в период белевского уединения 1806 г.,— переводные. Поэт, ощущающий, как он сам пи¬шет в дневнике, «волнение в душе, какое-то неизвестное чувство, какое-то неясное желание», заставляющее его «мечтать, воображать будугцее» (Дневники. С. 14. Кур¬сив Жуковского), как бы примеряет на себя чувства, отраженные в мировой лири¬ке, пытаясь через «чужое» осознать до конца «свое». Отсюда, вероятно, и незакон-ченность некоторых переводов, и свобода в передаче оригинала, связанная с

464

внутренним желанием выразить и свое представление об изображаемой лириче¬ской коллизии.

И. Реморова

Вечер Элегия

(«Ручей, виющийся по светлому песку…») (С. 75)

Автографы:

1) РНБ, оп. 1, № 12, л. 23 (строфы 1—2), л. 24 (строфы 13—18), л. 25—25 об. (строфы 1—11) — черновой, с первоначальным заглавием: «Ручей» (л. 25), затем — «Вечер», которое зачеркнуто (л. 23).

2) РНБ, оп. 1, № 12, л. 26—27 — черновой, с заглавием: «Вечер».

3) РНБ, оп. 1, № 14, л. 22—23 —беловой.

4) РНБ, оп. 1, № 13, л. 55 об.—беловой (строфы 18—23). Копи и:

1) РНБ, оп. 1, № 13, л. 23 об., 24 об.— рукою А. А. Протасовой (строфы 1—17), с датой: «1806 году в мае».

2) РНБ, оп. 1, № 20, л. 11 об.— 12 об.— рукою М. А. Протасовой, с поправками Жуковского.

3) РНБ, оп. 2, № 2, л. 46—47 — рукою А. А. Протасовой, с правкой Жуковского.

4) РНБ, оп. 1, № 15, л. 57 — рукою В. И. Губарева, с поправками Жуковского и датой: «Белев, 1806 года в июле».

Впервые: ВЕ. 1807. Ч. 31. №4. Февраль. С. 278—281 —с подписью: «В. Ж…ий» и датой: «Белев. 1806 года, в июле».

В прижизненных изданиях: С 1—5. В С 1—2 (отдел «Смесь»); С 3—4 (отдел «Элегии»). В С 5 отнесено к 1805 г.

Датируется: май-июль 1806 г. на основании указаний в автографе, копиях и в первой публикации.

«Вечер» является первой оригинальной элегией в творчестве Жуковского и, продолжая основные элегические лейтмотивы «Сельского кладбища» (быстротеч¬ность времени, бренность бытия, память как воскрешение из небытия, одухотво¬рение природы), преобразовывает их в устойчивый комплекс художественно-эсте¬тических тем, определяющих дальнейшее развитие исповедально-психологиче¬ской поэзии и творчества Жуковского в целом.

Творческий процесс и рукописный контекст «Вечера» свидетельствуют о слож¬ных, противоречивых, но закономерных тенденциях воплощения замысла. Это относится к «философии жизни» раннего Жуковского, включающей темы жизне-строительства, натурфилософии, творческого и нравственного самоопределения, что делает элегию квинтэссенцией этих мотивов и одновременно фрагментом це¬лостного, но невоплощенного идеального плана жизни. Об этом свидетельству¬ют планы и конспекты описательной поэмы «Весна» (1805—1808) — РНБ, оп. 1, № 12, л. 19 об., 21 об.; №78, л. 4—6 об. Характерный для сентиментализма и

465

предромантизма жанр дидактической, описательной поэмы соответствовал, с од¬ной стороны, пробуждающемуся чувству природы (Naturgefuhl) как воплощению свободы «внутреннего человека» и, с другой стороны, представлял собой форму гармоничной включенности личности в универсальный миропорядок. Но так как 1800-е гг., и 1806 г. в особенности, были временем освоения малых лирических жанров, целостная история становления человеческой души, вписанной в опреде¬ленный сельский и одновременно космический уклад, воплощается фрагментар¬но. Так, в перечне задуманных элегий упоминается «Ручей» (будущий «Вечер»), общий проспект элегических сюжетов и тем выглядит так: «Сочинить. Элегии: Отсутствие. Первое впечатление. Присутствие. Знатность. Уединение. Скука. Меч¬ты. Музыка. Ручей. Быстрота времени» (РНБ, оп. 1, № 12, л. 37 об.). Элегия «Ве¬чер» в определенной степени и была синтезом этих тем и образов.

«Вечер» является опытом сознательного «перевода» реального, конкретного, биографического плана бытия в условно-идеальный, синтезирующий общекуль¬турные образцы и формулы в непосредственное лирическое настроение. Поэтому движение от черновых редакций к окончательному тексту в С 5 связано с заменой конкретных реалий на обобщенно-психологические, переход аналитических на¬чал (действительного переживания) в синтетические, художественные формы эле-гического и идиллического сознания.

Как указал биограф Жуковского К. Зейдлиц, в этой элегии содержится «одно из лучших его описаний вечерней красоты природы, села Мишенского» (Зейд¬лиц. С. 32) и окрестностей Белева весной отмеченного «лирическим взрывом» 1806 г. Мишенское, находящееся в трех верстах от Белева, явилось, очевидно, точкой отсчета «панорамного взгляда» на заречные луга и расположенный на воз¬вышенности амфитеатром Белев. Ручьем, по всей видимости, названа речка Бе-левка, впадавшая в Оку, а «журчащий ключ», возможно, относится к реально су¬ществовавшему колодезю «Гремячий ключ», почва которого усиливала журчание источника (об этом см.: Мартынов П. Село Мишенское, родина Жуковского // ИВ. 1887. Т. 27. С. ПО).

Жуковский последовательно устраняет детали конкретных картин вечера, до-биваясь создания обобщенно-психологической картины взаимодействия души ге¬роя и мира в динамичных природных и духовных пространственных и времен¬ных планах. Черновые редакции строф элегии несут отпечаток интенсивной рабо¬ты, причем некоторые рождаются практически в беловой редакции, а часть строф и отдельные стихи подвергаются значительной переработке. Приведем наиболее показательные варианты такой работы: вместо первоначального варианта: «ивол¬ги стенанье» — в окончательном тексте: «стенанье Филомелы»; вместо: «Как воздух прохлажден душистою росой» — «Как слит с прохладою растений фимиам!» По¬следние стихи элегии в ранних редакциях читались так: «Ах! скоро может быть с пастушкою унылой // Придет сюда пастух в час вечера мечтать // Над тихой юно¬ши могилой!» Затем они были заменены на «Придет сюда Кольма». А в оконча¬тельном варианте звучали уже так: «Придет сюда Альпин с Минваною унылой». Подверглись переработке и стихи о назначении поэта. Ср. первоначально: «Бес¬печность и поля, и рощи воспевать! // О песни, сладкий яд невинности сердеч¬

466

ной!» — в окончательном тексте: «Творца, друзей, любовь и счастье воспевать // О песни, чистый плод невинности сердечной».

«Перевод» конкретных реалий на условно-поэтический язык принципиален, поскольку создает идеальную формулу жизни и поэзии, объединенных гармони-зирующей их фигурой певца, в песенном монологе сопрягающего основные цен-ностные сферы бытия (память, дружбу, любовь) в их движении и взаимопроник-новении. Принцип элегической суггестии неразрывно связан с природой музы-кальности и лиризмом песенного типа.

Песенная интонация и отразившийся в элегии колорит эпохи начала XIX в. предопределили обращение к «Вечеру» композиторов, которые использовали от-дельные строфы элегии в качестве самостоятельных романсов. П. И. Чайковский в «Пиковой даме» (действие I, картина 2), в дуэте Лизы и Полины («Уж вечер… облаков померкнули края…») — строфы б—8. С. С. Прокофьев в опере «Война и мир» использовал для дуэта Наташи и Сони (действие I, картина 1) 1—4 строфы и стилизовал их в традициях романсной лирики начала XIX в.

Ст. 20. С полей оратаи съезжают…—Оратаи—т. е. крестьяне, землепашцы.

Ст. 29. Как слит с прохладою растений фимиам!..—Фимиам (греч. thymiama, от thymiao—жгу, курю), благовонное вещество, сжигаемое при богослужениях. В данном случае—аромат, запах.

Ст. 34. Глас петела вдали уснувши будит селы…— Петел, т. е. петух.

Ст. 36. В лесу стенанье Филомелы…—Филомела—условное мифопоэтическое название ласточки.

Ст. 49. Где вы, мои друзья, вы, спутники мои?..— Имеются в виду участники Дру-жеского литературного общества (1801), повлиявшего на формирование особого культа дружбы, актуального на протяжении всей жизни поэта.

Ст. 62. Один—минутный свет—почил, и непробудно…— Речь идет об Андрее Тургеневе, задушевном друге поэта (см. примеч. «На смерть А…»).

Ст. Другой… о небо правосудно!..— Речь идет о Семене Емельяновиче Родзян-ко (1782—1808), товарище Жуковского по Московскому университетскому пансио¬ну, сошедшем с ума.

Ст. 90—91. Ах! скоро, может быть, с Минваною унылой II Придет сюда Альпин в час вечера мечтать…— Минваиа и Альпин—условные имена поэтических влюблен-ных, связанные с оссианической традицией.

Н. Ветшева

К Эдвину

(«О юноша! лети, под зоной отдаленной…») (С. 78)

Автограф (РНБ, оп. 1, № 14, л. И об.) — черновой, с заголовком: «К Едвину (с английского)». Копи и:

1) РНБ, оп. 1, № 13, л. 24 об., 25 об.— рукою А. А. Протасовой, с разбивкой ру¬кою Жуковского на 2 строфы по 8 стихов, с заглавием: «К Едвину»; на л. 5 — про¬

467

нумерованный собственноручный список стихотворений 1806 г., где под № 15 значится: «К Эдвину, перевод, в сентябре».

2) РНБ, оп. 1, № 15, л. 59 об.— рукою В. И. Губарева, в разделе «Смесь», с за-главием: «К Эдвину (М. П. Ю.)».

3) РНБ, оп. 2, № 1, л. 20 об.— рукою М. А. Протасовой, с заглавием: «К Едви¬ну», с большой правкой Жуковского, впоследствии не учтенной.

4) РНБ, оп. 2, № 2, л. 20 — рукою А. А. Протасовой, с заглавием: «К Едвину».

В п е р в ы е: ВЕ. 1807. Ч. 32. № 5. С. 45—46, с заглавием: «К Эдвину (М. П. Ю.)» и подписью: «В. Ж-ий».

В прижизненные собрания стихотворений не входило. Печатается потекстуВЕ.

Датируется: сентябрь 1806 г. на основании собственного свидетельства Жу-ковского.

Два указания, варьирующиеся в различных рукописных и печатных источни¬ках текста: «С английского» и «М. П. Ю.», не получили своего объяснения ни у до-революционных комментаторов (насколько известно, в послереволюционные изд. это произведение никогда не включалось), ни у исследователей творчества Жу¬ковского.

Относительно первого указания, отброшенного при первой и единственной прижизненной публикации, можно сделать только предположение об отсутствии конкретного английского источника. Скорее всего, это своеобразный парафраз на темы «Послания Элоизы к Абеляру» А. Попа, над переводом которого Жуковский работал в апреле. Связь послания с историей драматичной любви Андрея Турге¬нева к Е. М. Соковниной, постоянное обращение друга к переводу этого произве¬дения (см.: Письма Андрея Тургенева. С. 407, 418—420) могли вызвать в творче¬ском сознании Жуковского этот поэтический отклик (ответное послание героя), хотя обнаружение реального источника вполне возможно.

Подзаголовок «М. П. Ю.», сохранившийся в публикации ВЕ, впервые, правда, без всяких комментариев, был расшифрован П. А. Ефремовым как: «[М. П. Юшко¬ву]» (С 7. Т. 1. С. 62). Появление этого мифического адресата, скорее всего, следст¬вие элементарной опечатки, но эта опечатка повторена и в других дореволюци¬онных изданиях, а также И. А. Бычковым (Бумаги Жуковского. С. 45). Должно быть — М. П. Юшковой, так как речь идет о племяннице Жуковского, подруге его детских лет Марии Петровне Юшковой (в замуж. Офросимовой; 1787—1812), же¬не его пансионского друга А. М. Офросимова (1782—1846). Сведений о ее судьбе, истории женитьбы обнаружить не удалось, поэтому вопрос о реальном поводе по¬священия стихотворения именно ей остается открытым.

А. Янушкевич

468

Отрывок из Делилева Дифирамба на бессмертие души

(«На лоне вечности безмолвной…») (С. 78)

Автографы:

1) РНБ, оп. 1, № 14, л. 21—21 об.—беловой, с заглавием: «Отрывок из Д. Ди-фирамба», датой: «28 сентября» и 11 строками, отброшенными при первой пуб-ликации.

2) ПД. Р. I, оп. 42, № 73, л. 18 — беловой, с отброшенными 11 стихами. Копи и:

1) РНБ, оп. 1, № 13, л. 54 об.— рукою А. А. Протасовой, с заглавием: «Отрывок из Д. Дифирамба» и небольшой правкой Жуковского; л. 5 — рукою Жуковского в списке стихотворений 1806 г.: «№ 45. Отрывок из дифирамба на бессмертие. Сен¬тября 28».

2) РНБ, оп. 1, № 15, л. 58—58 об.— рукою В. И. Губарева в разделе «Смесь», с заглавием: «Отрывок из Делилева Дифирамба на бессмертие души», без 11 строк.

3) РНБ,