1808 г. В С 6—10 указан 1807 г. Зейдлиц тоже отно¬сит создание послания к 1807 г. (см. ниже). В ПСС это стихотворение датировано 1808—1809 гг. А. Н. Веселовский также разделял эту точку зрения (Веселовский. С. 112). Современные комментаторы и исследователи Жуковского относят напи¬сание послания либо к началу 1808 г. (Ц. С. Вольпе, Н. В. Измайлов, И. М. Се¬менко), либо к 1808 г. без уточнения (В. П. Петушков, И. Д. Гликман), либо к 1808—1809 гг. (Вацуро. С. 75). Характер работы Жуковского над рукописью сви¬детельствует о том, что даже в дошедшие до нас беловой автограф и копию он продолжал вносить поправки, не учтенные впоследствии. Все это позволяет пред¬положить, что Жуковский и после публикации стихотворения продолжал рабо¬тать над ним и что, таким образом, 1808—1809 гг. кажутся наиболее вероятными для датировки послания.

Существенным представляется вопрос и об адресате стихотворения. Так, в С 1—3 послание посвящено «Ал. Ив. Тургеневу». В С 4—5 посвящение отсутствует вообще. В С 6—10 в качестве адресата вновь указан А. И. Тургенев. К. Зейдлиц считал адресатом послания Д. Н. Блудова. Говоря о грустно-меланхолическом на¬строении поэта в это время, биограф Жуковского пишет: «(…) его душа не была удовлетворена: это выражается в прекрасном послании «К Филалету» (Блудову), написанном в 1807 году, но напечатанном не прежде как в 1809 году в „Вестнике Европы»» (Зейдлиц. С. 33). В ПСС, а также в Стихотворениях адресат не указыва¬ется, лишь в комментариях Ц. Вольпе упоминает в качестве возможного реально¬го адресата послания, помимо А. И. Тургенева, Д. Н. Блудова, еще и барона И. П. Черкасова (Стихотворения. Т. 2. С. 485). Наличие реального адресата ни в коей мере не снимает значимости и условного адресата стихотворения—Филале-та. Напротив, двойной адресат послания позволяет рассматривать это произведе¬ние как в условно-поэтическом, так и в реально-биографическом контексте, точ¬

5Уб

нее, на пересечении этих двух художественных традиций, что, по-видимому, соот-ветствовало и эстетическим установкам автора. Можно сказать, что в этом стихо-творении возникает новый тип лирико-биографического героя в творчестве Жу-ковского, который сближает это произведение с заключительными строками «Гимна», с посланиями «К Нине», «К Блудову», со «Счастием» (из Шиллера).

Значимым оказывается вопрос и о художественных традициях послания «К Филалету», в нем прежде всего актуализируются поэтические открытия начала 1800-х гг. в жанре надгробной, кладбищенской и медитативной элегии. Следует обратить внимание на текстуальные соответствия фрагментов из первой редакции послания (автограф № 1) и элегий «Сельское кладбище» и «Вечер». Для сравне¬ния приводим полностью этот текст, который можно считать первой редакцией послания «К Филалету»:

Где мы пред ярким огоньком,

С спокойством дружества приятным,

За прародительским столом,

За чаем хинеким, ароматным,

Ценили жизнь, людей и свет!

Ценили счастье и несчастье!

Мечтали: вечного блаженства в жизни нет!

Но горесть — быстрое ненастье!

Промчится! снова ясный луч —

Как солнца поздний свет за мраком

бурных туч —

Утешит сердце утомленно:

За гробом лишь найдем мы счастье

неизменно!

Нередко солнечный закат Мы в поле взором провожали, Прохладой вечера дышали, Смотря на бег шумящих стад. И тихия зари пленялися блистаньем, Когда на пруд склоненный лес, Зефира зыблемый дыханьем, Покрытый заревом небес, Блистал с полугоры, водами отраженный, И светлым вечера туманом покровенный За рощей вдалеке мелькал тот милый град, Где все любезное /туше моей хранится, Где я так счастлив был.—Ах!

придут ли назад Те дни, к которым днесь душа моя

стремится?

Или веселие навеки отцвело

И счастие мое с протекшим протекло!..

Как часто о часах минувших я мечтаю! Как часто с сладостью конец воображаю!

Конец всему — души покой — Конец веселиям, едва-едва приметным, Конец борению и с горем, и с собой!

Не знаю… но, мой друг, кончины

сладкий час Любимою моей мечтою становится! Унылость тихая в душе моей таится! Во всем мне слышится знакомый

смерти глас! Смотрю ли, как заря с закатом попухает, Так, мы шлю, юноша цветущий исчезает! Внимаю ли рогам пастушьим за горой, Иль тихого ручья в кустарнике журчанью, Или мгновенному дубравы трепетанью, Смотрю ль в ту манну даль вечернею порой, К клавиру ль преклонясь, гармонии

внимаю,

Во всем последнюю минуту вспоминаю!

Иль предвещание в унынии моем?

Иль скоро суждено в весенни жизни годы,

Мне, скрывшись в мраке гробовом, Покинуть и поля, и отческие воды, И свет, где жизнь моя бесплодно расцвела! Скажу ль?.. Мне ужасов могила не являет! И сердце с сладостью прискорбной ожидает, Чтоб промысла рука обратно то взяла, Чем я безрадостно в сем мире бременился, Ту жизнь, которой я толь мало насладился, Которую лучи надежды не златят!..

537

В окончательном же варианте Жуковский стремится к единству поэтического стиля, отказывается от элементов дружеского стихотворного послания и создает медитативное элегическое стихотворение.

Почти одновременно с посланием «К Филалету» Жуковский печатает в ВЕ пе-реводную критическую статью из И.-Я. Энгеля под заглавием «О нравственной пользе поэзии (Письмо к Филалету)» (ВЕ. 1809. Ч. 43. № 3. Февраль. С. 161—172). Современные исследователи отмечают внутреннюю связь между этими произве-дениями. Дав статье собственный подзаголовок—«Письмо к Филалету», Жуков¬ский тем самым как бы подключал ее к образному миру своей поэзии. Таким об¬разом, послание «К Филалету» воспринималось как «своеобразный постскриптум» к этой статье, в которой «имя адресата, общий пафос размышлений о судьбе чело¬века намечают продолжение разговора о нравственной пользе поэзии» (Эстетика и критика. С. 388). Важно подчеркнуть, что и статья, и послание «К Филалету» по-своему углубляют и развивают философские размышления о счастье, получившие ранее отражение в публицистике Н. М. Карамзина: «Мелодор к Филалету», «Фила-лет к Мелодору» (1795), «Разговор о счастии. Филалет и Мелодор» (1797). Причем сама диалогическая форма этих произведений Карамзина оказывается глубоко со-держательной и позволяет утверждать, что «в некоторые моменты духовной исто¬рии раздвоение личности необходимо—только оно делает эту личность в какой-то мере адекватной окружающему ее миру» (Лотман Ю. М. Сотворение Карамзи¬на. М. 1987. С. 240).

Послание «К Филалету» активно входило в культурную жизнь первой трети XIX в. Так, строки из него часто использовались в дружеской переписке этого пе¬риода. См. в письме А. И. Тургенева к Жуковскому и Воейкову от марта 1814 г.: «Любите меня, я в вашей любви счастлив буду столько, сколько можно быть счаст¬ливым одною дружбою, ибо в любви по сю пору находил я одну мечту, тоску без разделенья И невозвратное надежд уничтоженье» (цит. по: Веселовский. С. 146).

Ритмико-синтаксический строй послания оказал несомненное влияние на по-этическое творчество Пушкина (об этом см.: Эйхенбаум Б. М. О поэзии. Л., 1969. С. 60, 370, 392).

Из современников Жуковского высокую оценку посланию дал Н. А. Полевой. В статье «Баллады и повести В. А. Жуковского» (1832) критик отмечает ориги¬нальный характер этого стихотворения и его влияние на последующее творчество поэта: «Стихи „К Филалету» — произведение пламенное, поэтическую исповедь сердца двадцатипятилетнего юноши — эти стихи я не отдам (…) за две трети все¬го, что потом написал Жуковский… Подобные создания, где воображение слито с сердцем и душою, не пишутся — нет! они сами изливаются из бытия человеческо¬го!» (Полевой Н. А, Полевой Кс. А. Литературная критика. Л., 1990. С. 213). В. Г. Белинский во второй статье цикла «Сочинения Александра Пушкина», про¬цитировав фрагмент из послания, подчеркивал: «Эти прекрасные стихи вдвойне замечательны: они исполнены глубокого чувства; в них слышится вопль души,— и они доказывают фактически, что не Пушкин, а Жуковский первый на Руси выго¬ворил элегическим языком жалобы человека на жизнь» (Белинский. Т. 7. С. 190. Курсив автора).

538

Филалет—условно-литературное имя, в переводе с греческого «любитель ис¬тины», ассоциируется с представлениями о творческом и философском уединении, о высокой дружбе, о жертвенной любви.

Ст. 49. И что же!., предо иной увядшего иогила…— Видимо, речь идет о рано умершем Андрее Тургеневе. Атмосфера Дружеского литературного общества оп-ределяет характер рефлексии в этих стихах.

Ст. 51—53. Любовь… но я в любви нашел одну иечту ~ И невозвратное надежд уничтоженье…— Возможно, эти стихи возвращают Жуковского к его увлечению А. М. Соковниной (в замужестве Павловой; 1784—1873). Увлечение Жуковского ею относится, по-видимому, к 1804—1807 гг. (см.: Веселовский. С. 102—107; Вацу¬ро. С. 75)

И. Поплавская

Счастие

(«Блажен, кто, богами еще до рожденья любимый…») (С. 141)

Автограф (РНБ, оп. 1, № 14, л. 56 об.) — беловой. Копии:

1) РНБ, оп. 1, №20, л. 10 об.—11 — рукою М. А. Протасовой, с поправками Жуковского.

2) РНБ, оп. 2, № 2, л. 45—45 об.— рукою А. А. Протасовой.

Впервые: ВЕ. 1809. Ч. 47. № 19. Октябрь. С. 191—195 —с подписью: «Ж.» и указанием на источник перевода: «Из Шиллера».

В прижизненных изданиях: С 1—5 (в С 1—2 отдел «Смесь») с датой: «1810»; в С 5 датировано 1809 г.

Датируется: 1809г. на основании времени первой публикации и общего контекста автографа в рукописи.

Перевод стихотворения Ф. Шиллера «Das Gluck», написанного в 1798 г., впер¬вые опубликованного в «Musenalmanach fur das Jahr 1799», затем с небольшими изменениями в собрании стихотворений (Gedichte. 1800. Bd. 1). Перевод Жуков¬ского осуществлен по этому изд. с незначительным сокращением количества сти¬хов (64 вместо 66 оригинала); изменен метр: элегический дистих Шиллера Жуков¬ский передает пятистопным амфибрахием. Видимо, Жуковский придавал своему метрическому новшеству особое значение, поскольку в копиях, а также при пер¬вой публикации в ВЕ между заглавием и текстом графически воспроизведена мет¬рическая схема: v—v v—v v—v v—v v—v. «Счастие» — единственное стихотво¬рение Жуковского, написанное пятистопным амфибрахием (См.: Матяш С. А. Метрика и строфика В. А. Жуковского // Русское стихосложение XIX в. М., 1979. С. 31—31, 94). Текст публикации ВЕ имеет незначительные расхождения с по¬следней прижизненной (С 5) в ст. 2, 4—7, 30, 34, 40, 41, 45, 55, 56, 59. Кроме того, в публикации ВЕ воспроизведены подстрочные примечания, содержащиеся в ав¬торизованных копиях:

К ст. 25.Лишь к избранный с неба орлу-гроионосцу Кронион…— Юпитер.

539

К ст. 30.Лишь им предлетит стрелоносный сразитель Пифона…—Аполлон. К ст. 42. Щитом, искованьем Гефестова дивного млата…— Вулкан. К ст. 48. Как лилиям пышность дана без заслуги Цитерой…— Венера (в копиях: Афродита).

В С 1—5 эти примечания мифологического характера отсутствуют.

К. Зейдлиц считал перевод «Счастия» «написанным нарочно для журнала» [ВЕ] «образцовым рисунком», но тоже отметил уникальность метра, ошибочно назвав его «пятистопным дактилем» (Зейдлиц. С. 40).

О. Лебедева

К Делию

(«Умерен, Делий, будь в печали…») (С. 142)

Автографы:

1) РНБ, оп. 1, № 14, л. 60—беловой, с заглавием: «К Делию».

2) ПД. Р. I, оп. 9, № 23а—беловой, с тем же заглавием.

Копия (РНБ, оп. 2, № 2, л. 22 об.) — рукою А. А. Протасовой, с тем же загла¬вием.

Впервые: ВЕ. 1810. Ч. 49. №3. Февраль. С. 188—189—с заглавием: «К Де¬лию» и подписью: «Ж.»

В прижизненных изданиях: С 1—5 (в С 1—4 отдел «Смесь»), с подзаго¬ловком: «Подражание Горацию»; С 5 — «Из Горация»; датировано 1809 г.

Датируется: вторая половина 1809г. на основе расположения автографа в рукописи.

Свободный перевод оды 3-й