немецкую: сказки, что ли, Ан¬дерсена или Гауфа11. Если есть у девочек и не жаль им расставаться с ними и чистые они — их бы. Только не Spielmann12, вообще не стихотворные. Немного, по экземпляру на брата.
Ну вот и все относительно поручений, кажется. Черт знает, на что я годен! Я абсолютно неспособен сейчас, перед отъездом Карповых припомнить все то, что мне казалось нужным написать вам и поручить.
Итак 1) Боброву две рукописи.
2) Мне — книги — перечисленные в письме13 (покупки).
3) Бритвенных лезвий, 1 галстук (покупки).
К галстуку присоединить имеющиеся в шкафу 2 моих черных коротких «до неузнаваемости» черных галстука.
Манжет и воротников (не покупать, из запаса).
Ну целую вас крепко. 1917 г. начался для меня хорошо; мне еще в 1913 г. казалось, что счастливыми будут 13-й и 17 год.
Как бы не сглазить14.
Вот моя программа
а) 2 переводных (стихами) драмы Свинберна (одна уже гото¬ва, к другой приступлю) — издам не в ЦФГ, ибо неловко, они за¬работные и денежно спекулятивные.
в) После войны переиздам «Разбитый кувшин», может быть в ЦФГ, отдельной книжкой со вступительной статьей.
с) Книга художественной прозы подобной «Апелл<есовой> Черте» (ЦФГ). 3 вещи: сказка, Апеллесова Черта и новая вещь, которую начал и бросил, отвлеченный конторой, уже готовы.
Это из того, что уже намечено. Выступать надо часто и бить настойчиво в одно место, которое называется: Борис Пастернак.
P. S. Посылка получена. Збарские пишут в ответ.
Ради Бога: 1) простите за приложенное тут, датой запоздалое письмо, за его брюзгливость.
2) Не посылайте конфет и сластей, что за излишняя расточи¬тельность; я этого не желаю; больно и глупо.
3) Будьте здоровы и счастливы.
P. P. S. Если узнаете что о книге, при случае пишите. Ты, папа, прав; конечно, сидеть в этой дыре лучше, чем в ней не сидеть. Ну крепко вас всех обнимаю и целую.
Ваш Боря
P. P. P. S. Посылаю вам окорок, который надо еще запечь: если нет у нас русской печи, есть у кого-нибудь на дворе, отдайте за¬печь и кушайте на здоровье. Как дошла посылка гусиная?
A propos. Купите мне конвертов хороших (вроде того, в кото¬ром это письмо лежало) и почтовой бумаги финляндской руб. в 1,50—2. Ну спешу. Они уже едут. Получили ли письмо мое об осво¬бождении?15
Ваш Боря
Маме — геркулесовской бодрости и здоровья от всей души и всем.
Кланяйтесь Энгелям, Гене16, всем, всем. Чтобы не спутаться, дети, перепишите все поручения на отдельный листок. Самому нет времени, как нет и возможности поблагодарить вас по-настояще¬му за дорогие ваши письма. Но ни Жоня, ни Лида, я знаю, не бу¬дут настолько глупы, чтобы со мной письмами считаться.
Боря
Впервые: «Знамя», 1998, JSfe 5. — Автограф. Датируется по содержа¬нию. В конверт вложены также две приписки на отдельном листке, отно¬сящиеся к написанному 1 янв., — одна красным карандашом: «Письмо на¬писано до получения посылки и главное — папина письма о «Барьерах»»; другая приписка — чернилами: «Поручения, кроме О’Нейля и Современ¬ника остаются в силе».
1 Литературный псевдоним художественного критика А. М. Эфроса, отзывавшегося с неизменным недоброжелательством о Союзе Русских ху¬дожников, одним из членов-учредителей которого был Л. О. Пастернак.
2 Статья Эфроса о «Бубновом балете» — «Русские Ведомости», 8 но¬ября 1916.
3 Статья о выставке Союза Русских художников («Русские Ведомос¬ти», 21 дек. 1916), в которой Эфрос упрекает это объединение в отсутствии «свежести, силы, разнообразия, движения вперед». Особенно рассердил Б. Пастернака ослепительный конец статьи, посвященный представленным на выставке портретам Е. Я. Левиной, «хорошо вписанному и крепкому», и В. А. Маклакова, который «похож, с ним можно раскланяться, — но и только». «Возмутительный тон по отношению к папочке» заметок А. М. Эфроса в «Русских Ведомостях» вспоминал Борис Пастернак и че¬рез 12 лет в письме 16 нояб. 1928 к О. М. Фрейденберг. (Благодарим аме¬риканскую исследовательницу Риму Салис, чьей работой мы пользуемся для этого комментария.)
4 Красным карандашом вписано: «Теперь получена. Теперь объясни¬лось».
5 В письме 11 янв. 1917 Пастернак писал: «Я сдал «Черту Ап<еллеса>» <...> в Бобровский Альманах (выйдет в феврале). Мне хочется видеть ее в напечатанном виде, это до некоторой степени лабораторный опыт: диле¬тантские вещи всегда в рукописи лучше, чем в печати; вещи настоящие — наоборот. А потом повести пойдут отдельной книжкой, если результаты лабораторного опыта издателя и автора удовлетворят» («Знамя», 1998, № 5. С. 184).
6 Второе поручение вычеркнуто красным, и по полю записано: «С по¬лучением посылки требует поправки».
7 Л. Н. Толстой. Воскресение. Под ред. и с примеч. П. И. Бирюкова. С рисунками академика живописи Л. О. Пастернака. Типография Товари¬щества И. Д. Сытина. М., 1915.
8 Клоакой родители называли обстановку дома Синяковых (см. пись¬мо № 122).
9 В 20-х числах дек. 1916 Пастернак, вспоминая свои разговоры с от¬цом, не понимавшим его стихов, и в ожидании выхода книги признавал¬ся, что боится, как бы она не стала «новым огорчением для папы, который наверное откроет в ней высокую наличность всевозможных «кички-пич-ки». Заранее прошу, — продолжал он, — этой темы не касаться. Я ведь ясен тебе, папа, по поведению моему и поступкам, по мыслям, по вкусам и т. д.; по письмам. А литературу мы оставим в стороне» (там же. С. 179).
10 По поводу «апелляций» отца к мнению друзей, Пастернак писал 11 янв. 1917: «На меня обыкновенно наводят ужасную тоску и печаль те суждения, из которых с необходимостью следует, что было бы мне лучше от «моих странностей » освободиться, ибо-де у меня есть способности и пр. и жаль, если и т. п. А это бывало иногда (например, Павел Давыдович, Юшкевич): ведь эти «мои странности» и есть то как раз, что сказывается вероятно в образности моего языка, в стиле, в выборе тем и т. д.; иными словами это и есть те мои «способности», с которыми даже другим жаль расставаться, даже советчикам, а мне-то, конечно, и подавно» (там же. С. 183).
11 Элику Збарскому, Юре и Володе Карповым. В следующем письме, 11 янв. 1917 Пастернак изменил свою просьбу: «Если ко времени получе¬ния этого письма Карповы будут еще в Москве и вы успеете это сделать, купите недорогое издание «Князя Серебряного» (Алексея Толстого) и при¬соедините к книгам; я его хочу Володе Карпову подарить. В таком случае, если книги немецкие ему еще не куплены, то и не надо покупать, а дать просто какие-нибудь немецкие сказки (Андерсена или Гауфа или сканди¬навские что ли там какие) из детского шкафа на прочтение, если девочки позволят или если их щедрость до этого дойдет — в полное ему обладание. Но вообще-то говоря немецкая книга такого рода необходима мне для за¬нятий моих с ним. В отсутствие Ан<ны> Сам<ойловны> я с ним провожу больше времени, чем обычно, рассказываю ему много и за ним наблю¬даю» (там же. С. 183).
12 Серия дешевых детских изданий «Der Deutsche Spielmann» («Не¬мецкий музыкант»).
13 То есть в письме 1 янв. 1917, вложенном в тот же конверт.
14 Вернувшись в Москву весной 1917 г., Пастернак снял ту же комна¬ту в Лебяжьем переулке, в которой жил в 1913 г. «Я поселился здесь вто¬рично / Из суеверья…» (стих. «Из суеверья», 1917).
15 Речь идет о письме JSfe 148.
16 Генриетте Петровне Лунц-Орловой.
153. К. Г. ЛОКСУ
12 января 1917, Тихие Горы
Дорогой Костя! Я очень перед Вами виноват. Но все же, со¬гласитесь, не в такой степени, как Вы предо мною.
Отчего Вы оставили совсем без ответа то мое письмо, кото¬рое Вам было написано месяца два назад?1 Для меня это с месяц уже как стало загадкой, с тех самых пор, как я перестал ждать от Вас отклика на него. Меня это огорчает, но и только: я хочу ска-зать, что Вас это ни к чему ровно не обязывает. И, примирясь с этой мыслью, я уже не стану задавать Вам вопросов в этом пись¬ме. Надо уметь лелеять хоть тень надежды на то, что на них после¬дует хоть тень ответа; а Вы в этом смысле друг ненадежный. Сер-гей часто пишет мне о Вас, и однажды из одной такой реляции я узнал о Вашем недоумении по поводу моего, — как говорят в та¬ких случаях, — молчания. За это-то недоумение и хватаюсь я сей¬час, вознамерившись побеседовать с Вами, дорогой мой; а то за разгадыванием «молчания» Вашего, не имей в руках я Вашего не¬доумения, я наверное потерял бы всякую веру в то, что для Вас мое существование не вовсе безразлично. Как ни запутан этот пе¬риод, синтаксически он безупречен; иными словами, вопрос этот можно почесть исчерпанным. Я встретил Новый год (как нелепо было бы тут поставить точку!). Каждый естественно ждет оконча¬ния фразы: обстоятельства образа действия. Обстоятельства? Вот: — шампанское, 80 человек народу обоего пола, ужин после первых, чай после вторых петухов; разъезд в восьмом часу утра. Образ действий? — Нно — это — неудобно. Новый год я встретил сносно, но скучно. Теперь скажу Вам серьезно. Я верю в этот год. Сейчас Вы уличите меня в эгоизме. Хорошо. Я верю в этот год, он начался для меня недвусмысленно хорошо: три первых дня его сплошь (лучше сказать трое суток — я спал в течение этого време¬ни дробным каким-то сном в четыре приема, не проводя разли¬чий между ночью и днем) — трое суток — мною владела какая-то осточертелая осатанелость, я многое набросал, одну вещь (вроде новеллы, только получше) закончил и переписал, многое в себе и себе выяснил2. Вру. Это все было 26-го и 27-го декабря — когда конторы как не бывало. Но 48 рождественских этих часов так на 16-й год не похожи! Вот отчего я начал с них этот 17-й год. Может быть, это его ворс, и выделка? Может быть, вся штука того же ка¬чества, что и этот образчик? Я посвящу Вам эту вещь, если не на¬пишу лучшей.
В этом году— Но, Костя, я суеверен! Мне хочется работать, я знаю и чувствую, что могу, и, если это угодно Богу, я буду много и часто выступать. Центрифуги, думаю, я не опозорю, дело ЦФГи считаю я делом родным, и если у ЦФГи есть еще деньги, мои выс¬тупления будут выступлениями ЦФГи.
Книжка моя пестрит опечатками. Злит это меня немало. Но Сергей так прекрасно ее издал, что, глубоко растроганный его за¬ботами, я этого недостатка сразу и не заметил, а заметив, тут же как-то и забыл. А более всего подкупает меня в Сергее его непре¬дубежденность в отношении ко мне. Он, конечно, страшно пре¬увеличивает в своем воображении размеры моих данных. Но, имея полное право игнорировать мою индивидуальность (я ничем ее еще не проявил, а между
