Но
как скоро сила эта, сознавая сама себя, освобождается от телесных
влияний, она властвует над всем. И потому совершенно неправиль-
но называть поступок, вызванный этим сознанием (побеждающим
все телесные стремления), наиболее сильным из многих побужде-
нием. Это не есть одно из многих побуждений, а это есть та сила, которая лежала в основе всех других побуждений и подчинялась
им, теперь же, через сознание освобожденная от всех телесных
побуждений, властвует над всеми ими. (Кажется, порядочно.) 2) Записано у меня так: пространство и материя в нем это —
то, что отделяет меня от всех других существ, от всего мира; вре-
мя — это то, что отделяет меня (это отделенное от всего мира
существо) от меня же самого в полном его значении (хотя бы в
этом мире), от меня полного, законченного, каким я буду, умирая.
3) Движение религиозного сознания и чувства, мне кажется, было и есть вот какое:
Сознав в себе духовную силу: божественное начало, человек
сознавал и ограниченность в себе этого начала: подчинение его
внешним воздействиям, и вследствие этого признавал существо-
вание этого начала вне себя в более могущественной (менее ог-
раниченной), чем в себе, форме: фетишизм, поклонение героям.
Сначала эти божества были очень мало удалены от человека, так
что он запанибрата обращался с ними: приносил им жертвы, под-
купал, задабривал, в самых грубых проявлениях даже наказывал
их, не давал им жертв, бил их (как чуваши своих идолов), состав-
лял с ними уговоры, как Завет евреев, и т. п.
Чем дальше жило человечество, тем представление о том на-
чале, которое человек сознавал ограниченным в себе и потому
должен был представлять себе вне себя неограниченным, пред-
ставление это становилось все более и более далеким от челове-
ка, все более и более неограниченным, все менее и менее антро-
поморфичным, т. е. менее и менее подобным человеку. Таковы
представления Иеговы, Отца (христианское), Брамы, Неба китай-
цев. Соответственно с этим расширением представления боже-
ства, изменялось и отношение к нему. Но изменялось это отно-
шение очень медленно. Везде продолжалось и продолжается по-
клонение, хвала, даже жертвы (хотя бескровные). Если наиболее
мыслящие люди и понимают все бесконечное (именно бесконеч-
ное) расстояние между нами, людьми, и Богом и вытекающую из
217
этого невозможность договорного, подкупающего, просительно-
го, хвалебного отношения человека к Богу, большинство продол-
жает относиться к Богу все еще с этим желанием подкупить, за-
добрить Его, восхвалять Его. Дело же идет к тому, чтобы люди —
и самое большинство — поняли все величие, — даже нельзя ска-
зать: величие, а всю неизмеримость того, что мы называем Богом, и всю ничтожность, бесконечную малость человека в сопоставле-
нии с Богом. Дело идет к этому пониманию. И это понимание нуж-
но людям, потому что оно только даст им истинное благо. Оно даст
благо потому, что, поняв такое свое отношение к Богу, при котором
невозможно никакое уговорное или задабривающее отношение к
Нему, а только одно: исполнение возложенного на нас дела, только
такое отношение, поставив человека на его настоящее место, мо-
жет дать ему истинное благо, состоящее только в исполнении сво-
его назначения. Мы так привыкли к торжественному великолепию
церковных служб, зданий для Божества или хотя к торжественным
речам о Божестве, что нам кажется, что служение Богу может со-
вершаться только в торжественных и исключительных условиях.
А между тем для служения Богу нужно как раз обратное: нужно
ясное, живое сознание своего ничтожества, нужно не желание зая-
вить себя, даже не утверждение своего знания Бога, а нужно толь-
ко исполнение своего назначенного этим Богом дела. — Клетка
моего тела не должна пытаться познать все мое тело (она и не мо-
жет этого сделать), а должна только исполнять предназначенное
ей дело. Так и человек должен не утверждать, не восхвалять, не
познавать Бога, не молиться Ему, а только исполнять дело Божие.
Единственный повод отношения человека к Богу это — отыс-
кивание закона Его. Только в этом разумном познании закона Бога
человек одним краюшком прикасается Богу. Познавая закон Бога
для себя, он познает не Бога, а Его существование. (Плохо.)
4) Видел во сне: Живет человек и работает на земле, как Ро-
бинзон или русские крестьяне, и обстраивается, одевается, кор-
мится с семьей. Приходят люди и говорят: дай часть твоего труда
на то, что мы считаем для тебя нужным. По какому праву? И за-
чем ему отдавать?
2 февраля 1906. Я. П.
1) Чем тверже вера в Бога, тем Бог все более и более удаляет-
ся. В последнем представлении Он только закон. И тогда уже не-
возможно не верить в Него.
218
Читал нынче Канта Religion in Granzen der blossen Vernunft Очень хорошо, но напрасно он оправдывает, хотя и иносказатель-
но, церковные формы.
2) Кант неправ, говоря, что исполнение обрядов, вера в исто-
рические предания есть фетишизм и что это нечто совершенно про-
тивуположное разумной вере в нравственный закон. Вера в исто-
рические предания и в необходимость обрядов есть та же вера в
закон, но нравственный закон понимается превратно. Кант прав, противуполагая нравственный закон обрядовому, но я хочу сказать, что тот, кто верит в обряды и предания, все-таки верит, хотя и оши-
бается, признает нечто высшее, кроме животных потребностей. Так
что я подразделил бы людей на три: 1) ни во что не верующих, не
видящих ничего вне доступного рассудку, 2) верующих в ложные
предания и 3) верующих в закон, сознанный ими в своем сердце.
Чувашии, носящий за пазухой своего Бога и секущий и мажу-
щий его сметаной, все-таки выше того агностика, который не
видит необходимости в понятии Бога.
3) Людям кажется, что нельзя жить без правительства, но ведь
также казалось, что нельзя жить без пыток, без рабов, без кол-
довства, гаданья. Те, кто говорили, что не нужно пыток, рабов и
др., не брали доказывать, что можно без них жить, а просто гово-
рили, что это дурно — противно и разумной и доброй природе
человека. То же и с правительством. Оно дурно, оно ужасное зло
и матерьяльное и духовное. А зло не может быть необходимо, чтобы без него не могло существовать человечество.
4) Кажется, уже не раз выражал это. Но вчера с особенной
ясностью пришла мысль о том, что забота о себе, все внимание, направленное на себя, очень дурное, ужасное состояние, когда я, на которое направлены забота и внимание, — я телесное с свои-
ми чувственными и умственными радостями. Но совсем не то, когда вся забота, все внимание направлены на я духовное, на я
общее всему живому, когда вся забота и внимание направлены на
то, чтобы совершенствовать это я, т. е. расширить его, слиться им
с Богом и со всем живущим. (Люби Бога и ближнего.) — Только
служа этому я, возможно благо свое и всех людей.
5) Познать Бога можно только исполнением Его закона. («Де-
лайте то, что я говорю, и узнаете, правда ли это».) Чтобы познать
1 Религия в пределах только разума (нем ).
219
Бога, надо слиться с Ним. Чтобы слиться с Ним, надо исполнять
Его закон.
6) Нынче в книге Мысли Мудрых людей у нас с Дориком было
о богатстве, что не может войти богатый в Царство Небесное.
Как это просто и как несомненно, и как все сказано в этом. Это
надо хорошенько обдумать и уяснить.
6 февр. 1906. Я. П.
Народ, как и человек, может ставить главным условием своего
блага матерьяльное преуспеяние, и тогда благоустройство политичес-
кое для него дело первой важности; и может — народ так же, как и
человек, ставить высшим условием своего блага свою духовную жизнь, и тогда матерьяльное преуспеяние и политическое благоустройство
для него не только неважно, но противно, если он должен прини-
мать в этом политическом устройстве участие. Западные народы при-
надлежат к первому типу, восточные, и в том числе русский, — ко
второму. Это мысль Хомяковых — отца и сына. И мысль совершен-
но верная. Но если русский народ, дорожа своей духовной жизнью, которая выражалась в православии, мог довольствоваться самодер-
жавием русских царей, охотно подчиняясь их власти, даже когда она
была жестока, только бы самому быть свободным от участия в наси-
лии власти, то это не доказывает того, чтобы такое отношение к вла-
сти — повиновение ей должно бы было всегда продолжаться.
Отношение это неизбежно должно было измениться по двум
причинам: во-1-х, потому, что власть, в старину патриархальная и
властвующая только над одним однородным, одноязычным и одно-
верным народом, не ставящая себе задачей соединение в одно чуж-
дых народностей (империализм), не заставляла людей участвовать в
чуждых народу делах (защищать Россию от монголов или францу-
зов, но не душить Польшу, Финляндию или захватывать Манджу-
рию) и потому не требовала от народа чуждых ему и жестоких дел; и во-2-х, требования духовной жизни не остаются всегда одни и те
же, а уясняются и развиваются, и христианство, прежде требовав-
шее только покорности властям, даже если бы власти требовали убий-
ства, в своем уясненном состоянии потребовало от людей уже дру-
гого: не участия в угнетении, насилиях, убийствах. Так что отноше-
ние народа к власти неизбежно изменяется с двух юнцов: власть
становится хуже, жесточе, противнее духовному складу народа, и
духовные требования народа становятся чище, выше.
Это самое совершается теперь.
220
10 февр. 1906. Я. П.
Кое-что думал, и, кажется, важное. — Записать надо: 1) Еще думал о власти и, кажется, пришел к ясности. Именно: Люди — народ—не только охотно подчиняются тем, которые берут
на себя труд, властвуя, распоряжаться, но готовы переносить много
лишений, только бы не быть оторванными от дела и не быть при-
нужденными, нарушая требования своей духовной жизни, участво-
вать в распоряжениях управления (выборы, присяжные и т. п.). И
потому не только охотно передают власть, но и награждают всячес-
ки тех, которые берут на себя этот труд (почести, богатство). И это
происходило не в одной России или славянских землях, как это го-
ворят славянофилы, но это — общее, вечное свойство людское.
И такое же общее людское свойство то, что люди, облеченные
властью, употребляют ее не на то, для чего она была дана им: на
то, чтобы устраивать общие дела, а употребляют ее для своих ко-
рыстных, честолюбивых целей (повторяется везде, где есть власть, от деревенского старосты и урядника до королей и императоров).
Когда же такие злоупотребления власти усиливаются, подвласт-
ные люди возмущаются (революции), и власть свергается и заме-
няется другою. Когда же и новая власть (консульство после Бурбо-
нов, и опять Бурбоны после Наполеона, и Орлеаны после Бурбо-
нов, и новый Наполеон после Лудовика Филиппа), и все замены
одной власти другой становятся так же тяжелы и несоответствен-
ны своему назначению, тогда подвластные люди стараются огра-
ничить власть (в Европе раньше всего это сделано в Англии). Но
ограничение власти малым числом людей производит только рас-
ширение власти, олигархию, но вред и тяжесть такой власти для
подвластных остаются те же. И тогда подвластные стараются ог-
раничить и этих ограничивающих верховную власть, и устанавли-
вается все более и более всенародная, демократическая конститу-
ция. Но для того, чтобы подвластные действительно могли огра-
ничить властвующих организацией выборов, протестов, прессой, необходимо подвластным непрестанно и внимательно заниматься
этими средствами ограничения власти. Занятия же этими средства-
ми ограничения лишают подвластных людей той свободы, досуга
заниматься своим
