комплекса (как в случае ‘смысл С ‘), ибо если С встречается в комплексе, то, что встречается, будет его значением, а не смыслом, и обратной дороги от значения к смыслу нет, потому что каждый объект можно обозначить бесконечным числом различных обозначающих фраз.

Таким образом, представляется, что ‘C ‘ и С являются различными сущностями, такими, что ‘C ‘ обозначает С , но это не может служить объяснением, потому что отношение ‘C ‘ к С остаётся совершенно загадочным; и где бы мы должны были найти обозначающий комплекс ‘C ‘, который должен обозначать С ? Более того, когда С входит в пропозицию, то входит не только значение (как мы увидим в следующем параграфе), однако с рассматриваемой точки зрения С является только значением, смысл полностью относится к ‘C ‘. Этот запутанный клубок, видимо, доказывает, что в целом различие смысла и значения понимается ошибочно.

То, что смысл уместен, когда в пропозиции встречается обозначающая фраза, формально доказывается затруднением с автором Уэверли . Пропозиция ‘Скотт был автором Уэверли ‘ обладает свойством, которое не предполагается у ‘Скотт был Скоттом’, а именно свойством, что Георг IV желал знать, является ли оно истинным. Поэтому эти две пропозиции не являются тождественными; следовательно, смысл ‘автор Уэверли ‘ должен быть столь же уместным, как и значение, если мы придерживаемся точки зрения, которой принадлежит это различение. Однако как мы только что видели, коль скоро мы придерживаемся этой точки зрения, мы вынуждены держаться и того, что уместным может быть только значение.

Остаётся показать, каким образом все рассмотренные нами затруднения разрешаются теорией, объяснённой в начале этой статьи.

Согласно взгляду, который я отстаиваю, обозначающая фраза является сущностной частью предложения и, в отличие от большинства одиночных слов, не имеет какого-либо собственного значения. Если я говорю: ‘Скотт был человеком’, это высказывание имеет форму ‘х был человеком’, и его субъектом является ‘Скотт’. Но если я говорю: ‘Автор Уэверли был человеком’, это не является высказыванием формы ‘х был человеком’, и не имеет ‘автор Уэверли’ в качестве субъекта. Сокращая высказывание, сделанное в начале этой статьи, мы можем вместо ‘Автор Уэверли был человеком’ подставить следующее: ‘Одна и только одна сущность написала Уэверли , и эта сущность была человеком’. (То, что имеется в виду, не столь строго как то, что говорилось ранее, но этому легче следовать.) Говоря в общем, если предположить, что мы хотим сказать, что автор Уэверли имеет свойство f , тогда то, что мы хотим сказать, эквивалентно следующему: ‘Одна и только одна сущность написала Уэверли , и эта сущность обладает свойством f ‘.

Итак, объяснение значения будет следующим. Каждая пропозиция, в которой встречается ‘автор Уэверли’ , объясняется, как указано выше. Пропозиция ‘Скотт был автором Уэверли ‘ (т.е. ‘Скотт тождественен автору Уэверли ‘) приобретает вид ‘Одна и только одна сущность написала Уэверли , и Скотт тождествен этой сущности’; или, возвращаясь к полностью эксплицитной форме: ‘Не всегда ложно для х , что х написал Уэверли ; всегда истинно для у , что, если у написал Уэверли , то у тождествен х ; и Скотт тождествен х ‘. Таким образом, если ‘C ‘ является обозначающей фразой, может случиться так, что существует одна сущность х (больше одной быть не может), для которой пропозиция ‘х тождествен С ‘ является истинной, при интерпретации этой пропозиции как указано выше. Мы можем тогда сказать, что сущность х является значением фразы ‘C ‘. Таким образом, Скотт является значением ‘автор Уэверли ‘. ‘C ‘, заключённое в кавычки, будет просто фразой , и нет ничего такого, что можно было бы назвать смыслом . Эта фраза per se не имеет значения, потому что любая пропозиция, в которой она встречается, будучи полностью выраженной, не содержит этой фразы, которая разлагается.

Головоломка с любопытством Георга IV теперь, как кажется, имеет очень простое решение. Пропозиция ‘Скотт был автором Уэверли ‘, записанная в своей несокращённой форме в предшествующем параграфе, не содержит никакой конституенты ‘автор Уэверли ‘, вместо которой мы могли бы подставить ‘Скотт’. Это не наносит ущерба истинности выводов, получающихся вербальной подстановкой ‘Скотт’ вместо ‘автор Уэверли ‘ при условии, что ‘автор Уэверли ‘ имеет то, что я называю первичным вхождением в рассматриваемую пропозицию. Различие между первичным и вторичным вхождением обозначающей фразы состоит в следующем.

Когда мы говорим: ‘Георг IV желал знать то-то и то-то’ или когда мы говорим ‘То-то и то-то удивительно’ или ‘то-то и то-то истинно’ и т.д., ‘то-то и то-то’ должно быть пропозицией. Предположим теперь, что ‘то-то и то-то’ содержит обозначающую фразу. Мы можем удалить эту обозначающую фразу либо из подчинённой пропозиции ‘то-то и то-то’, либо из целостной пропозиции, в которой ‘то-то и то-то’ является простой конституентой. В соответствии с тем, что мы делаем, получаются различные пропозиции. Я слышал от обидчивого владельца яхты, которому гость, впервые её осмотревший, заметил: ‘Я думал ваша яхта больше, чем она есть’, и владелец ответил ‘Нет, моя яхта не больше, чем она есть’. То, что подразумевал гость, было: ‘Размер, который, как я думал, имеет ваша яхта, больше, чем размер вашей яхты’, смысл, приписанный ему, был ‘Я думал размер вашей яхты, больше чем размер вашей яхты’. Возвратимся к Георгу IV и Уэверли . Когда мы говорим ‘Георг IV желал знать, являлся ли Скотт автором Уэверли ‘, мы естественно подразумеваем ‘Георг IV желал знать один ли и только ли один человек написал Уэверли и был ли этим человеком Скотт’; но мы можем также подразумевать: ‘Один и только один человек написал Уэверли , и Георг IV желал, знать был ли Скотт этим человеком’. В последнем случае ‘автор Уэверли’ имеет первичное вхождение; в первом — вторичное . Последний случай может быть выражен посредством ‘Георг IV относительно человека, действительно написавшего Уэверли , желал знать, является ли он Скоттом’. Это было бы истинным, к примеру, если бы Георг IV увидел Скотта на расстоянии и спросил: ‘Это — Скотт?’ Вторичное вхождение обозначающей фразы может быть определено как то, где фраза встречается в пропозиции р , являющейся простой конституентой рассматриваемой нами пропозиции, и подстановка вместо обозначающей фразы должна выполняться в р , а не во всей рассматриваемой пропозиции. Двусмысленность, относящуюся к первичному и вторичному вхождению, трудно избежать в языке, но она не наносит ущерба, если мы применим против неё нашу защиту. В символической логике её, конечно, легко избежать.

Различие между первичным и вторичным вхождением облегчает рассмотрение проблемы, является ли нынешний король Франции лысым или же нет, и вообще проблемы с логическим статусом обозначающих фраз, которые не обозначают ничего. Если ‘C ‘ является обозначающей фразой, скажем ‘определённый [the] элемент, имеющий свойство F ‘, тогда

‘C имеет свойство f ‘ подразумевает ‘Один и только один элемент имеет свойство F , и этот элемент имеет свойство f ‘.[13 — Это сокращённая, не строгая, интерпретация.]

Если же свойство F не относится к элементам или относится к нескольким, отсюда следует, что ‘С имеет свойство f ‘ является ложным для всех значений f . Поэтому ‘Нынешний король Франции лыс’, конечно, ложно, а ‘Нынешний король Франции не лыс’ — ложно, если подразумевает:

‘Существует какая-то сущность, которая является нынешним королём Франции и не является лысой’,

но истинно, если подразумевает:

‘Ложно, что существует какая-то сущность, которая является нынешним королём Франции и является лысой’.

То есть ‘Король Франции не лыс’ — ложно, если вхождение ‘король Франции’ является первичным , и истинно, если вхождение вторично . Поэтому все пропозиции, в которых ‘король Франции’ имеет первичное вхождение, являются ложными; отрицание таких пропозиций истинно, но в них ‘король Франции’ имеет вторичное вхождение. Таким образом, мы избегаем заключения о том, что король Франции носит парик.

Теперь мы также можем видеть, как отрицать, что существует такой объект, как различие между А и В, в случае, когда А и В не различаются. Если А и В различны, то существует одна и только одна сущность х , такая, что ‘х — это различие между А и В ‘ является истинной пропозицией; если А и В не различаются, то такой сущности х нет. Таким образом, согласно смыслу значения, объяснённому выше, ‘различие между А и В ‘ имеет значение, когда А и В различны, но не в противном случае. Это различие приложимо к истинным и ложным пропозициям в общем. Если ‘aRb ‘ обозначает ‘а находится в отношении R к b ‘, то когда aRb истинно, такая сущность как отношение R между а и b есть; когда aRb ложно, такой сущности нет. Таким образом, из любой пропозиции мы можем сделать обозначающую фразу, которая обозначает сущность, если пропозиция является истинной, но не обозначает сущность, если пропозиция является ложной. Например, истинно (по крайней мере, мы так полагаем), что Земля вращается вокруг Солнца, и ложно, что Солнце вращается вокруг Земли; следовательно, ‘вращение Земли вокруг Солнца’ обозначает сущность, тогда как ‘вращение Солнца вокруг Земли’ не обозначает сущность[14 — Пропозиции, от которых такие сущности производны, не тождественны ни с этими сущностями, ни с пропозициями, что эти сущности существуют.] .

Теперь можно удовлетворительно иметь дело со всей областью не-сущего, типа ‘круглый квадрат’, ‘первое чётное число, отличное от 2’, ‘Аполлон’, ‘Гамлет’ и т.п. Все они суть обозначающие фразы, не обозначающие ничего. Пропозиция об Аполлоне подразумевает то, что мы получаем подстановкой того, что, как говорят классические словари, подразумевается под Аполлоном, скажем ‘Бог-Солнце’. Все пропозиции, в которых встречается Аполлон, должны быть интерпретированы с помощью правил для обозначающих фраз, указанных выше. Если ‘Аполлон’ имеет первичное вхождение, то пропозиция с таким вхождением является ложной; если вхождение является вторичным, то пропозиция должна быть истинной. ‘Круглый квадрат является круглым’ опять же подразумевает ‘Существует одна и только одна сущность х , которая является круглой и квадратной, и эта сущность является круглой’, что является ложной, а не истинной пропозицией, как предполагал Мейнонг. ‘Самое совершенное существо обладает всеми совершенствами; существование есть совершенство; следовательно, самое совершенное существо существует’ принимает вид:

‘Существует одна и только одна сущность х , которая является самой совершенной; эта сущность имеет все совершенства; существование есть совершенство; следовательно, эта сущность существует’.

Это доказательство оказывается неудачным, так как стремится доказать посылку ‘Существует одна и только одна сущность х , которая является самой совершенной'[15 — Чтобы доказать уместность того, что все элементы класса самых совершенных существ существуют, можно привести аргументы; можно также формально доказать, что этот класс не может содержать более одного элемента; но, принимая