без домов,
Богатым платят песнопеньем
И греются воображеньем
Ввиду пустого камелька.
О Амфион, благоговею!
Но, признаюсь, не сожалею,
Что дар твой: говорить стенам,
В наследство не достался нам.
Славнее говорить сердцам,
20 И пробуждать в них чувства пламень,
И зданья лирой громоздить.
С тобой хочу я говорить,
Склонись к знакомой лиры звону;
Один в нас пламенеет жар;
Но мой удел на свете — струны,
А твой: и сладких песней дар
И пышные дары фортуны.
з° Послушай повести моей
От самых юношеских дней
Святого алтаря служитель.
Он чистой жизнью оправдал
Все то, чем верных умилял
В Христовом храме, как учитель;
Прихожан бедных тесный мир
Был подвигов его свидетель;
4° Невидимую добродетель
Его лишь тот, кто наг иль сир,
Иль обречен был униженью,
Вдруг узнавал по облегченью
Тяжелый судьбы своей.
Ему науки были чужды —
И нет в излишнем знанье нужды —
Он редкую между людей
В простой душе носил науку:
Страдальцу гибнущему руку
Не знал он гордого искусства
Умы витийством поражать
И приводить в волненье чувства;
Но, друг, спроси у сироты:
Когда в одежде нищеты,
Потупя взоры торопливо,
Она стояла перед ним
С безмолвным бедствием своим,
Умел ли он красноречиво
60 В ней сердце к жизни оживлять
И мир сей страшный украшать
Надеждою на Провиденье?
Спроси, умел ли в страшный час,
Когда лишь смерти слышно прибл»
Он с робкой говорить душой
Как часто в угол неизвестный,
7° Где нищий с гладною семьей
От света и стыда скрывался,
Он неожиданный являлся
С святым даяньем богачей,
Растроганных его мольбою!..
Судьба внезапною рукою
Не дав свершить здесь полдороги;
Вдовы ж наследство: одр убогий,
80 На коем жизнь окончил он,
Да пепел хижины сгорелой,
Да плач семьи осиротелой…
Скажи, вотще ль их жалкий стон?
О нет! Он, землю покидая,
За чад своих не трепетал,
Верней он в час последний знал,
Что их найдет рука святая
Неизменяющего нам;
Он добрым завещал сердцам
9° Сирот оставленных спасенье.
Сирот в семействе Бога нет;
Исполним доброго завет,
И оправдаем Провиденье.
К ВЯЗЕМСКОМУ
ОТВЕТ НА ЕГО ПОСЛАНИЕ К ДРУЗЬЯМ
Ты, Вяземский, хитрец, хотя ты и Поэт!
Проблему, что в тебе ни крошки дара нет,
Ты вздумал доказать посланьем,
В котором, на беду, стих каждый заклеймен
Высоким дарованьем!
Притворство в сторону! знай, друг, что осужден
Ты своенравными богами
На свете жить и умереть с стихами,
Так точно, как орел над тучами летать,
Как благородный конь кипеть пред знаменами,
Как роза на лугу весной благоухать!
Сноси ж без ропота богов определенье!
Не мысли почитать успех за обольщенье
И содрогаться от похвал!
Хвала друзей — Поэту вдохновенье!
Хвала невежд — бряцающий кимвал!
Страшися, мой певец, не смелости, но лени!
Под маской робости не скроешь ты свой дар;
А тлеющий в твоей груди священный жар
20 Сильнее, чем друзей и похвалы и пени!
Пиши, когда писать внушает Аполлон!
К святилищу, где скрыт его незримый трон,
Известно нам, ведут бесчисленны дороги;
Прямая же одна!
И только тех очам она, мой друг, видна,
Которых колыбель парнасским лавром боги
Благоволили в час рожденья осенить!
На славном сем пути певца встречает Гений;
И, весел посреди божественных явлений,
з° Он с беззаботностью младенческой идет,
Куда рукой неодолимой,
Невидимый толпе, его лишь сердцу зримой,
Блажен, когда, ступив на путь, он за собою
Покинул гордости угрюмой суеты
И славолюбия убийственны мечты!
Тогда с свободною и ясною душою
Наследие свое, великолепный свет,
Он быстро на крылах могущих облетает
4° И, вдохновенный, восклицает,
Повсюду зря красу и благо: я Поэт!
Но горе, горе тем, на коих Эвмениды,
За преступленья их отцов,
Наслали Фурию стихов!
Для них страшилищи и Феб и Аониды!
И визг карающих свистков
Во сне н наяву их робкий слух терзает!
Их жребий — петь назло суровых к ним судей!
Чем громозвучней смех, тем струны их звучней,
5° И лира, наконец, к перстам их прирастает!
До Леты гонит их свирепый Аполлон;
Но и забвения река их не спасает!
И на брегу ее, сквозь тяжкий смерти сон,
Их тени борются с бесплотными свистками!
Но, друг, не для тебя сей бедственный удел!
Природой научен, ты верный путь обрел!
Летай неробкими перстами
По очарованным струнам
И Музы не страшись! В нерукотворный храм
60 Стезей цветущею, но скрытою от света
Она ведет Поэта.
Лишь бы любовью красоты
И славой чистою душа в нас пламенела,
Лишь бы, минутное отринув, с высоты
Она к бессмертному летела —
И Муза счастия богиней будет нам!
Пускай слепцы ползут по праху к похвалам,
Венцов презренных ищут в прахе
И, славу позабыв, бледнеют в низком страхе,
7° Чтобы прелестница-хвала,
Как облако, из их объятий не ушла!
Им вечно не узнать тех чистых наслаждений,
Которые дает нам бескорыстный Гений,
Природы властелин,
Парящий посреди безбрежного пучин,
Красы верховной созерцатель
И в чудном мире сем чудесного создатель!
Мой друг, святых добра законов толкователь,
Поэт на свете сем —всех добрых семьянин!
80 И сладкою мечтой потомства оживленной…
Не мни, чтоб для меня в дали его священной
Одних лишь почестей блистала суета!
Пускай правдивый суд потомством раздается,
Ему внимать наш прах во гробе не проснется,
Не прикоснется он к бесчувственным костям!
Потомство говорит, мой друг, одним гробам;
Хвалы ж его в гробах почиющим невнятны!
Но в жизни мысль о нем нам спутник благодатный!
9° Надежда сердцем жить в веках,
Надежда сладкая — она не заблужденье;
В сем прахе не умолкнет пенье
Душой бессмертной полных струн!
Неутомимыми крылами
Парить над дряхлыми племен и царств гробами;
И будет пламень, в нас горевший, согревать
Жар славы, благости и смелых помышлений
В сердцах грядущих поколений;
Сих уз ни Крон, ни смерть не властны разорвать!
Пускай, пускай придет пустынный ветр свистать
Над нашею с землей сравнявшейся могилой —
Что счастием для нас в минутной жизни было,
То будет счастием для близких нам сердец
И долго после нас; грядущих лет певец
От лиры воспылает нашей;
Внимая умиленно ей,
Страдалец подойдет смелей
К своей ужасной, горькой чаше
И волю промысла, смирясь, благословит;
Сын славы закипит,
Ее послышав, бранью,
И праздный меч сожмет нетерпеливой дланью…
Давно в развалинах Сабинский уголок,
И веки уж над ним толпою пролетели —
Но струны Флакковы еще не онемели!
И, мнится, не забыл их звука тот поток
С одушевленными струями,
Еще шумящий там, где дружными ветвями
В кудрявые венцы сплелися древеса.
Там, под вечер, когда невидимо роса
С роскошной свежестью на землю упадает,
И мирты спящие Селена осребряет,
Дриад стыдливых хоровод
Кружится по цветам, и тень их пролетает
По зыбкому зерцалу вод!
Нередко, в тихий час, как солнце на закате
Лиет румяный блеск на море вдалеке,
И мирты темные дрожат при ветерке,
На ярком отражаясь злате,—
Вдруг разливается как будто тихий звон,
И ветерок, и струй журчанье утихает,
Как бы незримый Аполлон
Полетом легким пролетает —
И путник, погружен в унылость, слышит глас:
„О смертный! жизнь стрелою мчится!
Лови, лови летящий час!
Он, улетев, не возвратится».
(В альбом графини О. П.)
В бурю, в легком челноке,
Окруженный тучи мглою.
Плыл младенец по реке,
И несло челнок волною.
Челн ужасно колыхает —
Беззаботно он сидит
И веслом своим играет.
Волны плещут на челнок —
Он веселыми глазами
Смотрит, бросив в них цветок,
Как цветок кружит волнами.
Челн, ударясь у брегов
Об утесы, развалился,
И на бреге меж цветов
Мореходец очутился.
Их невинность и не знает.
Улыбаясь, на цветах
Мой младенец засыпает.
Нам погибели здесь нет;
Правит челн наш Провиденье.
Меньше, чем другим, опасна;
Жизнь красой души красна,
А твоя душа прекрасна.
ЛЮБОВНАЯ КАРУСЕЛЬ,
или
ПЯТИЛЕТНИЕ МЕЛАНХОЛИЧЕСКИЕ СТРУЧЬЯ
СЕРДЕЧНОГО ЛЮБЛЕНИЯ
Тульская баллада
В трактире тульском тишина,
И на столе уж свечки,
Като на канапе одна,
А Азбукин у печки!
Авдотья, Павлов Николаи
Тут с ними — нет лишь Анны.
„О, друг души моей, давай
Играть с тобой в Татьяны!»—
Като сказала так дружку,
10 И милый приступает,
И просит скромно табачку,
Катошка милого комшит,
А он комшит Катошку;
Сердца их тают —стол накрыт,
И подают окрошку.
Садятся рядом и едят
За каждой ложкой поглядят
20 В глаза друг другу нежно.
Едва возлюбленный чихнет —
Катошка тотчас: здравствуй;
А он ей головой кивнет
И нежно: благодарствуй!
Близ них Плезирка-пес кружит
И моська ростом с лося!
Плезирка! — милый говорит;
Катоша кличет: — мося
И милому дает кольцо…
з° Но вдруг стучит карета —
И на трактирное крыльцо
Идет сестра Анета!
Заметьте: Павлов Николай
Давно уж провалился,
Анета входит невзначай —
И милый подавился!
„О милый! милый! что с тобой?»—
Катоша закричала.
„Так, ничего, дружочек мой,
Он струсил от Анеты!
Кольцо в глаза мелькнуло ей
И прочие конжеты!
И говорит: „Что за модель?
Извольте признаваться!»
Като в ответ: „Ложись в постель»,
И стала раздеваться…
И скомкалася наконец
Сказала: „Я пылаю!»
Я вас благословляю!
Что счастье вам, то счастье мне!»
Като не улежала
И бросилась на шею к ней,—
60 Авдотья заплясала.
Лежал уже раздетый!
Авдотья в дверь, как в барабан,
Стучит и кличет: „Где ты?»
А он в ответ ей: „Виноват!»
„Скорей!»— кричит Анета.
Мундир, два эполета,
Кресты и шпагу нацепил —
7° Забыл лишь панталоны…
И важно двери растворил
И стал творить поклоны…
Какой же кончу я чертой?
Безделкой: многи лета!
Тебе, Василий! вам, Като,
Авдотья и Анета!
Веселье стало веселей;
Печальное забыто;
И дружба сделалась дружней;
И сердце всё открыто!
Кто наш — для счастья тот живи,
И в землю Провиденью!
Ура, надежде и любви
И киселя терпенью!
ИМПЕРАТОРУ АЛЕКСАНДРУ
Когда летящие отвсюду шумны клики,
В один сливаясь глас, Тебя зовут: Великий!
Что скажет лирою незнаемый певец?
Дерзнет ли свой листок он в тот вплести венец,
Который для Тебя вселенная сплетает?..
О Русский Царь, прости! невольно увлекает
Могущая рука меня к мольбе в тот храм,
Где благодарностью возженный фимиам
Стеклися в дар принесть Тебе народы мира —
И, радости полна, сама играет лира.
Кто славных дел Твоих постигнет красоту?
С благоговением смотрю на высоту,
Которой Ты достиг по тернам испытанья,
Когда, исполнены любви и упованья,
Мы шумною толпой тот окружали храм,
Где, верным быть Царем клянясь Творцу и нам,
Ты клал на страшный крест державную десницу
И плечи юные склонял под багряницу,—
Скажи, в сей важный час, где мысль Твоя была?
20 Скажи, когда венец рука Твоя брала,
Что мыслил Ты, вблизи послышав клики славы,
А в отдалении внимая, как державы
Ниспровергала, враг земных народов, Брань,
Как троны падали под хищникову длань?
Ужель при слухе сем душой не возмутился?
Нет! выше бурь земных Ты ею возносился,
Очами твердыми сей ужас проницал
И в сердце Промысла судьбу свою читал.
Смиренно приступив к сосуду примиренья,
з° В Себе весь свой народ Ты в руку Провиденья
С спокойной на Него надеждой положил —
И Соприсутственный Тебя благословил!
Когда ж священный храм при громах растворился
О, сколь пленителен Ты нам тогда явился,
С младым, всех благостей исполненным лицом,
Под прародительским сияющий венцом,
Нам обреченный вождь ко счастию и славе!
Казалось, к пламенной в руке Твоей державы
Тогда весь Твой народ сердцами полетел;
4° Казалось, в ней обет души Твоей горел,
С которым Ты за нас перед алтарь явился —
О Царь, благодарим: обет сей совершился…
И призванный Тобой Тебе не изменил.
Так! и на бедствия земные положил
Он светозарную печать благотворенья;
Ниспосылаемый им Ангел разрушенья
Взрывает, как бразды, земные племена,
В них жизни свежие бросает семена —
И, обновленные, пышнее расцветают;
5° Как бури в зной поля, беды их возрождают;
Давно ль одряхший мир мы зрели в мертвом сне?
Там, в прорицающей паденье тишине,
Стояли царствия, как зданья обветшалы;
К дремоте преклоня главы свои усталы,
Цари сей грозный сон считали за покой;
И, невнимательны, с беспечной слепотой,
В любви к отечеству, ко славе, к вере хладны,
Лишь к
