извольте все собраться!
Я рассмешу, наверно, вас —
Как скоро станете смеяться.
Жил-был Максим, он был неглуп;
Прекрасен так, что заглядеться!
Когда в тулуп хотел одеться.
10 Был вежлив, не любил гордиться;
И лишь тогда бывал сердит —
Когда случалось рассердиться.
Максим за пятерых едал,
И более всего окрошку;
И рот уж, верно, раскрывал —
Когда в него совал он ложку.
Он был кухмистер, господа,
И без яиц уж никогда
20 Его яишниц не бывало.
Красавиц восхищал Максим
Губами пухлыми своими;
Они, бывало, все за ним —
Когда гулял он перед ними.
Максим жениться рассудил,
Но он до тех пор холост был —
Пока не сделался женатым.
Осьмое чудо был Максим
з° В оригинале и портрете;
Никто б не мог сравниться с ним
Когда 6 он был один на свете.
Максим талантами блистал
И просвещения дарами;
И вечно прозой сочинял —
Когда не сочинял стихами.
Он жизнь свободную любил,
В деревню часто удалялся;
Когда же он в деревне жил —
4° То в городе не попадался.
Всегда учтивость сохранял,
Был обхождения простова;
Когда он в обществе молчал —
Тогда не говорил ни слова.
Он бегло по складам читал,
Читая, шевелил губами;
Когда же книгу в руки брал —
То вечно брал ее руками.
Однажды бодро поскакал
5° Он на коне по карусели,
И тут себя он показал —
Всем тем, кто на него смотрели.
Ни от кого не трепетал,
А к трусости не знал и следу;
И вечно тех он побеждал —
Над кем одерживал победу.
Он жив еще и проживет
На свете, сколько сам рассудит;
Когда ж, друзья, Максим умрет
60 Тогда он, верно, жив не будет.
В АЛЬБОМ
БАРОНУ П. И. ЧЕРКАСОВУ
Сказал: „Прекрасен свет!», стоя с душой унылой
Перед безмолвною могилой;
Узнав несчастие, все верил жизни он!
А ты, мой милый друг, лишь к жизни приступаешь
И свет сей по одним лишь обещаньям знаешь
Надежды молодой!
Ах, верь им! С ясною твоею, друг, душой
Что б ни случилось здесь, все будет путь твой ясен!
Кто друг прекрасному, тому и свет прекрасен;
Я за тебя порукою тебе!
Ты добр —и так дана быть счастливым свобода!
Оставь проказничать судьбе!
Тебя не выдаст ей заступница природа!
ПЛАЧ О ПИНДАРЕ
Неутомимый ткач стихов
И Аполлонов жрец упрямый,
С какою-то ученой дамой
Сидел, о рифмах рассуждал,
Свои творенья величал,—
Лишь древних сравнивал с собою
И вздор свой клюквенной водою,
Кобенясь в креслах, запивал.
Коснулось до Пиндара слово!
И что он умер в тридцать лет,
Но им Пиндара жалко стало!
Пиндар, высоких од творец!
Пиндар, каких и не бывало,
Еще не том, не три, не пять,
20 А десять томов написать,—
Зачем еще он не остался
Пожить, попеть и побренчать?
С печали дама зарыдала,
С печали зарыдал поэт —
За что, за что судьба сослала
Пиндара к Стиксу в тридцать лет!
Лакей с метлою тут случился,
В слезах их видя, прослезился;
з° И в детской нянька стала выть;
Заплакал с нянькою ребенок;
Заплакал повар, поваренок;
Заголосил при самоваре;
В конюшне конюх зарыдал,—
О песнопевце, о Пиндаре.
Да, признаюся вам, друзья,
Едва и сам не плачу я.
4° Что ж вышло? Все так громко выли,
Что все соседство взгомозили!
Бежит и вопит: „Что случилось?
О чем вы все в таких слезах?»
В немногих жалобных словах.
„Да что за человек чудесной?
Откуда родом ваш Пиндар?
Каких он лет был? молод? стар?
5° И что о нем еще известно?
Какого чину? где служил?
Женат был? вдов? хотел жениться?
Чем умер? кто его лечил?
Имел ли время причаститься?
Иль вдруг свалил его удар?
Когда ж узнал он из ответа,
Что все несчастья от поэта,
Который в славны древни годы
Певал на скачки греков оды,
Что одами его пленялся,
Что более трех тысяч лет,
Как он во младости скончался,—
Поджав бока свои, сосед
Так, что от смеха надорваться!
И смотрим, за соседом вслед
И хоть я рад бы удержаться,
Но признаюся вам, друзья,
Смеюсь за ними вслед и я!
К ВОЕЙКОВУ
О Воейков! Видно, нам
Помышлять об исправленье!
Скоро Пинда-преставленье,
Скоро, за летящим громом,
Аполлон придет судить
По стихам, а не по томам!
Нам известно с древних лет,
Сны, чудовищей явленья
Грозно-пламенных комет
Предвещали измененья
В муравейнике земном!
И всегда бывали правы
Сны в пророчестве своем.
В мире Феба те ж уставы!
Тьма страшилищ меж стихов,
Тьма чудес… дрожу от страху!
Зрел обверткой пирогов
20 Я недавно Андромаху.
Зрел, как некий Асмодей
Мазал, вид приняв лакея,
Грозной кистию своей
На заклейку окон Грея.
Зрел недавно, как Пиндар,
В воду огнь свой обративши,
Затушил в Москве пожар,
Всю дожечь ее грозивший.
Зрел, как Сафу бил голик,
з° Как Расин кряхтел под тестом,
Зрел окутанный парик
И Электрой и Орестом.
Зрел в ночи, как в высоте
Избоченясь, на коте
Ехал рысью; в шуйце вилы,
А в деснице грозный Ик;
По-славянски кот мяукал,
А внимающий старик
4° В такт с усмешкой Иком тукал.
Сей скакун по небесам
Прокатился метеором;
Вдруг отверзтый вижу храм,
И к нему идут собором
Феб и музы… Что ж? О страх!
Феб — в ужасных рукавицах,
В русской шапке и котах;
Кички на его сестрицах!
Старика ввели во храм,
5° При печальных Смехов ликах
В стихарях Амуры там
И хариты в черевиках!
На престоле золотом
Простофиля и разиня.
И как будто близ жены,
Поручив кота Эроту,
60 Силясь скрыть свою перхоту.
И в гудок для пришлеца
Феб ударил с важным тоном,
И пустилась голубца
Мельпомена с Купидоном.
Важно бил каданс старик
И подмигивал старушке;
И его державный Ик
Перед ним лежал в кадушке.
Тут к престолу подошли
7° Стихотворцы для присяги;
Те под мышками несли
Расписные с квасом фляги;
Тот тащил кису морщин,
Тот прабабушкину мушку,
Тот старинных слов кувшин,
Тот кавык и юсов кружку,
Тот перину из бород,
Древле бритых в Петрограде;
Тот славянский перевод
80 Басен Дмитрева в окладе.
Все, воззрев на Старину,
Грянули, сверкая взглядом.—
Зубы грешнику порвем,
Осрамим хребет строптивый!
Зад во утро избием,
Нам обиды сотворивый!»
Вздрогнул я. Призрак исчез…
9° Что ж все это предвещает?
Полно медлить… наступает
Аполлонов страшный суд,
Дни последние Парнаса!
Нас богини мщенья ждут!
Полно мучить нам Пегаса!
Не покаяться ли нам
В прегрешеньях потаенных?
Если верить старикам,
юо Муки Фебом осужденных
Неописанные, друг!
Поспешим же покаяньем,
Не был в аде воздаяньем.
Мук там бездна!.. Вот Хлыстов
Меж огромными ушами,
С непрочтенными стихами.
Хочет их читать ушам,
110 Но лишь губы шевельнутся,
Уши разом все свернутся!
Вот, на плечи стих взгрузив,
На гору его волочит
Пустопузов, как Сизиф;
Бьется, силится, хлопочет,
На верху горы вдовец —
Здравый смысл — торчит маяком;
Вот уж близко! вот конец!
120 gOT дополз — и книзу раком!..
Вот Груздочкин-траголюб
Убирает лоб в морщины
В угожденье Прозерпины
Величает невпопад;
Но хвастливость не у места:
Всех смешит его наряд,
Даже фурий и Ореста!
Полон треску и огня
Вот на чахлого коня
Лезет Шлих коротконогий.
Лишь уселся, конь распух.
Ножки врозь —нет сил держаться;
Снова лезет, чтоб сорваться!..
Ах! покаемся, мой друг!
Исповедь — пол-исправленья!
Мы достойны этих мук!
Я за ведьм, за привиденья,
За чертей, за мертвецов;
Ты ж за то, что в переводе
Очутился из Садов
Под капустой в огороде!..
<А. А. ВОЕЙКОВОЙ)
Не имею я кирхгофа —
Он во власти у Фриофа,
Сей известный вам Фриоф
Всех бумажек, книг, картинок,
Чашек, чашечек, корзинок,
Мосек, плошек, катехов…
Ох! ты чушечка Фриоф!
Собралися для допроса
Подле Стиксовых брегов
Души бледные скотов.
„Говорите, как вы жили?
Много ль в свете вы грешили? —
Так сказал им судия.—
Начинай хоть ты, свинья».
„Я нисколько не грешила;
Не жалея морды, рыла
Я на свете сем навоз;
В этом нет греха, Минос!»
„Я, баран, жил тихомолком,
На беду, столкнулся с волком:
Волк меня и задавил,—
Тем лишь я и согрешил».
„Я смиренная корова;
Нраву з была простова;
Ободрал меня мясник».
„Хоть слыву я попугаем,
Но на свете был считаем
С человеком наравне;
„Я котом служил на свете
з° И имел одно в предмете:
Бил мышей и сыр таскал;
„Я, пичужка, вечно пела;
По-еллински Филомела,
А по-русски соловей;
Не грешна ни в чем! Ей-ей!»
„Я курносая собака,
И зовут меня Барбос;
4° Пощади меня, Минос!»
С крику выбился из мочи
И принес на Стикс-реку
Я свое кукареку».
„Я индюшка-хлопотунья,
Пустомеля и крикунья;
У меня махровый нос;
Не покинь меня, Минос!»
5° Был я черен так, как вакса,
Каркал часто на беду;
Рад я каркать и в аду».
Царь Минос сердитым взглядом
На скотов, стоящих рядом,
Разъяренный засверкал…
И —ни слова не сказал.
АРЕОПАГУ
О мой Ареопаг священной,
С моею музою смиренной
Я преклоняюсь пред тобой!
Малютка Батюшков, гигант по дарованью,
Уж суд твой моему „Посланью»
В парнасский протокол вписал
За скрепой Аполлона,
И я к подножию божественного трона
С повинной головой предстал,
С поправками „Посланья»
И парой слов для оправданья!
Прошу, да пред него и Аристарх-певец
С своею критикой предстанет,
И да небесный Феб, по Ппнду наш отец,
На наше прение негневным взором взглянет!
За что ж о плане ты, мой грозный судия,
Ни слова не сказал? О, страшное молчанье!
Им Муза робкая оглушена моя!
И ей теперь мое „Посланье»
Уродом кажется под маской красоты!
Злодей! молчанием сказал мне больше ты
Один, чем критиков крикливое собранье
Разбора строгого шумящею грозой!
Все тайные ошибки!
О чем молчишь —о том и я хочу молчать!..
Чтоб безошибочно, мой милый друг, писать,
На то талант твой нужен гибкий!
Дерзнет ли свои листок он в тот вплести
Ужасный стих! так ты воскликнул, мой певец!
И музы все с тобой согласны!
Да я и сам кричу, наморщившись: ужасный!
Вотще жую перо, вотще молюсь богам,
Чтоб от сего стиха очистили „Посланье»!
Напрасное пера невинного жеванье,
Напрасные мольбы! — поправь его ты сам!
Не можешь? Пусть живет векам на посмеянье!
Кто славы твоем опишет красоту!
4° Ты прав: опишет — вздор, написанный водою,
А твоем—урод! Готов одной чертою
Убить сей стих! Но, друг! смиренную чету
Двух добрых рифм кто разлучить решится?
Да, может быть, моя поправка пригодится?..
Кто славных дел твоих постигнет красоту?—
Не лучше ли? Прими ж, мой друг, сию поправку,
А прежний вздорный стих в отставку.
Что далее?.. Увы! я слышу не впервой,
Что стих: Дробила над главой
5° Земных народов брань, и что ж еще: державьЛ —
Смешной и темный стих! Быть может, бес лукавый,
Моих баллад герой,
Сшутил таким стихом коварно надо мной.
Над искусителем себя мы позабавим
Балладой новою, а стих хоть так поправим:
Ниспровергала, враг земных народов, брань!,
Нет! выше бурь венца… Ты здесь, мой друг, в сомненье;
Но бури жизни есть для всякого певца
Не запрещенное от Феба выраженье!
60 А бури жизни, друг, чем лучше бурь венца?
Итак, сомнение приняв за одобренье,
Я с бурмми венца отважно остаюсь —
Вверяясь твоему сомненью,
Спокойно на брегу с моей подругой ленью
Сижу и бурям критики смеюсь.
Другой же стих —твоя, а не моя погрешность;
Затмила, кажется, рассудок твой поспешность:
Ведь невнимательных царей
В Посланье нет! лишь ты, по милости своей,
7° Был невнимательный читатель;
А может быть, и то, что мой переписатель
Царей не отделил
От их народов запятою
И так одной пера чертою
