добродетели, человеке «чистой и светлой души».
«Герой» — «Человек». Эти два названия программны у Жуковского и внутренне связаны. Отстаивая свое понимание героической лично¬сти, поэт очеловечивает ее. Само понятие «человек» он наполняет вы¬сокими нравственными идеалами, вводит его в систему своих этико-философских поисков. Природа героического в человеке приобретает общечеловеческий смысл и внесословную ценность.
Установка на лирического героя, обыкновенного частного челове¬ка, интересного прежде всего своими нравственными поисками, принципиальна в лирике 1806 г. Герои всех монологов—люди с зем¬ными страстями. Это сближает и древнегреческую поэтессу Сафо, и средневековую монахиню Элоизу, и современного молодого человека, и оссианического барда, и старика. Не стремясь к исторической и нацио-нальной характеристике героев, Жуковский раскрывает родство их душ. Страдания и радости любви приобщают их к человеческому братству.
Осваивая возможности малых поэтических форм, Жуковский ищет новые способы выражения лирического чувства. Этот поиск особенно отчетливо обозначился в стихотворениях 1808—1812 гг., опублико¬ванных на страницах журнала «Вестник Европы», редактором которо¬го в 1808 г. становится Жуковский. Абсолютное большинство стихо¬творений этого периода имеют подзаголовки: «песня» или «романс» и «подражание немецкому», чаще всего Шиллеру.
Еще в элегии «Вечер» стихия песенности как особой формы лири¬ческой суггестивности становится всепроникающей. По точному заме¬
408
— Лирика Жуковского —
чанию И. М. Семенко, «тип лирической эмоциональности в поэзии Жуковского в известном смысле родствен музыке», а его лиризм — «лиризм песенного типа»8. Жуковский наполняет стихотворения зву¬ками лиры, арфы, свирели, гуслей, «златой цевницы», образами бар¬да, певца, песнями. Весь окружающий мир звучит и поет в лирике 1808—1812 гг. Эстетическая рефлексия Жуковского в стихотворениях «К поэзии», «К моей лире и к друзьям моим», Вечер», в переводах из «Идеалов» Шиллера опирается прежде всего на музыку бытия. Обра¬щения «к моей лире», «к арфе», к музе, к поэзии становятся лишь ак¬компанементом в этом музыкальном космосе. Как заметил еще Г. А. Гу-ковский, «Жуковский создает музыкальный словесный поток, качаю¬щий на волнах звуков и эмоций сознание читателя; в этом музыкаль¬ном потоке, едином и слитном, как и единый поток душевной жизни, им выражаемый, слова—это ноты»9. Система курсивов, экспрессивно¬го синтаксиса, рождающая особую мелодику стиха10, семантические резервы словоупотребления11—за всем этим открывались новые го-ризонты русской лирики.
Шиллеровский энтузиазм нашел в Жуковском свой отклик. Пере¬вод его стихотворения «Die Ideale», получившего у Жуковского назвав ние «Мечты» (1812), стал программным: поэт «согласовал свое собст¬венное мироощущение с шиллеровским текстом»12. Одновременно чувство патриотической экзальтации, вызванное событиями Отечест¬венной войны 1812 г., очевидцем и участником которых был сам поэт, пробудило в нем гражданские чувства. От «Певца во стане русских воинов», послания «Императору Александру» он пролагал дорогу но¬вому типу исторической элегии. И форма кантаты, и гражданское по¬слание способствовали оригинальному синтезу элегических и одиче¬ских интонаций. Но главное—«патриотизм впервые явился здесь од¬новременно и гражданской, и личной темой»13. Импровизационность как выражение свободы лирического чувства, переходов от темы к те-
8 Семенко. С. 86.
9 Гуковский Г. А. Пушкин и русские романтики. М., 1995. С. 42.
10 Об этом см.: Эйхенбаум Б. М. Мелодика русского лирического стиха. Пг., 1922 (перепечатано: Эйхенбаум Б. М. О поэзии. Л., 1969. С. 348—390).
11 Семенко. С. 85—86.
12 Вацуро. С. 124.
13 Семенко. С. 26.
409
— А С. Янушкевич —
ме, ассоциативных связей, рождения образа прямо на глазах читателя обогащала саму палитру лирики.
В этом контексте эстетической и общественно-философской реф¬лексии история личной трагедии Жуковского, его драматических от¬ношений с Машей Протасовой, обретала в «Песнях и романсах» не столько автобиографический, сколько автопсихологический характер. Суггестивность его лирического чувства делала эту историю общече¬ловеческой, выводила ее на философский уровень. «На дне сйоего рас¬терзанного сердца, во глубине своей груди, истомленной тайными му¬ками» (В. Г. Белинский), он увидел новые источники элегической по¬эзии, «философии страдания».
Расширялось само представление о душевной жизни человека. Как неоднократно будет повторять поэт, «душа распространяется». Ли¬ризм песенного типа позволял Жуковскому синтезировать различные сферы человеческого бытия. Переводы из Шиллера, как и другие об¬ращения Жуковского в это время к немецкой поэзии (Тидге, Матти-сон), способствовали «жанровой диффузии» и широкому пониманию «элегической поэзии»14.
Этот синтез тем, настроений, мотивов нашел свое ярчайшее вопло¬щение в лирике долбинской осени 1814 г. Лирический взрыв 1814 г. во многом психологический феномен. Находясь в состоянии душев¬ной распутицы, когда «душа разорвана в клочки»15, поэт пытается в самом страдании увидеть прекрасное, преодолеть отчаяние через по¬этическое вдохновение. Долбинские стихотворения, расписанные по дням,—своеобразная лирическая стенограмма, где «Жизнь и Поэзия одно». В альбоме Саши Протасовой Жуковский однажды запишет: «И faut rire avant cTetre heureux, de peur de mourir sans avoir rire»16.
Словно конкретизируя этот жизненный принцип, Жуковский пре¬вращает поэзию в философию жизнестроительства. Его шутливые за¬писки, юмористические послания, стихи по поводу и без повода соче¬таются с трагическими балладами о несчастной любви, с набросками «Аббадоны», с философской рефлексией «Теона и Эсхина», с высоким пафосом послания «Императору Александру», со стихотворной лите-
14 Вацуро. С. 140—141.
15 ПЖТ. С. 176.
16 Цит.: Соловьев. Т. 1. С. 12. Перевод: «Надо смеяться прежде, чем быть счаст-ливым, из боязни умереть, не имевши случая посмеяться» (фр.).
4Ю
— Лирика Жуковского —
ратурной сатирой («Плач о Пиндаре», «Пред судилище Миноса»), с опытами стихотворной эстетики и критики («Послания к В. Л. Пуш¬кину и П. А. Вяземскому», «К Воейкову», «Ареопагу»). Поэт ищет в по¬эзии ответы на мучительные вопросы жизни. Возникают большие контексты лирического творчества, когда «за словом притаилась це¬лая философия», когда поэт «жаждет создать общечеловеческую мо¬дель душевного мира, способную противостоять действительности»17.
Поэзия как способ самосохранения и внутренней свободы обретает у Жуковского в долбинскую осень 1814 г. статус жизнетворчества и жизнестроительства. Это истоки той концепции «самостояния челове¬ка», без которой невозможно понять нравственный феномен Пушки¬на и роль Жуковского как его наставника.
В лирике 1814 г. Жуковский пытается показать, что ничто челове¬ческое поэзии не чуждо. Его «домашняя поэзия» в определенной сте¬пени уравнивает быт и бытие, хотя не находит для них еще одного стиля. Возникают два параллельных ряда поэтических текстов: шут¬ливые экспромты, пронизанные стихией озорства, просторечия, и об-разцы высокой поэзии о таинствах судьбы, превратностях любви, проблемах творчества. Эти опыты нередко пересекаются, возникают буквально в один день, но границы между поэзией и прозой как раз¬личными мироощущениями остаются. Абсолютное большинство сво¬их поэтических шуток Жуковский так и не решился опубликовать при жизни: он их писал для себя и для близкого круга людей.
Конденсатором этих процессов раскрепощения поэтического язы¬ка и стиля становится дружеское послание. Многочисленные сти¬хотворные обращения к родным и знакомым, особенно к А. А. Пле¬щееву, соседствуют с эстетической рефлексией в посланиях к друзь¬ям-литераторам— В. Л. Пушкину, П. А. Вяземскому, А. Ф. Воейкову, Д. А. Кавелину, «Ареопагу». Именно здесь отчетливо прослеживает¬ся «процесс профессионализации юмористической и шутливой по¬эзии»18. Но главное—послания формируют новые литературные принципы, которые получат масштаб «школы гармонической точно-
17 Грехнев В. А. Слово и большой лирический контекст в поэзии пушкинской поры: Жуковский, Тютчев // А. С. Пушкин: Статьи и материалы: Уч. зап. / Горь-ковск. ун-т. Вып. 115. Горький, 1971. С. 15.
18 Иезуитова Р. В. Шутливые жанры в поэзии Жуковского и Пушкина 1810-х годов// Пушкин: Исследования и материалы. Т. 10. Л., 1982. С. 29.
4И
— А С. Янушкевич —
сти»19. Жуковский является организатором стихотворной переписки, без которой невозможно представить будущую атмосферу «Арзамаса» и «арзамасского братства»20.
Следующий этап развития лирики Жуковского, хронологически определяемый 1815—1824 гг., особенно значим для русского эстети¬ческого и художественного сознания. Это эпоха эстетических манифе¬стов поэта. От элегии «Славянка» (1815), которую справедливо опре¬деляют как «прогулку по садам Романтизма»21, тянется цепь стихотво¬рений, где каждое звено—отрывок лирической философии и роман-тической эстетики. «На кончину Ея величества королевы Виртемберг-ской», «Цвет завета», «К мимопролетевшему знакомому гению», «Не¬выразимое», «Подробный отчет о луне», «Лалла Рук», «Воспомина¬ние», «Море», «Таинственный посетитель», «Явление поэзии в виде Лалла Рук», «Я музу юную, бывало…», «Мотылек и цветы»—каждое из этих произведений органическая часть лирического космоса Жуковского.
Исследователи уже давно обратили внимание на их лейтмотив-ность и внутреннюю связь. И это естественно: каждое стихотворение ощущалось автором как отрывок, фрагмент его эстетической и фило¬софской концепции. На это указывает не только подзаголовок «Отры¬вок» к стихотворению «Невыразимое», но и общая атмосфера мимо¬летности, воспоминания, случайности, призрачности, бесконечных вопросов. И вместе с тем происходит сопряжение всех этих состоя¬ний; одно стихотворение как бы переливается в другое, не просто подзаряжая его своим содержанием, но и включая в систему своих об¬разов, настроений.
Когда в дерптских письмах-дневниках 1815 г., обращенных к Ма¬ше Протасовой, или в письмах к Александру Тургеневу из первого за¬граничного путешествия 1821—1822 гг. Жуковский говорил о «philo-sophie de Lalla Roock», о философии Теона или «старца Эверса», когда он мотивы и образы эстетических манифестов делал лейтмотивными и сквозными словами, он давал «ключ к постижению новых эстетиче-ских ценностей», а «с читателем словно бы заключался некий художе-
19 Об этом см.: Гинзбург Л. Я. О лирике. Л., 1974. С. 19—50.
20 Об этом см.: Гиллельсон М. И. Молодой Пушкин и арзамасское братство. Л., 1974.
21 Об этом см.: Лихачев Д. С. Поэзия садов: К семантике садово-парковых сти¬лей. Л., 1982. С. 251—252.
412
— Лирика Жуковского —
сгвенный контракт на интуитивное постижение того, что не могло быть раскрыто полностью в отдельном лирическом высказывании»22.
Арзамасские гекзаметрические протоколы 1817 г., собрание пере¬водов, представленных в шести выпусках авторского сборника «Fur wenige. Для немногих» (1818), полушутливые павловские послания 1819—1820 гг. «не столь различны меж собой», если пристальнее всмот¬реться в их эстетику.
За буффонадой и галиматьей стихотворных протоколов Светланы (арзамасское прозвище Жуковского) отчетливо выступают новые ли¬тературные принципы, особая «стилевая система, порожденная дру¬жеским кружком и несущая на себе печать кружковой психологии и кружкового языка»23. Жуковский насыщает эти арзамасские докумен¬ты рефлексией своих эстетических манифестов.
Шесть выпусков «Fur wenige. Для немногих» выявляли лицо Жу¬ковского-переводчика, были демонстрацией его переводческих прин¬ципов. Композиция сборника, располагающая параллельно текст-оригинал и перевод (en regarde), организующая переводные тексты в жанрово-стилевые и тематические подборки, намечала определенную психологию восприятия, что своеобразно и точно выразил А. С. Пуш¬кин в послании «К Жуковскому» («Когда к мечтательному миру…»): «Ты прав, творишь ты для немногих, II Не для завистливых судей (…) Но для друзей таланта строгих, // Священной истины друзей».
Пространство павловских посланий Жуковский заполняет обшир¬ными пейзажными зарисовками, сочными бытовыми подробностями, историческими экскурсами. Наконец, он опирается в них на свой по¬этический опыт, совершает как бы прогулки по страницам собствен¬ных произведений. Так, история платка графини Самойловой дает та¬кой взлет фантазии поэта, что весь окружающий мир, подводное цар¬ство, романная история Малек-Аделя и поэтическая притча об Арио-не приходят в особое сцепление, образующее неразделимое единство быта и бытия, шутки и философской медитации, стихотворного бала¬гурства и высокого лирического чувства.
В этих лирических массивах и контекстах, хронологически продол¬жающих друг друга как дневниковые записи, вырабатывалась поэти¬ка эстетических манифестов. Оживотворение окружающей жизни че-
22 Грехнев В. А. Указ. соч. С. 21.
23
