освещенного яркой тоскою чув¬ства, которое не отбрасывало бы своей четкой тени. Его тень — ирония мировой задушевности; сама тоска смеется над ним.
Целую Вас крепко. 2>. Я.
Пишите мне чаще, Костя. Что у Вас с рукой было? Какой ужас! Конверта нет. Спрошу у соседей.
Впервые: «Вопросы литературы», 1972, № 9. — Автограф. Датирует¬ся по упоминанию дня рождения Пастернака — 29 января.
1 Кончив первую трагедию из трилогии Суинберна, Пастернак принялся за перевод последней. «В Таухницовском издании моего Свинберна, — пи¬сал Пастернак родителям 11 янв. 1917, — в томик вошли только две части его Стюартовой трилогии: 1-я называется «Шастеляр» (первые годы пребы¬вания Марии Стюарт в Шотландии) — III — называется «Мария Стюарт» (год перед казнью в тюрьме и в Фотерингэйе)» («Знамя», 1998, № 5. С. 184).
2 Имеется в виду письмо № 153.
3 Пастернак любил импровизировать в темноте, не зажигая лампы. См.: « — Но можно ли быть ближе, / Чем в полутьме, аккорды, как днев¬ник, / Меча в камин комплектами, погодно?» (стих. «Рояль дрожащий пену с губ оближет…», 1919).
156. С. П. БОБРОВУ
3-4 февраля 1917, Тихие Горы
Дорогой Сергей!
Твоей телеграмме не повезло. Она была завезена черт знает куда и к кому и лишь по истечении недели доставлена мне — по счастливой случайности. Твоему заказному был я несказанно
* гением (греч.). 316 рад — и ответил бы на него тотчас, будь у меня статья о Маяковс¬ком написана, но я подходил к гениальному мычанью и так и сяк1 и все меня это не удовлетворяло; а послать тебе опять холо¬стое письмо мне не хотелось, я решил, что в ответ на твое тебе будет послано это письмо мое с осязательным приложением.
Не знаю, как тебе сия последняя моя попытка понравится. После самых разнообразных вариантов я пришел к тому заключе¬нию, что о Маяковском писать с той специальной деловитостью, с какой я писал о Николае и готов говорить о тебе, о моих соб¬ственных намерениях и т. д. — невозможно. Бегло просмотрев прилагаемую статью, ты сразу же поймешь, под каким углом зре¬ния я разбирал его, и догадаешься почему. Я знаю, как неприятен будет тебе «естественно-исторический» привкус статьи2, — но этот привкус неизбежен. В самом деле, рассуди-ка сам. Первые его вещи ярче последних. Род их яркости близок мне и тебе, может быть, памятен; до знакомства с Николаем и с тобой я писал имен¬но так3. Я этой яркости достоинством превосходным не считаю; иначе какого дьявола я стал бы подавлять в себе этот сумбур. Но не в этом, конечно, дело. А дело в том, что отметь я у Маяковско¬го упадок образности, ничего к этому замечанию не прибавив, я бы явно покривил душой. Вышло бы, что эти первые его вещи го¬дятся в прототипы форм желательных для развития поэзии; тогда как это — образцы явно нежелательных форм, несмотря на всю их живую полновесность. Я думаю, в этом ты согласишься со мной. Не стану развивать этих презумпций — скучное и лишнее дело. Ты сам сообразишь, как несправедливо было бы по отношению к ним голословное предпочтение последних его вещей в ущерб пер¬вым. А эти противоречия в плоскости самой реальной поэзии разъяснению и примирению не поддаются. В статье имеется дос¬таточно указаний на то, что самобытности в сфере конкретизиро¬ванного искусства места я не отвожу, потому что не нахожу в нем для нее места. Но я считаю недопустимым обойти молчанием ее явление. Вот откуда и явилось у меня все то, что ты, наверно, по¬чтешь за фразы, к делу не относящиеся. От быстрых своих слов о нем как о единственном поэте и т. д. я в письме к тебе отказался. Напиши мне, пожалуйста, как получишь статью, что ты о ней ду¬маешь. К чему нам разбирать Андр. Белого? Эта антропософия до литературы никакого касательства не имеет. Неужто же за всякое поминание символизма нам все еще по старой памяти хвататься? Зачем приурочивать нам наши мысли и замыслы к их случайным выступлениям? — Сергей, ты знаешь, как хладнокровен я во всем, что касается нашей общей будущности, но можешь мне поверить, Сергей, лишенные нашего к ним пусть и враждебного интереса, — они скоро заскучают и подберутся к нам на ролях высокомерных расценщиков для начала, а потом, как увидят, что их не слуша¬ют, — в качестве доброжелательных и, «в сущности, родственных нам» толкователей. Их надо донять невниманием, и больше ниче¬го. Если вообще благополучие их тебя хоть сколько-нибудь зани¬мает. Мы ведь отказали им во всем, в чем только можно отказать художникам; не в даре одном только, более того: мы установили у них наличность такой апатии, до которой не доходил и чеховский обыватель; для них в большей, чем для провизоров, степени без¬различно, существует ли искусство вообще и будет ли существо¬вать; любви к материальной выразительности, к многоосмыслен¬ной, ко всеосмысленной, скажу, точности в них нет ни на грош. Дальше идти некуда. Они сами себя отлучили от того общества, в котором мы могли бы с ними повстречаться.
Кроме книги художественной прозы, которую думаю приго¬товить к апрелю, я задумал еще идеологическое нечто4; быть мо¬жет, там при случае разверстка с Белым будет навязана самой те¬мой. Могу загодя сказать, тебе она ничего, кроме удовольствия, не доставит. Хотя я осужу его и не с той стороны, с какой ты, мо¬жет быть, ждешь. Я считаю, что с книгою этой придется столк¬нуться мне в изысканиях на тему об… организованной посред¬ственности. Как понять Белого? Ведь он же талантлив, Сергей! Что это значит все?
Печально было мне прочесть все, что ты о себе пишешь. Ска¬жи, Сергей, — Сологубом хваленые вещи (Молодость золота, Сво¬бода и т. д., у меня тут нет «Черепов»5 под рукой) войдут в «Алмаз¬ные леса»6? Да? Тогда чего же ты? — Вообще боюсь, что все то, что ты о себе пишешь, относится скорее к общему нашему времени, нежели к тебе специально. Разумеется, мы многим лучше пред-шественников. Но и хуже того, чем должны бы наконец стать. Ах, Сергей, трудно обо всем этом писать, словоупорная это тема. Жду «Лесов» с нетерпением. Как получу, напишу тебе. У Аксенова мно¬го счастливых элементов. Степень счастливости их подчас — пер¬вой руки. Но в восхищенье все это меня не приводит. В телеграм¬ме своей я упомянул, кажется, о нежелательности повторений (одна из проз в Альманахе и потом, она же — в книжке), впрочем, предоставляю это на усмотрение твое. На печатанье «Двух посвя¬щений» согласился с большой неохотой7. Рад буду, не найдя сти¬хов в Альманахе. Что же делать, когда удачных у меня сейчас нет совсем (почти не пишу). Свинберна переводить бросил. Сегодня отошлю статью о Маяковском, и таким образом, счетам моим с Альманахом — конец. Если потребуешь, могу послать тебе книж¬ку Белого. Теперь думаю взяться первым делом за прозу. Дружески тебя обнимаю. Шли скорей книжки свои.
Привет Марии Ивановне. В Москве ли она и как поживает?
Впервые: «Вопросы литературы», 1972, № 8. — Автограф (РГАЛИ, ф. 2554, on. 1, ед. хр. 56). Датируется с учетом почтового коэффициента. Дата получения, поставленная Бобровым, — 13 февр. 1917 г.
1 Речь идет о рецензии на книгу: «Владимир Маяковский. Простое как мычание». Она была послана Боброву для несостоявшегося Третьего сборника «Центрифуги». Сохранилась в архиве Боброва.
2 См. в рецензии о Маяковском: «Писать о его книге значит набра¬сывать план… естественной истории современного таланта in genere» (как такового. — лат.). См. Т. V. наст. собр.
3 После встречи с Маяковским Пастернак писал родителям, что под влиянием окружения он был вынужден упростить свою манеру, потому что его ранние стихи казались всем чем-то «недопустимо революционным, опрокидывающим все понятия о стихе», и в частности, Боброву, как «про¬тивнику» его «жанра в прошлом» (письмо № 86).
4 См. об «идеологической книге» в письме № 158.
5 Встреча с Ф. Сологубом была весной 1913 г.; речь идет о стих. Боб¬рова, опубликованных в альманахе эгофутуристов «Развороченные чере¬па» (1913).
6 Сергей Бобров. «Алмазные леса». М., «Центрифуга», 1917.
7 Пастернак 31 янв. 1917 телеграфировал Боброву: «Обе телеграммы получил сегодня. Печатай <Посвящения>, если надо. Повести, во избе¬жание повторения в альманахе, печатай. Готовлю книгу прозы к весне». Стих. «Два посвящения» при жизни автора не печатались.
157. А. Л. ШТИХУ
5 февраля 1917, Тихие Горы
Тихие Горы. 5.IL1917 Дорогой Шура!
Спасибо тебе большое за теплое твое письмо и поздравление. Страшно рад за тебя и в свою очередь тебя поздравляю с избавле¬нием от ежемесячных пыток1. Вот видишь, как прав был я, когда на основании определенно неблагоприятных данных предсказал тебе и себе равно благоприятный из всех этих затруднений исход. (Это было так: ты собирался домой и я, прощаясь с тобой, задер¬жал тебя на лестнице — помнишь?) — Поздравь же, пожалуйста, от меня и родителей своих — мои пожелания не были одним пус-тословьем, как всегда в таких случаях кажется. А при нонешней высоте народного здравия, когда понятья годности и негодности явно канканируют, — согласись, наше с тобой общественное по¬ложенье — прямое волшебство.
Из твоих стихотворений понравилось мне первое — второе совсем нет. Книжку я тебе послал. У меня всего только десять эк¬земпляров, которые уже распределены литературными знаком¬ствами и т. д. Этим объясняется то обстоятельство, что родитель¬ский экземпляр гуляет по местам, столь близким мне, как Чудов-ский переулок. Этим также объясняется и то, что несмотря на все мое желание снабдить «Барьерами» Лену и Нюту — лишен воз¬можности это удовольствие себе доставить. Нет экземпляра даже для своих — им был он издательством ЦФГи доставлен. Изданием я очень доволен. Огорчает множество опечатков. Твоего экземп¬ляра я не разрезал и посему исправил далеко не все опечатки, на¬пример
и т. д.
Вслед за накидкой ваточной
и т. д.
И вод в их панораме
и т. д.
Заря вздымалась грудью и многие другие2.
Но так как вообще в этой книжке уже нет строк, а начинают появляться цельные вещи, то эти опечатки огорчают гораздо мень¬ше, чем если бы это имело место в блаженной памяти «Близнеце». Материал Барьеров очень случаен, отцу — на диво — нравится!
Обнимаю тебя. Привет твоим.
Твой Боря Напиши, что думаешь о Барьерах.
Впервые: «Россия». Venezia, 1993, № 8. — Автограф (РГАЛИ, ф. 3123, on. 1, ед.хр. 36).
1 Речь идет об освобождении от воинской повинности.
2 Строки из стих. «Как казначей последней из планет…», «Скрипка Паганини», «Последний день Помпеи», «Заря на Севере». В книге вы¬правлено более 30 опечаток в 49 стих., не считая пунктуации и цензурных сокращений.
158. РОДИТЕЛЯМ
7 февраля 1917, Тихие Горы
Дорогие
