вполне русском интеллигентном кругу «живущих искусством» экс-Фейнбергов (к примеру) или Герцбергов. И в разгаре самых Врубелианских бесед, я, так вполоборота, через стол (предвари¬тельно втянув его в беседу с обворожительно предупредительной почтительностью), мило и хладнокровно бы заметил, — в ответ на какое-нибудь идеологическое утверждение его: «Какая у вас рыжая борода» или «Скажите, Росций, к какой породе мухоморов при¬числяете вы себя?» А затем, окатив его неожиданностью этого перехода, — упомянул бы о всех тех истинах про критика и неза¬менимую насущность его назначения, которые не могут быть ему самому неизвестны и не могут не отравлять ему втихомолку суще¬ствования.
Как великолепно вышла у него например его рецензия о «суп¬рематистах»2, где меж строк стоном прорывалась затрудненность судьи, попавшего в совершеннейшую ловушку, и где это дрыганье приводило сего прелестного к признанию талантливости в конце концов за всеми; к признанию, варьированному на разные лады, чтобы читатель не подумал, что Росций отстал, и чтобы читатель не застиг Росция без штанов, неспособного произнесть ни одного человеческого слова. Трогательное ничтожество; как мило барах¬таешься ты и какие у тебя очаровательные лапки!
Ты конечно догадываешься, папа, что статья о Союзе и ее ос¬лепительный конец попались на глаза мне сегодня3. Нет злее мес¬ти вше, чем, случайно оговорясь, после многократных почитании ее насекомым, инзектом, культурным деятелем или еще как ина¬че, вдруг по «какой-то необъяснимой оплошности» назвать ее — нет, не вошью, но тем именем, каким — бывают же минуты вши-ной искренности — ну хотя бы когда вошь разводит детей и обза¬водится домком — тем именем, каким она сама называет себя в эти минуты.
Но к черту его. Когда я голый стоял перед приемочной ко¬миссией, некоторые из членов ее стали бормотать: «Пастернак, Пастернак….?», что-то припоминая. (Что, я потом как-нибудь рас¬скажу.) — Резкий конец этому бормотанью положил молодой во¬енный врач в форме, бросив в сторону всех этих усов, эполетов и гражданских воротников сухо и отрывисто — «это знаменитый русский художник» таким тоном, каким на экзамене говорят: «де¬ление это такое действие, в котором по двум данным числам на¬ходят третье так, как и т. д.» «Да» — согласился я с ним и тут же прибавил: я — его сын. Тут этот военный мною завладел оконча¬тельно, стал меня класть, мерить, находить какие-то атрофии и т. д. и очень торопился, потому что городской врач (тот, кому было замолвлено словечко), паршивый старик & 1а Котик, к крайнему моему изумлению и ужасу, стал протестовать, говорить о каких-то уничтоженных статьях, о неправильности и т. д.
А этот военный врач, даже на врача и не похожий, а скорее на офицера типа душки Аркадия, — вселивший в меня немало опасе¬ний в тот миг, как я его за столом увидал, офицер этот, ничего обо мне не знавший — меня все-таки отстоял; и сделало это только твое имя, папа. Эта подробность сообщила совсем особую восхититель-ность всему происшедшему; я ощутил в себе поток самой нервной какой-то признательности к этому молодому офицеру с таким от¬крытым лицом, за то, что он знает тебя. Мне хотелось познако¬миться с ним потом; но лошади были поданы и надо было до тем¬ноты выехать из Елабуги. Я узнал, что его зовут Морев.
Сегодня я получил Лидино письмо с твоей, папа, и с мами¬ной припиской. Поздравляю тебя, папа. Очень хотелось бы по¬смотреть на портрет Левиной; жаль, что не придется: когда окон¬чится выставка, он поступит вероятно в обладание владельцев. Лидочке большое спасибо за письмо. Но вероятно не читали вы моих писем, ты и мама. — Так чувствуется. У Лиды проскальзыва¬ет упоминание о какой-то посылке. Кроме той, которая вместе с бельем прибыла, никакой другой не было. Верно еще придет4.
Телеграмму вашу получил. «Посылку получили спасибо сти¬хи вышли благополучно родители». — Еврейская телеграмма. Сжа¬тость, деловитость и официальность глядят из-за каждого слова. Мне стало грустно почему-то; я не почувствовал жизни ни за од¬ним из этих слов. Благополучно, говорите вы? Письмо это непос¬редственно переходит в ряд поручений.
1) Шура, отыщи на этажерке внизу среди беловых (перепи¬санных) рукописей «Сказку о Карпе», которая у меня на пишу¬щей машинке переписана и сложена, кажется; посмотри, чтобы вся она была, с началом и с концом (начало: Заглавие и описание восхода Солнца, конец — моя подпись). Эту-то рукопись, как и возвращенную из Летописи «Черту Апеллеса», — обе передай Боб¬рову, который за ней зайдет или пришлет кого-нибудь5.
2) [Позвони Локсу (телефон спроси у Боброва); если Локс будет спрашивать обо мне, скажи, что я огорчен тем, что он мне ничего на письма не ответил, а писал я ему дважды; одно большое и другое, маленькое — письма. Но поручение состоит не в этом, а в том, чтобы взять у него № моего «Современника». Получив его — как именно, ты сговоришься с ним, — присоединишь к той массе покупок, которые вам предстоит еще сделать для меня и с Анной Самойловной переслать.]6.
3) Собери то, что приготовлено вами для меня на тему о Ма¬рии Стюарт. Если это еще не сделано, надо это обязательно сде¬лать. Надобность в этом не ниже потребности в туши, готоваль¬не, физике, рубашке, кобальте и т. д. Мне это нужно, чтобы зара¬ботать деньги. Вы кажется думаете, что я за шоколадом собира¬юсь развлекаться превратностями жизни Марии Стюарт и ее приключеньями?
4) Если это не затруднит папу, был бы страшно благодарен ему за экземпляра два «Воскресенья» в Сытинском издании7; мож¬но, впрочем, и один экземпляр.
5) а) Пары три манжет 26-27 № (но не папиных — велики.)
b) Несколько воротников
c) Черный галстук самовяз длинный (купить).
6) Купить: дюжину ножей для бритвы «Gillet», настоящих, не имитацию (я купил американские у Мерилиза, пришлось бросить, совершенно тупы). Можно на Тверской у Майера или кажется у того, фамилия которого «Сон».
Дорогой папа! Письмо твое привело меня в истинное безу¬мие! Вот все, чего я желал! Книга выполнила свое назначение. Я удовлетворен. Я так страдал всегда от того, что ты во мне соб¬ственных черт своих не видел; что ты мерил меня мерилом по-средственности; что не находя их во мне, жаловался на отсутствие контакта с тобою, меня в этом виня; что называл клоакой то, что воспитало «Барьеры», что их переплело в голубую обертку и на извозчике доставило тебе их на дом8.
Ты скажешь: одно дело Бобров и ЦФГа, другое —*; но ведь ты валил все в одну кучу. О, я не укоряю тебя, что за мысль, дорогой, я только рисую тебе картину моей боязливой настороженности пе¬ред выходом книги9, моего ожидания недовольства с твоей сторо¬ны и апелляции к Левину или Эттингеру; — и степени радостной озадаченности моей затем, когда я распечатал твое письмо!10
Спасибо, спасибо, спасибо. Без конца!
Книга от Боброва и письмо от вас пришли одновременно. Я раза три перечел твое письмо, пока решился вскрыть бандероль. Ах, это письмо твое! Я им горжусь: письмом академика к футури¬сту. Кому-то Гюго так писал из начинающих, и потом надежд Гюго не обманувшему, сейчас не помню кому. Ну это ли не счастье! Чуд¬ный Бобров! Как он постарался! Ты не ошибаешься; он трогатель¬но предан мне. Но теперь я не мальчик уже. Дружба дружбой, а дело делом. Я и сам люблю его и ценю за остроту понимания, за эрудицию, за нервность его, за его идеологию, за его верность в отношениях. А как часто я его обижал!
И мне нравится книжка. Что ни говори — она — реальна, воз¬можна, не случайна, и мало на что-нибудь, кроме себя самой, по¬хожа. Ее и письмо — получил в конторе, после обеда, значит у подошвы шестичасового подъема, восхождение на который пред¬стояло мне. Как я высидел, не знаю!
Вот уже 3-е января, а я все еще не свободен, заместителя нет. Да, о книжке! Жаль — куча опечатков. Это огорчает меня, места¬ми до чудовищности. Что делать, за то я в Ббндюге сижу (назва¬ние завода).
Папа, убеди Шуру исполнить то, о чем прошу, лучше даже отнести это Боброву: Погодинская, 4. 45.
Это надо на трамвае до средины Девичья Поля доехать, и там городового спросить, оба конца займут не более 40 минут. А то они (Бобров и Вермель) альманах из-за меня задерживают. А насчет
* Так в письме.
Марии Стюарт, пока достаточно; хотя, конечно, это не то, что мне хотелось. Надо было в энциклопедическом словаре под М. С<тю-арт> посмотреть литературу (в конце каждой статьи прилагается) и выбрав наилучшую среди имеющихся в продаже биографий, купить и прислать мне. А то в О’Нейле, то что мне интересно (о Шастеляре) расписано на полутора страничках.
Для всех покупок ссудите меня деньгами, запишите, сколько истратите на меня, и потом сочтемся. Сейчас у меня деньги тут разошлись, но абсолютно не нужны (через неделю жалованье по¬лучу); и послать не могу, а бумаг тоже трогать не стоит.
К покупкам присоедините: Книжку: Райн. Мариа Рильке «За¬писки Мальте Бригте», русский перевод, издание Некрасова два томика — хочу подарить ее Анне Самойловне.
Хорошей почтовой бумаги (у Аванцо или Дациаро) под по¬лотно или еще какой, пусть папа, если будет случай, выберет по¬дарить — Фанни Николаевне. Но очень хорошей, не жалкой и не претенциозной.
Я это подарю от себя, здесь, так что вы это просто во всю по¬сылку заверните. Хорошо бы еще книжек ребятам здешним трем, двум — сытинские детские какие-нибудь художественные (Элику и Юре), — а старшему Карпову —
