Жуков¬ский просит А. И. Тургенева об отдельном ее издании (ПЖТ. С. 28). Одновремен¬но Жуковский мечтал об инсценировке произведения, полагая, что пьеса для уси¬ления ее «великого действия (…) должна быть представлена мелодрамою на теат¬ре» (Там же). В этих же целях поэт договаривается с московским композитором Д. Н. Кашиным положить «Барда» на музыку и пишет для него хор, который со¬общает в этом же письме к А. И. Тургеневу:

Росс! И щит и меч во длань! Враг за гибелью притек! Смерть ему от Росса дань! Жертвой рок его нарек! Прочь покоем наслажденье! Там отчизна! Там наш царь! Братья, руки на алтарь! Клятва; смерть или спасенье! Мы ль на жертву предадим Вас, Славян отцы священны? Мы ль врага не потребим От отчизны ополченны?

Росс! и щит и меч во длань, и пр. (ПЖТ. С. 29). Однако факты музыкального исполнения «Барда» не установлены.

473

* Si quelque fois la flatterie A deshonore nos chansons, Plus souvent nos sublimes sons Font respecter les lois font cherir la patrie, Le bard belliqueux courait des rangs en rangs, Echauffer la Jeunesse quelle combats elancee Tirtee embrasait Mars des feux plus devorantes. Ne profanons point le feu qui nous anime! Laissons la des plaisirs les chants voluptueux Et leur lyre ptissillanime Celebrons Phomme magnanime! Gelebi4>ns 1’homme vertueux!

Ст. 54—55. Тот, шуйцей рану сжав, десной изнеможенной II Оторванну хоругвь скры¬вает на груди…— К этим словам в рукописном и варианте ВЕ дано следующее при¬мечание: «Известный поступок солдата Емельянова. Покойный император Павел наградил его саном подпоручика и тем самым знаменем, которого спасение так много ему стоило. Граф Ф. В. Растопчин, имевший случай видеть сего почтенного воина, приказал списать с него портрет, который выгравирован и продается» (ВЕ. 1806. № 24. С. 269). Ср.: «Подвиг Емельянова относится ко времени голланд¬ской экспедиции. В сражении при Петтене, 8 сентября 1799 г., когда был убит знаменосец фанагорийского гренадерского полка, а за ним и рядовой, приняв¬ший знамя, тогда раненый уже Емельянов, с трудом поднявшись на ноги, пробил¬ся к знамени, отнял у неприятеля, сорвал с древка, обвил около себя и продол¬жал сражаться; был взят в плен, где и скрывал его несколько месяцев, пока не ус¬пел передать в Лилле генералу Спренгпортену, ехавшему во Францию. Портрет Емельянова был выгравирован Н. Соколовым и внизу изображена передача зна¬мени Спренгпортену» (С 7. Т. 1. С. 495).

Ст. 80. О юноша, о ты, бессмертью приобщенный!..— К этой строке в рукописном и журнальном варианте Жуковский сделал следующее примечание: «Здесь автор думал об одном молодом человеке, Новосильцеве, который в прошедшую войну был изранен в сражении и умер от ран, разлученный со своим отечеством, разлу¬ченный с родными, которые и теперь оплакивают его потерю. Автор желал бы на¬именовать всех наших героев, столь недавно принесших в дар отечеству и кровь свою и жизнь, но их имена известны, и благодарность сохранит об них вечное вос¬поминание».

Ст. 138. Красою образ ДиЬа…—Дид, Дидо—божество в славянской мифологии, которому поклонялись в древнем Киеве.

Ст. 140. С блистаньем Световида…— Световид—божество, бывшее в высоком почтении у славян.

Ст. 192. Я где тевтонов мощь, низринувшая Рим…— Имеется в виду разгром Пруссии. Здесь военная мощь тевтонов (германцев) дается по контрасту с уни¬женным положением разгромленной Наполеоном Пруссии.

Ст. 279. Которых гром возжег эвксинские пучины…—Т. е. пучины Черного моря. Эвксинский Понт—греческое название Черного моря.

474

Ст. 280. И скандинавского на прах повергнул льва…— Имеется в виду Северная война России против Швеции и победоносное Полтавское сражение 8 июля 1709 г. Лев — геральдический знак Швеции.

Ст. 281. Явись, сразившая сарматов булава…— Сарматы — объединение кочевых скотоводческих племен. В IV в. н. э. разгромлены.

Ф. Канунова

Разговор

(« — Как звать тебя, чудак? Кто ты?—Я бог Амур!..») (С. 87)

Автограф (РНБ, оп. 1,№14, л. 5)—беловой. Копи и:

1) РНБ, оп. 1, № 13, л. 29 об.— рукою А. А. Протасовой, с датой: «1806 году, 11 октября», с разбивкой на пятистишия рукою Жуковского; зачеркнуто. Л. 5 — списки стихотворений 1806 г. рукою Жуковского: «№ 17. Разговор, из Парни, пе¬ревод. Октября 11».

2) РНБ, оп. 1, № 15, л. 61 об.— рукою В. И. Губарева, с заглавием: «Разговор» и с рисунком метрической схемы шестистопного ямба; перечеркнуто. Тексты копий идентичны и соответствуют автографу.

Впервые: ВЕ. 1807. Ч. 32. № 7. С. 196—197 —с заглавием: «Разговор» и псев-донимом: «Д. К-ъ» (Дон Кишот).

В прижизненные собрания сочинений не входило. Печатается по тексту В Е, со сверкой по автографу. Датируется: 11 октября 1806 г.

«Разговор» Жуковского является переводом небольшого шутливого стихотво¬рения французского поэта Эвариста Парни (1753—1814) «Dialogue». В. И. Реза¬нов, подробно исследовавший судьбу наследия Парни в России, констатировал: «… роль Жуковского в процессе усвоения русской литературой поэзии Парни не была значительна: он перевел всего два стихотворения Парни („Диалог» и „Эпи-месид»), целиком и отрывка из третьего (VI элегия), напечатал же только одного „Эпимесида»; влияние Парни на собственные стихи Жуковского удалось пока предположительно отметить лишь в одном случае—„К моей лире»» (Резанов. Вып. 2. С. 348). Если интерес Батюшкова, которого называли «русским Парни», в 1810-е гг. «приобрел осознанные и устойчивые формы» (Вацуро. С. 104), то почти все опыты освоения Жуковским творчества виднейшего представителя «легкой поэзии» локализованы в пределах 1806 г. и связаны прежде всего с поиском ново¬го стиля.

Перевод Жуковского сохраняет общий характер и структуру стихотворения Парни. Жуковский добивается непринужденности интонации за счет разговорно¬го характера повествования. Так же, как и Парни, он членит стихотворные стро¬ки на восклицательно-вопросительные периоды. Вместо разностопного ямба под¬линника он последовательно использует шестистопный ямб с чередованием муж¬ских и женских клаузул. Шестнадцать строк стихотворения Парни он увеличивает

475

до восемнадцати за счет более развернутой характеристики чар бога Амура и его кокетства (ст. 3, 12). В переводе Жуковского, по замечанию В. И. Резанова, «стерт лишь парижский колорит» (Вып. 2. С. 341). Так, на вопрос «Ты царь?»—Амур у Парни отвечает: «Я еще бог» и добавляет: «Pour tout Paris» («Для всего Парижа»). У Жуковского этот «адресный» ответ расширяется: «Всесветный» (в черновых ва-риантах: «Всевечный»).

В 1819 г. В. И. Туманский переводит стихотворение Парни под тем же, что и у Жуковского, заглавием (Благонамеренный. 1819. Ч. 6. № 17. С. 271).

А. Янушкевич

«Мой друг бесценный, будь спокойна…»

(С. 87)

Автограф (РНБ, оп. 1, № 14, л. 2 об.)—беловой. При жизни Жуковского не печаталось. Впервые: Бумаги Жуковского. С. 31.

Печатается по тексту первой публикации, со сверкой по автографу. Датируется: 14 октября 1806 г. на основе собственноручной записи Жуков¬ского на л. 2 автографа.

Стихотворение открывает золотообрезный альбом в красном сафьяновом пере¬плете, подаренный Жуковским Маше Протасовой на день ее рождения, что зафик¬сировано на переплете золотым тиснением: «Подарок 1806 года генваря 16 дня».

К ней же обращено стихотворение, вписанное в альбом 14 октября 1806 г.

И. Реморова

• басни •

В октябре-ноябре 1806 г. Жуковский переводит 18 басен из Лафонтена и Фло-риана, которые были опубликованы в ВЕ в начале 1807 г.

Басня привлекала Жуковского как читателя, издателя, критика и переводчика. Его библиотека включала большое количество изданий различных баснописцев, зачастую с его пометами и записями. Наиболее поздние издания относятся к нача¬лу 1830-х гг., что свидетельствует о длительности и стабильности интереса Жуков¬ского к басне (подробнее см.: Ж. и русская культура. С. 96).

Первое обращение Жуковского к этому жанру приходится на середину 1800-х гг. В списке намеченных переводов и подражаний 1804 г. (РНБ, оп. 1, № 79, л. 8) упоминаются произведения Лафонтена, Флориана, Ламота, Геллерта, Гагедорна, Лихтвера, Лессинга. Третью часть СРС, выпущенного Жуковским в 1810—1811 гг., а задуманного еще в 1805 г., составили в основном басни Сумаро¬кова, Ломоносова, Хемницера, Дмитриева, Крылова и других авторов. Редактируя ВЕ, Жуковский охотно предоставлял место в журнале произведениям этого жанра.

476

Около 1805 г. состоялись первые опыты басенных переводов Жуковского из антологии К.-В. Рамлера (Ramler К. W. Fabellese. Leipzig, 1783), а также стихотво¬рений Г.-К. Пфеффеля и И.-В. Глейма (см.: Ж. и русская культура. С. 98). Но они или были опубликованы намного позднее, или вообще не печатались. Не были опубликованы Жуковским и первые переводы прозаических басен Лессинга, вы¬полненные гекзаметром (см.: Гофман. С. 150—153; Реморова. С. 235—249).

И в последующие десятилетия Жуковский неоднократно обращался к басне. В конце 1820-х гг. он сочинил несколько басен в прозе и в стихах, часть из которых при жизни не публиковалась.

Но в целом известность Жуковского как баснописца определили его первые публикации переводов из французских авторов—Лафонтена и Флориана. Жан де Лафонтен (1621—1695)—поэт, автор стихотворных новелл и нескольких выпус¬ков знаменитых «Басен» (1660-е—1690-е гг.). В библиотеке Жуковского имелось издание: Fables de Lafontaine; suivies cPAdonis, роете. Т. 1. Р., 1799 (Описание. № 2677). Жан-Пьер Клари Флориан (1755—1794) — автор новелл, романов (в том числе переложения «Дон Кихота» Сервантеса), стихотворений. Басни Флориана были опубликованы в 1792 г. и приобрели большую популярность. В библиотеке Жуковского имелось издание: J. Р. С. Florian. Fables. Nouvelle edition. В., 1797, с его пометами и записями (Описание. № 1032).

Современники увидели в баснях Жуковского продолжение традиции сенти-менталистской басни И. И. Дмитриева; такого мнения придерживались в основ¬ном и позднейшие исследователи (см., напр.: Резанов. Вып. 2. С. 470; Русская бас¬ня XVIII—XIX вв. Л., 1977. С. 577). Не случайно басни Жуковского понравились Дмитриеву, о чем свидетельствует письмо М. П. Офросимовой: «Очень рада, что басни ваши так Дмитриеву понравились. Правду сказать, и невозможно иначе» (РА. 1883. Ч. 1. С. 212).

Уже само обращение Жуковского к басням Флориана напоминало о Дмитрие¬ве, за которым давно закрепилось звание «русского Флориана». Он развивал тот тип басни, который в этот период особенно привлекал Жуковского. В статье «О басне и о баснях Крылова» (1809) предлагается эстетическое обоснование именно такой разновидности жанра, в которой дидактико-сатирическое начало ослаблено в пользу поэтического: «в стихотворной басне рассказ есть главное».

Однако если Дмитриев при переводах басен усиливал прежде всего «чувстви-тельность», то Жуковский стремится к яркости и динамичности басенного дейст¬вия, к усилению комического эффекта. Переводы Жуковского весьма вольные. Он вводит множество подробностей, придающих действию наглядность и комизм, и увеличивает долю диалога, делая басни живыми и красочными сценками. При этом сюжеты заметно русифицируются: местом действия становится Москва, пер¬сонажи получают русские имена, вводятся русские реалии (например, черты рос¬сийского быта и климата).

Это в целом напоминает о традиции XVIII в., но русификация у Жуковского оказывается более органичной. Он широко использует разговорные и даже про-сторечные формы выражения, чуждые басням Дмитриева. Если у Дмитриева «фа-булист» имеет облик светского человека, то Жуковский его значительно демокра¬

477

тизирует. Не случайно в статье «О басне и баснях Крылова» он называет басню жанром «простым, или, лучше сказать,—