предполагал включить перевод послания в С 1, когда под номером 6 вписал: «1806. Элоиза к Абелару, начало, в апреле; перевод» (РНБ, оп. 1, № 13, л. 5), но за¬тем вычеркнул, что совпадает с исключением текста из будущего собрания: пере¬вод в копии, сделанной рукою А. А. Протасовой, зачеркнут.

До Жуковского эпистола Попа в России переводилась неоднократно, но с французского языка (Левин. С. 279—280). Первый стихотворный перевод под за-главием: «Элоиза к Абеларду» был сделан В. А. Озеровым в 1794 г. с французского переложения Ш.-П. Колардо. В библиотеке Жуковского сохранилось пятое изда¬ние сочинений В. А. Озерова с этим переводом, открывающим третий том (Опи¬сание. № 270).

Жуковский выполнил перевод с английского оригинала. Он перевел первые 72 строки (общий объем эпистолы Попа—366 строк), опустил предпосланное тек¬сту «Краткое содержание». Сюжетной основой для эпистолы послужил известный эпизод из жизни знаменитого средневекового поэта и богослова Пьера Абеляра (1079—1142) и его возлюбленной, подробно описанный самим Абеляром. Жуков¬ского, как и Андрея Тургенева, увлекало «поэтическое дарование» (ПЖТ. С. 247), предоставленная возможность поэтически выразить страстное чувство. Характер избранного Попом материала, драматические контрасты, заложенные в сюжете, образах и языке, содержали огромный потенциал для выражения романтического мировосприятия. Все отрывки, отмеченные Жуковским в английском тексте, от¬личаются предельной напряженностью. Не удержавшись при чтении, Жуковский набросал на нижнем форзаце с. 31 перевод двух строк: «Приди ты, мой отец, брат, муж, друг! II Твоя супруга, дочь и твоя любовница», а затем на с. 32: «Любя преступника, забываешь о преступлении» (Описание. № 27—28).

Внутреннее созвучие таланта Жуковского пафосу Поповой эпистолы позже от-метит К. Н. Батюшков в письме к поэту от 3 ноября 1814 г.: «Тургенев сказывал, что ты пишешь балладу. Зачем не поэму? Зачем не переводишь ты Попа посла¬ние к Абелару? Чудак! Ты имеешь все, чтоб сделать себе прочную славу, основан¬ную на важном деле. У тебя воображение Мильтона, нежность Петрарки… и ты пишешь балладу!» (Батюшков. Т. 2. С. 310).

Особенности перевода Жуковского, отмеченные и проанализированные В.И.Резановым (Резанов. Вып. 2. С. 328—331), явились отражением процесса создания романтической поэтической системы. Жуковский сохраняет и усиливает

456

характерную для стиля Попа эмфатику (повтор вопросительных слов в начале строки, многочисленные вопросы и восклицания как в конце, так и в середине стиха). Пятистопный ямб с мужскими окончаниями Жуковский заменяет на шес¬тистопный с мужскими и женскими окончаниями, что передает напряженность переживаемого страстного чувства. Отклонения перевода Жуковского от оригина¬ла идут по двум направлениям. В переводе усилен мрачный колорит в описании заточения и страданий Элоизы: «пустыней страшный вид», «лесов уединенье», «мощи с лампадой гробовой», «дикие скалы, изрытые мольбой» и т. д. Жуковский, переведя по¬ловину третьей строфы, после ст. 39: «Ах! Тщетно рвать себя! вотще томить слеза¬ми…», сделал примечание: «Я хотел перевести Делилево выражение «Uses раг 1а priere», но кажется, перевод не очень счастлив: слишком смело или натянуто» (Ав¬тограф № 1, л. 20). Резанов, комментируя эти слова Жуковского, пишет, что они «любопытны для характеристики того, как наш поэт вырабатывал свой стиль, изу¬чая поэтические обороты чужих писателей и пытаясь усвоить их, не всегда удач¬но, русской речи» (Резанов. Вып. 2. С. 331). В данном случае необычайно интере¬сен момент романтической обработки эпистолы, проявившейся в насыщении тек¬ста соответствующей лексикой. Жуковский вводит «дни волшебные», «невозвратного блаженства вспоминанья», «сладость прежних лет», «чувство очарованья», «душа моя пленилась», «сиял пленительным лучом».

Изображению драматизма переживания героини, власти всепоглощающей любви подчинена композиция перевода, отличная от оригинала. Эпистола Попа состоит из 8—10—12-строчных строф, последовательно рисующих колебания ге¬роини между доводами ума и требованиями сердца. Перевод Жуковского содер¬жит пять частей с разным количеством стихов (26, 15, 13, 16, 18), в развертывании которых вырисовывается динамика растущего лирического чувства—от отчаяния и сомнения к апофеозу любви. Подобная композиция давала «отрывку», «началу перевода» этическую и художественную завершенность, чем, возможно, объясня¬ется тот факт, что Жуковский не возвратился к переводу эпистолы.

«Послание Элоизы к Абеляру» сыграло важную роль в развитии эпистолярно¬го жанра и принципов психологического анализа в русской и европейской лите¬ратуре. Образ Элоизы Попа обессмертил Ж.-Ж. Руссо своим романом «Юлия, или Новая Элоиза», необычайно популярным и почитаемым в кругу Жуковского и его молодых друзей (подробнее см.: Канунова. С. 73—75). Работа Жуковского над пла¬менным и нежным языком письма Элоизы («В них дева робкая, с сердечной просто¬той, II Все тайны пылких чувств, весь жар свой изливает!») объективно, всем творче¬ством поэта, готовила в русской литературе появление письма Татьяны к Онегину.

Э. Жилякова

(Отрывок перевода элегии)

(«В разлуке я искал смягченья тяжких бед…») (С. 71)

Автограф (РНБ, оп. 1, № 14, л. 35—35 об.) — беловой, с заглавием: «Отры¬вок перевода элегии из Парни».

457

Копия (РНБ, оп. 1, № 13, л. 19 об.— 20)—рукою А. А. Протасовой, с датой: «1806 в апреле»; все зачеркнуто.

При жизни Жуковского не печаталось.

Впервые: ПСС. Т. 1. С. 25—26, с заглавием: «Отрывок перевода элегии». Печатается по тексту ПСС, со сверкой по автографу. Датируется: апрель 1806 г.

Как установил В. И. Резанов (Резанов. Вып. 2. С. 343—345), стихотворение яв-ляется достаточно точным переводом 34 стихов (из 71) VI-й элегии 4-й книги «Poesie erotiques» Эвариста Парни (1753—1814), виднейшего представителя фран¬цузской «легкой поэзии». Его «Эротические стихотворения» (1788) пользовались огромной славой как в своем отечестве, так и за его пределами. В России, по мне¬нию исследователя, Парни «оказывается достоянием русской сентиментальной поэзии» (Вацуро. С. 86), и Жуковский, обратившийся к переводу VI элегии в 1806 г., находится у истоков нового истолкования французского поэта.

Почти одновременно к переводу элегии из «Эротических стихотворений» Парни обращается К. Н. Батюшков, что дает основание говорить как о паралле¬лизме их литературного развития, так и о любопытной тенденции «диффузии эсте¬тических идей» и своеобразного перевода Парни «по Шиллеру» (Вацуро. С. 90—91).

В VI элегии Жуковского несомненно привлек основной ее мотив — мотив лю-бовной утраты, хорошо вписавшийся в его элегические замыслы 1800-х гг. Веро¬ятно, ситуация певца, окруженного природой и тоскующего о возлюбленной, бы¬ла созвучна настроению Жуковского, оставшегося в это время в белевском уедине¬нии: 1 марта Екатерина Афанасьевна Протасова уехала с дочерьми на три месяца в село Троицкое.

В тот же день поэт записывает в дневнике: «Что мне делать в эти три месяца, кото-рые проживу один совершенно? Надобно хорошенько (…) подумать о будущем и на-стоящем. Пора выбирать что-нибудь постоянное и быть постоянным в своем выборе!» (Дневники. С. 31). Он уже не раз задавался вопросом: «Неужели для пустых причин и противуречий гордости К. А. пожертвует моим и даже ее счастием…?» И сейчас он раз¬мышляет о том, «какова теперь Маша и какой я ей желаю быть» (Там же. С. 34).

Причиной незавершенности перевода могло явиться несовпадение общего на-строения элегии Парни, где развивается мотив страдания героя от неверности милой, с чувствами самого поэта, полного еще надежд и мечтаний о возможном будущем счастье.

В ряду причин отказа поэта от дальнейшей работы над переводом может быть и появление в майском номере ВЕ за 1806 г. (№ 9. С. 22—26) полного перевода этой же элегии, сделанного А. Ф. Мерзляковым, что, судя по письму к А. И. Тур¬геневу, для поэта было неожиданностью (ПЖТ. С. 21), и, не желая соревноваться с другом, он мог отказаться от дальнейшего перевода.

Уже в 1822 г. Александр Тургенев спрашивал Жуковского: «Зачем не кончил перевод элегии Парни?» (РА. 1902. № 6. С. 340), но никаких следов продолжения перевода после 1806 г. не обнаружено.

Я. Реморова

458

Песня

(«Когда я был любим…») (С. 72)

Автографы:

1) РНБ, оп. 1, № 14, л. 12—беловой, с заглавием: «Песня» и подписью: «Ж.»

2) РНБ, оп. 2. № 2, л. 16—черновой, с заглавием: «Песня». Копии:

1) РНБ, оп. 1, № 13, л. 20 об.— рукою А. А. Протасовой, с датой: «1806 в мае».

2) РНБ, оп. 2, № 1, л. 28 —рукою М. А. Протасовой.

3) РНБ, оп. 2,№ 2, л. 24 — рукою А. А. Протасовой.

4) РНБ. оп. 1, № 15, л. 61—рукою В. И. Губарева.

Впервые: ВЕ. 1807. Ч. 31. № 2. Январь. С. 123 — с заглавием: «Песня» и под¬писью: «В. Ж…ий».

В прижизненные собрания сочинений не входило Печатается потекстуВЕ. Датируется: май 1806 г.

В С 5 (Т. 12. С. 3—4) к заглавию «Песня» дан подзаголовок: «Перевод с фран-цузского». Но источник перевода неизвестен. Однако интересно, что, вероятно, с того же самого источника и приблизительно в то же время был сделан перевод А. Ф. Мерзляковым, опубликованный в ВЕ (1806. № 15. С. 196) — с заглавием: «К ней: Рондо». Перевод Мерзлякова, как справедливо заметил Ц. С. Вольпе, очень близок к переводу Жуковского, что дает основание говорить не только об одном источнике, но и о достаточной близости передачи оригинала как тем, так и дру¬гим автором (см.: Стихотворения. Т. 1. С. 369).

По всей видимости, оригинал имел в заглавии жанровое определение: «рон¬до», однако не полностью выдерживал требования этой твердой стихотворной формы. В стихотворении соблюдено количество рифм (2) и повторяемость послед¬ней строки четверостишия, что и соблюдено обоими переводчиками. Для того чтобы иметь представление о своеобразии стиля каждого из переводчиков и пра¬вомерности замены заглавия в переводе Жуковского, попытаемся указать на осо¬бенности переводов обоих русских поэтов, приведя текст «рондо» Мерзлякова:

Меня любила ты — я жизнью веселился. День каждый пробуждал меня к восторгам вновь; Я потерял тебя — и с счастием простился: Ах, счастием моим была твоя любовь!

Меня любила ты — средь милых вдохновений Я пел прекрасную с зарею каждой вновь; Я потерял тебя —и мой затмился гений: Ах, гением моим была твоя любовь!

Меня любила ты — я добрым быть стремился, Искал несчастного, чтоб дать ему покров; Я потерял тебя — мой дух ожесточился: Добротою моей была твоя любовь!*

459

Оба переводчика используют один и тот же размер — шестистопный ямб с че-редующимися женскими и мужскими клаузулами, однако стихотворения звучат совершенно различно.

Мерзляков строго соблюдает цезуру после третьей стопы, характерную для французского двенадцатисложника, стремясь закрепить ее смысловой паузой в не-четных строках, и подчеркивает ее графически с помощью тире, разделяющих синтаксически самостоятельные предложения. Это существенно утяжеляет текст, но подчеркивает заложенное в них сопоставление двух субъектов — «ты» и «я», двух состояний: «меня любила ты» — «я потерял тебя».

В стихотворении Мерзлякова много инверсий, замедляющих движение стиха: «день каждый», «к восторгам вновь», «с зарею каждой вновь». Инверсированной оказывается и строка рефрена, где поставленное в конце стиха слово «любовь» не только не акцентируется, но буквально затушевывается банальной и неточной рифмой: «вновь» — «любовь» и «покров» — «любовь», как неточно звучит и послед-няя строка: «Добротою моей была твоя любовь!..» (Доброта—«прочность, досто¬инство вещи», по Далю).

И, наконец, все рифмы в четных строках