к еще большему единству, чем раньше: раньше его «женили» по правилам, теперь он женится сам по праву. Впрочем, и церковь допускает развод, руководствуясь именно этими мотивами.

17

Для человека нет ничего нового в природе: в своей собственной душе он может найти все формы природы: и небо и землю и солнце свое и тьму свою, и поющих птиц, и лягушек – все, все! Но природа не может ответить тем же человеку, сказать ему: ты весь содержишься во мне. Душа человеческая, или вернее не душа, а какой-то основной атом души, вокруг которого вращаются все остальные природные атомы, не содержится в природе, и это есть сам человек.

В Нюрнберге сейчас происходит суд над преступлением против этого самого человека. Так нам об этом говорят, по крайней мере, так мы должны понимать. Нам не хватает одного: какого-то свидетельства современного божественной сущности человека («самого человека») в оправдание засвидетельствованной войной дьявольской сущности просто человека в этом его «новом язычестве».

Почему мы все не чувствуем притока радости в удовлетворении правдой суда над преступниками против самого существа человека? Не радость слетает к нам, а наползает, как необходимость, осторожность. Например, трудно понять, почему «гитлеризм» не разбирается у нас в журналах философски, со всех сторон, спокойно и убедительно. Мы думаем, это потому, что наша частная «философия» вообще боится общей философии. Не говорят, потому что нужно новое слово какой-то личности, дерзающей выйти за пределы «диамата». Но такая личность не появляется. И может быть, политически выгодней сейчас вообще помолчать.

Мы вспомнили сейчас слова Калинина о себе, он подчеркивал эгоистические личные мотивы в своем продвижении и как бы необходимость их, особую правду. – Он не один так говорит, – сказала Ляля, – я часто это слышу от большевиков, не человечностью аргументируют, а личными интересами. Что это? – А это, – ответил я, – исстари ведется у марксистов против народников. Если сослаться на человечность, то этим самым вооружаешь противника: ты дал каплю

18

человечности, а народник выльет на твою голову ушат слов. Если же выставить ego, то это будет как камень для упора ног. Упираясь в этот камень, можно выставить против «человечности» мораль классового материализма и пр.

14 Января. Рождение Нат.Арк.: 70 лет.

Хватил мороз. Отвел машину на профилактику. Вечером у нас елка: Ия с Сережей, Лева, Галина с детьми, все Удинцевы и Родионов. Елка была настоящая, как у людей. Пахнуло семьей. Ляля совсем молодец!

15 Января. Мороз. Два раза ездил на станцию за машиной и не привез: сменили кольца, перетянули подшипники – и не могли завести.

16 Января. Праздник отмороженной ноги, 6-я годовщина (с 1940 г.).

Мороз. Это было в воскресенье у Баранцевич. Одна женщина (докторша) рассказала, что сегодня утром шла в районе Новодевичьего монастыря и слышит звон колоколов. Она подумала, не чудится ли ей. Шла женщина, спросила ее, слышит ли.

– Нет, – отвечает та, – ничего не слышу.

– Извините, – говорит, – значит это у меня в ушах звон.

– Звон? – говорит. – А вот сейчас будто и я слышу. И только вымолвила, слушают вместе и опять ничего.

– Ну, так решили, – это нам почудилось.

А в понедельник Борис. Д-ча спрашивают: – Слышали новость? Звон разрешили.

17 Января. Мороз сломило. Проклятый грипп сидит в носу и дыхании, и голова слаба, не берет на подъемах. Пишу «Голос шофера-любителя».

Начитался «Британского союзника». Газета в тайном плане содержит задачу выявления в русских условиях существа

19

благородной британской личности. Читая, приятно отдохнуть от нашей неумной пропаганды себя самих и самохвальбы.

Но и так подумаешь: – А может быть, в этом отказе от официального признания личного начала таится бессознательная охрана этой творческой энергии?

Так я понимаю, что самое существенное в государственной деятельности – это сделать все сущее полезным для всех, а чтобы достигнуть этого, нужна рационализация с последующей механизацией.

Так, например, если государство интересуется лесом, то прежде всего со стороны запаса топлива, потом регулировки климата, здоровья и т. д. Лес сам по себе не интересует государство. Точно так же и личность человека получает от государства оценку своих полезных свойств (стахановец, орденоносец и т.п.). Но личность как таковая непроницаема для государства и автономна.

Вот тут-то, в этой точке и начинается разделение государства и церкви, как собора личностей, и в этой же самой точке образуется и сотрудничество государства и церкви. С этой точки зрения понятны и современные споры между церковниками тихоновского толка и сергианского: тихоновцы говорят об автономии личного начала, сергианцы о сотрудничестве духовного собора личностей с трудовым коллективом государства.

NB. Допросить Map. Алекс, о мотивах ее непризнания сергианской церкви.

Грипп не дал мне вчера с Лялей сходить ко всенощной (чтобы отметить шестую годовщину нашей встречи). Вспоминая теперь, не могу не надивиться случайности этой встречи: до того ведь было в ее душе и моей все капризно и сложно.

Только теперь понимаю, что Ляля до меня никого не любила в том смысле, что, отдаваясь, никому не отдалась, и даже своему Олегу, потому что он был монах. Чтобы самой отдаться, Ляле нужно было, чтобы ей кто-нибудь совершенно отдался. Олег этого не мог в силу склада своего духа.

20

Вот именно это-то самое и понудило ее попробовать самой отдаться кому-нибудь. Вот она это и пробовала, и отталкивалась, потому что она встречала естественное мужское насилие и не могла в нем забыться. Впервые она (в 40 лет!) только со мной не почувствовала насилия: я ей совсем отдавался, и за то она совсем отдалась мне. Тут я ей был не как мужчина, а как ребенок, и она могла перешагнуть со мной от непорочности девы-невесты к святости женщины-матери.

Часто я думаю, что избран я был совсем даже, может быть, не за высокие качества свои, за поэзию, за что-нибудь такое, а за простоту свою и чистоту свою самую наивную, как у своей матери: я слушал ее, как ребенок, и это пробудило в ней женщину-мать. Я же слушал ее потому, что она все понимала. И отчего-то единственно с ней я совсем не чувствовал границы между чувственностью физической и тем душевным любовным пониманием. Никакого «свинства» не было в наших отношениях.

18 Января. Третий раз возобновляется грипп.

Много свидетельств тому, что дожил до почетной старости (слава и здоровье).

Плохо спится по ночам. Чтобы заснуть, хожу по аллеям, дорожкам и границам-валам нашего и соседнего имений, которых теперь нет на свете.

Заниматься самому машиной – это исходит из тех же мотивов, какие побуждали Толстого заниматься пахотой.

19 Января. Грипп. Сижу дома. Написал «Голос шофера» (вспомнил газетную работу).

20 Января. Грипп. Лежу весь день. Читаю Серову: «Байкал» под «Колобок».

21 Января. На окнах сильный мороз. Должен приехать Шевцов от «Вечерки» за статьей «Шофер».

N. сказал: социализм – это общественный строй, в котором каждый гражданин является добровольным сторожем души другого.

21

Пришел еврей с клеем по фарфору Михаил Климентович Тимофеев, инженер, но клеит чашки за 5000 р. в месяц, и все родные и друзья клеят фарфор. Весь фарфор мой склеил за то только, что я Пришвин, которого не читал, но слышал от сыновей, ныне убитых на войне. И денег не взял.

22 Января. К. говорил: чтобы немца понять, надо понять его Pflicht* в религиозном происхождении, т. е. так же, как русское послушание. Вот теперь читаешь в газетах о судах: – Вы расстреливали детей? – Да, расстреливал. – Собственной рукой? – Да, первых – чтобы подать пример. – А у вас есть свои дети? – Есть. – Как же вы могли? – Я как член партии выполнял дело расовой теории, показывая пример мужества, это мой Pflicht.

И еще рассказ о немцах под Можайском: губные гармошки, шоколад, добрый старый немец-солдат выпил и пляшет. Дружба, идиллия. На другой день этот же старик устанавливает провода, чтобы сжечь дом и всю деревню, и всем отвечает добродушно: «Приказ, приказ!»

Итак, за что же их судят? Только за послушание, т. е. за то, что он, добрый человек, послушался приказа воли, ныне объявленной злою. Но если бы с атомной бомбой Гитлеру удалось поспеть раньше Америки, то воля Америки была бы названа злой, и тот же немец получил бы награду за расстрел детей. Значит, суд – это есть суд человеческий, как продолжение той же силы войны: суд как торжество победителя. Немцы сделали все для победы, но победа вышла на другой стороне. Немцы слишком много взяли на себя в деле победы. Но можно и так понимать, как понимал автор «Илиады»: люди дрались, а боги им помогали.

23 Января. Грипп медленно проходит. Вызываю доктора и буду просить воздуха.

*Pflicht (нем.) – долг.

22

Немцы выразились в этой войне в погроме евреев, американцы молитвой Рузвельта, русские… чем русские? Нам самим этого не видно, потому что нам трудно, не до того.

Вчера Ляля была у Поликарпова за путевками в Узкое. Обещает дать через две недели.

Отправил в «Вечерку» «Голос шофера».

Огнев – это редкостный у нас тип консерватора, ему вообще дорого то, что устойчиво, и потому он идет вперед, не спуская глаз с прошлого (задом наперед). Огромное же большинство, можно сказать все, идут у нас, не оглядываясь на прошлое.

24 Января. Доктор требует еще две недели домашнего заключения и после на месяц в Узкое.

Значит, 24 + 2 недели = 7 февраля; скажем, 10 + 1 мес. = 10 марта. До отъезда 1) Подать о домике. 2) Поговорить с божеств, плотником. 3) Совет Сахалина о «Победе» и починка крыла. 4) Вопрос о резине.

Я написал Ольге Вас. Серовой в г. Улан-Удэ. Вот еще одна бабочка, летящая на огонь.

В Крещенье Map. Вас. обманула Лялю в чем-то, как это с ней очень часто бывает, а сослалась на то, что она должна была достать святой воды. Надо было ответить, что раз мы такие сволочи, что норовим друг друга обмануть, то чего стоит сама святая вода. Но Ляля была так возмущена, что не захотела тратить лишних слов, схватила бутылку со святой водой, чтобы вылить ее на Жульку. В это время я пришел и помешал. – Ты-то веришь, – спросил я Лялю, -что крещенская вода есть святая и через нее могут быть исцеления? – Если она получена от хорошего человека, – ответила она, – то конечно верю: почему не могут быть чудеса? Но если под предлогом святой воды черт знает что делают, так почему бы ее не вылить на собаку?

23

Религия Ляли мне тем дорога и близка, что в существе своем она действительно независима от всевозможных церковных лесов, окружающих верующего человека и заменяющих обряды