наслаждениям одной минуты жадны;

Под наклонившихся престолов царских тень,

Как в неприступную для бурь и бедствий сень,

Народы ликовать стекалися толпами…

И первый Лилий трон у галлов над главами

Вспылал, разверзнувшись как гибельный вулкан.

С его дымящихся развалин великан,

Питомец ужасов, безвластия и брани,

Воздвигся, положил на скипетр тяжки длани,

И взорами на мир ужасно засверкал —

И пред страшилищем весь мир затрепетал.

Сказав: нет Промысла! гигантскою стопою

Шагнул с престола он и следом за звездою

Помчался по земле во блеске и громах;

И Промысл, утаясь, послал к нему свой Страх;

Он тенью грозною везде летел с ним рядом;

И, раздробляющий полки и грады взглядом,

Огромною рукой ту бездну покрывал,

К которой гордого путем успеха мчал.

Непобедимости мечтою ослепленный,

Он мыслил: „Мой престол престолом будь вселенны!

Порфиры всех царей земных я раздеру

И все их скипетры в одной руке сберу;

Народов бедствия — ступени мне ко счастью;

Всё, всё в развалины! на них воссяду с властью,

И буду царствовать, и мне соцарствуй страх;

Исчезни, всё опять, когда я буду прах,

Что из развалин брань и власть соорудила —

Бессмертною моя останется могила».

И, к человечеству презреньем ополчен,

На первый свой народ он двинул рабства плен,

Чтобы смелей сковать чужим народам длани,—

И стала Галлия сокровищницей брани;

Там все, и сам Христов алтарь, взывало: брань!

Всё, раболепствуя мечтам тирана, дань

К его ужасному престолу приносило:

Оратай, на бразды склоняя взор унылой,

Грабителям свой плуг последний отдавал;

Убогий рубище им в жертву раздирал;

И мздой свою постель страданье выкупало;

И беспощадною косою подсекало

Самовластительство прекрасный цвет людей:

юо Чудовище, склонясь на колыбель детей,

Считало годы их кровавыми перстами;

Сыны в дому отцов минутными гостями

Являлись, чтобы там оставить скорби след —

И юность их была как на могиле цвет.

Все поколение, для жатвы бранной зрея,

И созидать себе грядущего не смея,

Невольно подвигов пленилося мечтой

И бросилось на брань с отважной слепотой…

И вслед ему всяк час за ратью рать летела;

110 Стенящая земля в пожарах пламенела,

И, хитростью подрыт, изменой потрясен,

Добитый громами, за троном падал трон.

По ним свободы враг отважною стопою

За всемогуществом шагал от боя к бою;

От Рейнских твердынь до Немана валов,

От Сциллы древния до Бельта берегов

Одна ужасная простерлася могила;

Все смолкло… мрачная, с кровавым взором, Сила

На груде падших царств воссела, страж Царей;

120 Пред сим страшилищем и доблесть прежних дней,

И к просвещенью жар, и помышленья славы,

И непорочные семей смиренных нравы,

Погибло все,—окрест один лишь стук оков

Смущал угрюмое молчание гробов,

Да ратей изредка шумели переходы,

Спешащих истребить еще приют свободы;

Унылость на сердца народов налегла —

Лишь вера в тишине звезды своей ждала,

С святым терпением тяжелый крест лобзала

И взоры на восток с надеждой обращала…

И грозно возблистал спасенья страшный год!

За сей могилою народов цвел народ —

О Царь наш, Твой народ,— могущий и смиренный,

Не крепостью твердынь громовых огражденный,

Но верностью к Царю и в славе тишиной.

Как юноша-атлет, всегда готовый в бой,

Смотрел на брани он с беспечностию силы…

Так, юные поджав, но опытные крылы,

На поднебесную глядит с гнезда орел…

А4° И злобой на него губитель закипел.

В несметну рать столпя рабов ожесточенных

И на полях, стопой врага не оскверненных,

Уж в мыслях сгромоздив престол всемирный свой,

Он кинулся на Русь свирепою войной…

О Провидение! Твоя Россия встала,

Твой Ангел полетел, и брань Твоя вспылала!

Кто, кто изобразит бессмертный оный час,

Когда, в молчании народном, Царский глас

Послышался как весть надежды и спасенья?

А5° О глас Царя! о честь народа! пламень мщенья

Ударил молнией по вздрогнувшим сердцам;

Все бранью вспыхнуло, все кинулось к мечам,

И грозно в бой пошла с Насилием Свобода!

Тогда явилось все величие народа,

Спасающего трон и святость алтарей,

И тихий гроб отцов, и колыбель детей,

И старцев седины, и младость дев цветущих,

И славу прежних лет, и славу лет грядущих.

Все в пепел перед ним! разлей пожары, месть!

160 Стеною рать! что шаг, то бой! что бой, то честь!

Пред ним развалины и пепельны пустыни;

Кругом пустынь полки и грозные твердыни,

Везде ревущие погибельной грозой,—

И Старец-вождь средь них с невидимой Судьбой!..

Холмы Бородина, дымитесь жертвой славы!..

Уже растерзанный, едва стопы кровавы

Таща по гибельным отмстителей следам,

Грядет, грядет слепец, Москва, к Твоим стенам!

О радость!., он вступил!., зажгись, костер свободы!

А7° Пылает!., цепи в прах! воскресните, народы!

Ваш стыд и плен Москва, обрушась, погребла,

И в пепле мщения Свобода ожила,

И при сверкании кремлевского пожара,

С развалин вставшая, призрак ужасный, Кара

Пошла по трепетным губителя полкам

И, ужас пригвоздив к надменным знаменам,

Над ними жалобно завыла: горе! горе!

И Глад, при клике сем, с отчаяньем во взоре,

Свирепый, бросился на ратных и вождей…

180 Тогда помчались вспять; н грудами костей

И брошенными в прах потухшими громами

Означили свой след пред Русскими полками;

И Неман льдистый мост для бегства их сковал…

Сколь нам величествен Ты, Царь, тогда предстал,

Сжимающий вождю, в виду полков, десницу,

И старца на свою ведущий колесницу,

Чтоб вкупе с ним лететь с отмщеньем вслед врагам.

О незабвенный час! За Неман знаменам

Уж отверзаешь путь властительной рукою…

А9° Когда же двинулись дружины пред Тобою,

Когда раздался стук помчавшихся громад

И грозно брег покрыл коней и ратных ряд,

Приосеняемых парящими орлами…

Сие величие окинувши очами,

Что ощутил, наш Царь, тогда в душе Своей?

Перед Тобою мир под бременем цепей

Лежал, растерзанный, еще взывать не смея;

И Человечество, из-под стопы злодея

К Тебе подъемля взор, молило им: гряди!

200 И, судия Царей, потомство впереди

Вещало, сквозь века явив свой лик священный:

„Дерзай! И нареку Тебя: Благословенный».

И в грозный между тем полки слиянны строй,

На все готовые, с покорной тишиной

На Твой смотрели взор и ждали мановенья.

А Ты?.. Ты от Небес молил благословенья…

И Ангел их, гремя, на щит Твой низлетел,

И гибелью врагам Твой щит запламенел,

И руку Ты простер… и двинулися рати.

210 Как к возвестителю небесной благодати,

Во сретенье Тебе народы потекли,

И вайями Твой путь смиренный облекли.

Приветственной толпой подвиглись веси, грады;

К Тебе желания, к Тебе сердца и взгляды;

Тебе несет дары от нивы селянин;

Зря бодрого Тебя впреди Твоих дружин,

К мечу от костыля безногий воин рвется;

Младая старику во грудь надежда льется:

„Свободен, мнит, сойду в свободный гроб отцов!»

220 И смотрит, не страшась, на зреющих сынов.

И Ты средь плесков сих —не гордый победитель,

Но воли Промысла смиренный совершитель —

Шел тихий, благостью великость украшал;

Блеск утешительный окрест Тебя снял,

И лик Твой ясен был, как ясный лик надежды.

И вождь наш смертию окованные вежды

Подъял с усилием, чтобы на славный путь,

В который Ты вступал уже не с ним, взглянуть

И, угасая, дать Царю благословенье.

2з° Сколь сладостно его с землею разлученье!

Когда, в последний час, он рать Тебе вручал

И ослабевшею рукою прижимал

К немеющей груди Царя и друга руку —

О! в сей великий час забыл он смерти муку;

Пред ним был тайный свет грядущего открыт;

Он весело приник сединами на щит,

И смерть его крылом надежды осенила.

И чуждый вождь —увы! —судьба его щадила,

Чтоб первой жертвой он на битве правды пал —

24° Наш Царь, узнав Тебя, на смерть он не роптал;

Ты руку падшему, как брат, простер средь боя;

И сердцу верному венчанного героя,

Смягчившего слезой его с концом борьбу,

Он смело завещал отечества судьбу…

И лишь горе взлетел орел наш двоеглавый,

Лишь крикнул голосом давно молчавшей славы,

Как всколебалися Тевтонов племена!

К ним Герман с норда нес свободы знамена —

И всё помчалось в строй под знамена свободы;

25° В одну слнялись грудь воскресшие народы,

И всех Царей рука, наш Царь, в руке Твоей

На жизнь, на смерть, на брань, на честь грядущих дней.

О славный Кульмский бой! о доблесть Славянина!

Вотще на них рвались все рати исполина,

Вотще за громом гром на строй их налетал —

Все опрокинуто, и Русский устоял.

И строем роковым отмстителей дружины

Уж приближаются к святилищу Судьбины;

Уж видят тот рубеж, ту цель, к которой вел

260 Их Неиспытанный по темной бездне зол,

В пылающей грозе носясь над их главою

И тяжкой опыта их бременя рукою;

Се место, где Себя во правде Он явит;

Се то судилище, где миг один решит:

Не быть иль быть Царям; восстать иль пасть вселенной.

И все в собрании… о час, векам священной!..

Народы всех племен, и всех племен Цари,

Под сению знамен святые алтари,

Несметный ряд полков, вожди перед полками,

270 и громы впереди с подъятыми крылами,

И на холме, в броне, на грозный щит склонен,

Союза мстителей младой Агамемнон,

И тени всех веков внимательной толпою

Над светозарною вождя Царей главою…

И в ожидании священном все молчит…

И тихо мгла еще на небе том лежит,

Отколь с грядущим днем изыдет Вседержитель…

И загорелся день… Бог грянул… пал губитель!

Бегут —во прах и гром, и шлем, и меч, и щит,

280 Впреди, в тылу, с боков и рядом Страх бежит

И жадною рукой Погибель их хватает;

И небо тихое торжественно сияет

Над преклоненною отмстителей главой;

Победная хвала летит из строя в строй,

И Рейн восплескал, послышав ликованья…

О старец вод! о ты, с минуты мирозданья

Не зревший на брегу еще лица Славян,—

Ликуй и отражай в волнах Славянский стан!

И погрузился крест при громах в древни воды;

200 И Рейн, обновлен, потек в брегах свободы,

И заиграл на них веселья звонкий рог;

И быстро ворвались полки в тот страшный лог,

Где, кроясь, хищник царств ковал им цепи плена.

Вотще, вотще воздвиг он черные знамена —

Лишь весть погибели он с ними водрузил;

Гром Русский берега Секваны огласил —

И над Парижем стал орел Москвы и мщенья!..

Тогда, внезапного исполнен изумленья,

Узрел величие невиданное свет:

зоо о Русская земля! спасителем грядет

Твой Царь к низринувшим Царей Твоих столицу;

Он распростер на них пощады багряницу;

И мирно, славу скрыв, без блеска, без громов,

По стогнам радостным ряды Его полков

Идут —и тишина вослед им прилетает…

Хвала! хвала, наш Царь! стыдливо отклоняет

Рука Твоя побед торжественный венец!

Ты предстоишь благий семьи врагов отец

И первый их с землей и с небом примиритель.

зА0 О незабвенный день! смотрите — победитель,

С обезоруженным от ужаса челом,

Коленопреклонен, на страшном месте том,

Где Царский мученик под острием секиры,

В виду разорванной отцов своих порфиры,

Молил Всевышнего за бедный свой народ:

Где на дымящийся убийством эшафот

Злодейство бледную Свободу возводило

И Бога поразить своей хулою мнило,—

На страшном месте том смиренный вождь Царей

з20 Пред миротворною святыней алтарей

Велит своим полкам склонить знамена мщенья

И жертву небесам приносит очищенья.

Простерлись все во прах; все вкупе слезы льют;

И се!., подъемлется спасения сосуд…

И звучно грянуло: воскреснул Искупитель!

И побежденному лобзанье победитель,

Как брат по Божеству, в виду небес дает…

Свершилось!., освящен испытанный народ,

И гордо по зыбям потек от Альбиона

зз° Спасительный корабль, несущий кровь Бурбона;

Питомец бедствия на трон отцов грядет,

И старцу братскую десницу подает

Победоносный друг в залог любви и мира,

И Людовикова наброшена порфира

На преступления минувших страшных лет!..

Свершилось… Русский Царь! отечество и свет

Уже рекли свой суд делам неизреченным,

И свой дадут ответ потомки современным!..

Богатый чувством благ, содеянных Тобой,

34° И с неприступною для почестей душой,

Сияние сокрыв, Ты в путь летишь желанной —

Отчизна сына ждет! об ней средь бури бранной,

Об ней среди торжеств и плесков Ты скорбел,

И Ты, невидимый, чрез земли полетел,

Где во спасение Твои промчались громы.

Уж всюду запевал свободы глас знакомый:

На оживающих под плугами полях,

На виноградником украшенных холмах,

На градских торжищах, кипящих от народа,

35° На самом прахе сел… везде, везде свобода,

Везде обилие, надежда и покой…

И все сие, Наш Царь, дано земле Тобой.

Но что ж Ты ощутил, когда