Отзвуки этого романса можно увидеть в стих. В. К. Кюхельбекера «Ручей» («Маль¬чик у ручья сидел…»; 1819).
Стихотворение Жуковского было положено на музыку А. А. Плещеевым.
А. Янушкевич
(«Минутная краса полей…») (С. 161)
Автограф (РНБ, оп. 1, № 14, л. 62)—беловой.
Впервые: С 1. Ч. 1. С. 203 — с подзаголовком: «С французского» и датой: «1811».
В прижизненных изданиях: С 1—5 (в С 1—4 отдел «Романсы и пес¬ни»); в С 5 датировано 1810 г.— с подзаголовком «Романс». Датируется: предположительно 1811 г.
55Ь
Источником датировки стихотворения является его единственный известный автограф. В рукописи «Цветок» находится в контексте произведений, написанных в 1811 г. Эта же дата зафиксирована и в первой прижизненной публикации 1815 г. (С 1. Ч. 1. С. 203). Ц. С. Вольпе, а следом за ним и другие комментаторы, ошибочно говорят о втором автографе «Цветка» в альбоме А. А. Воейковой (ПД, ф. 244, № 27807, л. 44), но стихотворение с таким заглавием, относящееся к 1818 г., не имеет ничего общего с данным произведением (см. примеч. к стих. «Цветок» вт. 2).
«Цветок» является подражанием одноименному романсу французского поэта Шарля Мильвуа «La fleur». О характере восприятия этого текста Жуковским под¬робно говорит П. Р. Заборов, отмечая, что «в поле зрения русского поэта оказа¬лась ранняя редакция стихотворения, состоящая всего из трех строф; первые две из них перешли в окончательную редакцию, а третья позднее была заменена диа¬логом цветка и „красавца-пастуха». У Жуковского эта последняя строфа преврати¬лась в две, однако содержание их почти совпадало; лишь мысль об „утрате челове¬ком надежд» получила некоторое развитие (…); в оригинале стихотворение это именовалось „стансами», между тем Жуковский воспринимал его как „романс»». Исследователь также отмечает «отзвуки этого романса» в одноименном стихотво¬рении Пушкина «Цветок засохший, безуханный…» (Заборов П. Р. Шарль Миль¬вуа в русских переводах и подражаниях первой трети XIX века // Взаимосвязи русской и зарубежных литератур. Л., 1983. С. 116—117).
Стихотворение Жуковского быстро стало органической частью русской музы-кальной культуры. Оно входило во все песенники — с 1820-х по 1874 г. Музыку к нему написали А. Е. Варламов, А. А. Алябьев, А. Г. Рубинштейн (см.: Песни рус¬ских поэтов. Т. 1. С. 595).
А. Янушкевич
(«Озарися, дол туманный…») (С. 162)
Автографы:
1) РНБ, оп. 1, № 12, л. 52 —черновой.
2) РНБ, оп. 1, № 14, л. 76 об.—77—беловой.
Впервые: ВЕ. 1813. Ч. 68. № 7—8. Апрель. С. 197 —с подписью «В. Ж.»
В прижизненных изданиях: С 1—5 (в С 1—4 отдел «Романсы и песни») с подзаголовком: «Из Шиллера» и датой «1811»; в С 5 датировано 1810 г.— с под-заголовком: «Романс. Из Шиллера».
Датируется: предположительно 1811 г.
Основанием для датировки является положение автографа в рукописи и указа¬ние в С 1—4 и «Общем оглавлении» (Матяш. С. 154).
Перевод стихотворения Ф. Шиллера «Sehnsucht» («Томление»). По замечанию комментатора, «Жуковский смягчил энергический тон душевных движений под¬
554
линника» (Стихотворения. Т. 1. С. 372). В работе над текстом перевода (от черно-вого автографа к беловому) Жуковский снимает некоторые междометия, напри¬мер: «Ах!» в конце: «Ах! лишь чудо путь укажет», убирает излишнюю эмфатику, вы-разившуюся в обилии восклицательных знаков, сокращает количество эпитетов. Так, например, вместо: «сладкий голос тишины» — «Там обитель тишины» (ст. 10); вместо: «в сладко дышащих цветах» — «на пригорках, на лугах» (ст. 16) и т. д.
Отдельные стихи «Желания» «становятся формулами лирической философии Жуковского» (Стихотворения. Т. 1. С. 372). Так, в письме к А. П. Киреевской от 5 мая 1814 г., рассказывая о своем чувстве к Маше Протасовой, Жуковский курси¬вом включает в прозаический текст письма цитаты из стихотворения: «И живое горе — все-таки есть жизнь. А мертвое страшнее смерти. Теперешнее мое бытие для меня так тяжело, как самое ужасное бедствие. Для меня было бы величайшим наслаждением попасть в горячку, в чахотку или что-нибудь подобное и увидеть вдруг вблизи прелестный край чудес [в черн. автографе последний стих читался так.—А. Я.]. Но этого вожатого еще нет; а самому броситься, без лодки, в ужасный поток, который грозно мчится по скалам, нельзя, не должно,—сиди на пустом бере¬гу и рвись с досады глядя на ту сторону, где все так прекрасно или, по крайней мере, так тихо. Пускай всякое чувство гниет вместе с душою» (РС. 1883. Т. 37. С. 438). Последнее четверостишие (из немецкого оригинала) было взято Жуков¬ским эпиграфом ко второй части «Двенадцати спящих дев» — балладе «Вадим».
Положено на музыку А. А. Плещеевым и А. Г. Вейраухом.
А. Янушкевич
(В альбом 8-летней Н. Д. Апухтиной)
(«Тебе вменяют в преступленье…») (С. 163)
Автографы:
1) РГБ, ф. 319, 6. 23, л. 104 — беловой, без заглавия, на листке из альбома, с ри-сунком чернилами заставки и концовки в виде гирлянд из дубовых веток.
2) РГБ, ф. 104, 7. 2, л. 1 —беловой, с датой «1811 августа 3. Чернь». При жизни Жуковского не печаталось.
Впервые: ПСС. Т. 12. С. 131.
Печатается по тексту ПСС, со сверкой по автографу. Датируется: 3 августа 1811 г.
Стихотворение посвящено Наталье Дмитриевне Апухтиной (по первому браку Фон-Визина, жена декабриста М. А. Фонвизина (Фон-Визина); по второму бра¬ку Пущина—жена декабриста И. И. Пущина; 1803—1869). Родовое имение ее от¬ца—Дмитрия Акимовича Апухтина (1768—1838) находилось в Волховском уезде Орловской губ., в близком соседстве с тульскими поместьями рода Буниных.
Как явствует из указания в автографе № 2, стихотворение написано в имении Плещеевых Чернь, куда семейство Апухтиных, вероятно, приехало на день рож¬дения хозяйки Анны Ивановны Плещеевой. Точная датировка записи в альбом позволяет уточнить год рождения Н. Д. Апухтиной-Фонвизиной: не 1805, как
555
принято считать, а 1803 г. О семье Апухтиных и их единственной дочери, детст¬во которой прошло в той среде дворянской интеллигенции, к которой по рож¬дению и традициям принадлежала ее мать, Мария Павловна (урожд. Фонвизина; 1779—1842, двоюродная сестра первого мужа Н.Д.Апухтиной), см.: Литератур¬ный сборник: Собрание научных и литературных статей о Сибири и Азиатском Востоке / Под ред. Н. М. Ядринцева. СПб., 1885. С. 207—249 (письма Н. Д. Апух¬тиной к ее духовнику, протоиерею С. Знаменскому 1839—1859 гг.). В одном из них, от 13 июля 1859 г., она вспоминает, например: «(…) в малолетстве моем дом отца моего богатством славился, как волшебный замок. Чего у нас не было? Как полная чаша!» (С. 216). См. также: Фонвизин М. А. Сочинения и письма. Иркутск, 1979. Т. 1. С. 54—57.
Впечатление, производимое на окружающих красивой и одаренной девочкой, и отразилось в стихотворении Жуковского, сохранившемся в альбоме ее матери. Причем поэт отчасти предугадал судьбу Натальи Дмитриевны. К юности яркость ее натуры и особый психологический облик стали очевидны. Так, например, единственным выходом за рамки будничной жизни юной Н. Д. Апухтиной пока¬зался уход в монастырь. Тогда, весной 1821 г, М. А. Фонвизину удалось убедить ее отказаться от своего намерения. Тогда же укрепилось и его чувство к ней. Их свадьба состоялась в сентябре 1822 г. Правда, позднее Наталья Дмитриевна признавалась своему духовнику, что уступила настояниям родителей («свадьбою дом» — за новое имение, купленное после того, как в 1812 г. «при нашествии» преж¬нее сгорело, на деньги матери М. А. Фонвизина—«сам собою квитался» (С. 217). Во многом на этой основе была рождена легенда о Н. Д. Апухтиной как прототи¬пе пушкинской Татьяны (см.: Кайдаш С. Та, с которой образован Татьяны милый идеал… // Наука и религия. 1976. № 1).
9 января 1826 г. Фонвизин был арестован за участие в декабристском восста¬нии. В апреле 1826 г. Н. Д. Фонвизина, заручившись письмом А. П. Елагиной к Жуковскому, сумела через него добиться свидания с арестованным мужем (УС. С. 43). 21 января 1827 г. М. А. Фонвизина отправляют в Читинский острог. Через год, 17 января 1828 г., вслед за мужем выезжает из Москвы в Сибирь Наталья Дмитриевна, оставив на руках матери годовалого сына. Известно, что Жуковский перед поездкой в Сибирь 15 мая 1837 г. в Макарьеве на Унже встречался с отцом Натальи Дмитриевны, о котором она постоянно вспоминает в своих сибирских письмах (см.: Новое литературное обозрение. 1997. №28. С. 169, 178. Примеч. 61).
И. Айзикова
(А А Протасовой)
(«Честные господа…») (С. 163)
Автограф (ПД. Р. 1, оп. 9, № 48, л. 1) — беловой, без заглавия. При жизни Жуковского не печаталось.
Впервые: РБ. 1915. № 1. С. 24 (публикация Н. В. Соловьева, предшествую¬щая отдельному изданию его кн.: История одной жизни: А. А. Воейкова—«Свет¬лана»: В 2 т. Пг., 1916).
55*
Печатается по тексту первой публикации, со сверкой по автографу. Датируется: 20 августа 1811 г.
Число и месяц создания стихотворения определяются событием, которому оно посвящено: 20 августа—день рождения А. А. Протасовой. Год создания устанав-ливается по упоминанию кометы 1811 года в ст. 11: «Кометы появленье». Появле¬ние кометы осенью 1811 г. зафиксировано историками Отечественной войны 1812 г.: Богданович М. История Отечественной войны 1812 года по достоверным источникам. СПб., 1859. Т. 1. С. 92; Михайловский-Данилевский А. И. Описание Отечественной войны в 1812 году. СПб., 1840. Ч. 1. С. 138—139. См. также: Брод¬ский Н. Л. Комментарий к «Евгению Онегину». М., 1932. С. 20; Лотман Ю. М. Ро¬ман А. С. Пушкина «Евгений Онегин»: Комментарий. Л., 1983. С. 143.
Ст. 26—29. Что Август ясный твой ~ Стал мрачным Сентябрем!..— Подобное каламбурное обыгрывание названия месяцев «август» и «сентябрь» с дополнитель¬ной ассоциативной проекцией на имя римского императора Августа (I в. до н. э.), ставшее нарицательным в значении «царствующая особа», встречается в 6-м сти¬хотворении цикла Н. М. Языкова «Песни» («Мы любим шумные пиры…»; ав¬густ— начало сентября 1823 г.): «Наш Август смотрит сентябрем…». Весь цикл на¬писан под явным влиянием поэзии Жуковского, особенно очевидны реминисцен¬ции из «Песни в веселый час» и «Певца во стане русских воинов». Аналогичный каламбур находится также в письме А. С. Пушкина Л. С. Пушкину от октября 1822 г. и тоже в контекстуальной близости с именем В. А. Жуковского: «Жуков-ск.(ому) я писал, он мне не отвечает; (…) О други, Августу мольбы мои несите! Но Август смотрит сентябрем…» (ПСС. Т. 13. С. 51).
О. Лебедева
(С. 164)
Автограф неизвестен.
При жизни Жуковского не печаталось.
Впервые: Соловьев. Т. 2. С. 116—117.
Печатается по тексту первой публикации.
Датируется: предположительно август-сентябрь 1811 г.
Основание для датировки следующее: в шуточном рукописном журнале «Му-ратовский сморчок», № 1 от 19 сентября 1811 г., в отделе «Политика» упомянут «генерал-фельдцейгмейстер Альфабет Косматый, генерал умный и деятельный, но вечно побеждаемый в сражениях с авангардом Муратова» (Соловьев. Т. 2. С. 123). По условному антропониму «Альфабет» (алфавит) можно предположить, что речь идет об Иване Никифоровиче Гриневе, преподавателе Белевского уездного учи¬лища, дававшего в 1810—1811 гг. уроки сестрам Протасовым, тем более что в журнале «Муратовская вошь» под датой 8 августа зафиксирован продолжитель¬ный визит Гринева
