этом же посла¬нии упоминает и Батюшков в письме Жуковскому от июня 1812 г.: «Пришли нам свое послание к Плещееву, которое, говорят, прелестно» (цит. по: Арзамас—2. Т. 1. С. 196). Можно сказать, что это послание Жуковского не только открывает собой поэтическую переписку «двух соседей на двух языках», но и формирует своеобразный «домашний эпос в стихах», отражающий факты творческого и быто¬вого общения Жуковского с семьями Плещеевых, Протасовых, Черкасовых, Ки-реевских в 1812—1814 гг. (см.: Соловьев. Т. 1. С. 25—34; Гофман. С. 97—109).

Имение Плещеевых Чернь было одним из культурных центров Волховского уезда в это время (об этом см.: Вигель Ф. Ф. Записки. М., 1892. Ч. 5. С. 45; РА. 1877. № 5. С. 366—368). Сам Плещеев не только писал стихи, но и сочинял коме¬дии, оперы, музыку (см.: Баллады и романсы В. А. Жуковского, положенные на музыку для фортепиано А. А. Плещеевым. СПб., 1832). В 1817 г. после смерти же¬ны Плещеев переезжает в Петербург и одно время (сентябрь 1818—1819) живет вместе с Жуковским в доме Брагина у Кашина моста, на Крюковом канале (см.: Иезуитова Р. В. Жуковский в Петербурге. Л., 1976. С. 290). Он принимает участие в деятельности «Арзамаса», где получает прозвище «Черный Вран». К этому же времени относятся и коллективные стихи «Писать я не умею», «Кн. П. А. Вязем¬скому», написанные Батюшковым, А. С. Пушкиным, Жуковским и Плещеевым. Об определенном влиянии личности Плещеева и всего «плещеевского» цикла сти¬хов на жизнеповедение арзамасцев и их поэтику говорит Д. В. Дашков в письме к

567

Вяземскому от 26 ноября 1815 г.: «Неоцененный секретарь наш [Жуковский] не-даром жил так долго с Плещеевым и удивительно как навострился в галиматье» (РА. 1866. № 3. С. 500).

В 1819 г. в Петербурге была поставлена комическая опера Плещеева «Прину-жденная женитьба». В этот же период Плещеев часто посещает дом Олениных, становится личным чтецом имп. Марии Федоровны, а также членом театральной дирекции (см.: Керн А. П. Воспоминания. М., 1988. С. 34). Ср. письмо Карамзина к И. И. Дмитриеву от 20 июня 1819 г.: «… вчера в Павловске (…) Плещеев читал комедию, Все павловские уже недели две восхищаются его чтением» (Письма Н. М. Карамзина к И. И. Дмитриеву. СПб., 1866. С. 267). С 1824 по 1828 гг. Пле¬щеев находился на службе при Министерстве внутренних дел, состоял чиновни¬ком при СПб. таможне (с 1832 г.), чиновником при Министерстве финансов и в 1845 г. вышел в отставку по болезни.

Жуковский был знаком со всеми детьми Плещеева: Алексеем (ок. 1800—1842), Александром (1803—1848)—оба привлекались к следствию по делу декабристов; Григорием (1806—1862), Петром (1802—ок. 1859), Варварой и Марией (1811—1887). Сохранились письма Жуковского к М. А. Плещеевой (в замуж. Дороховой), отра-жающие участие поэта в деле по облегчению судьбы ее мужа. Воспоминания о Черни, которое Жуковский посетил в последний раз в июле 1837 г., о своей неиз¬менной привязанности к Плещееву и его семье находят отражение в этой пере¬писке. Обращаясь к М. А. Дороховой в январе 1841 г., поэт пишет: «Милый друг! Сейчас сажусь в экипаж, чтобы ехать в чужие края, где надеюсь жениться. Помо¬лись за меня и сохрани мне место в твоем сердце, а твое в моем никем не заменит¬ся» (ИВ. 1895. № 3. С. 936).

Ст. 9—10. Шесть томов, например (а им, изволишь знать, II Готовы и титул и даже оглавленье)…— Вероятно, речь идет о подготовке к первому изданию стихотворе¬ний В. А. Жуковского, вышедшему из-за условий военного времени только в 1815—1816 г.

Ст. 18—20. Пройдет он аз и буки — Дойдет он до живете…— Название первых се-ми букв старославянского алфавита.

Ст. 34. Корректор, цензор, тередорщик…— В ПСС напечатано: «Корректор, цен¬зор, переборщик». Тередорщик — печатник; от тередорить—тискать, печатать, отпечатывать форму, готовый набор. См.: Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. М., 1989—1991. Т. 4. С. 400.

Ст. 38. Шепнет зоилу: «Вы не правы!..» — Зоил—древнегреческий критик IV в. до н. э.; условное имя для обозначения придирчивого критика.

Ст. 43—46. Смягчится,—и прочтут потомки в лексиконе ~ К нему другой поэт, Плещеев…— Ср. эту шутливую автохарактеристику поэзии с оценкой собственно¬го вклада в русскую литературу в его «Конспекте по истории русской литерату¬ры»: «Жуковский. (…) Я думаю, что он привнес кое-что в поэтический язык, выра¬жая в своих стихотворениях некоторые понятия и чувства, которые были новы¬ми» (Эстетика и критика. С. 324).

Ст. 49. Жил в Волхове, с шестью детьми, с женою…— Об этом см. выше.

$68

Ст. 50. А в доме у него жил Осип Букильон…— Осип Петрович Букильон—фран-цуз, управляющий в имении Плещеева. См. примеч. к стих. (К Букильону).

Ст. 54—55. Но ухо за ухо, зуб за зуб, говорят, II Ссылаясь на Писаны…— Здесь поэт перефразирует библейское выражение: «Перелом за перелом, око за око, зуб за зуб» (Лев 24, 20).

Ст. 65. Что, подражать поклявшись Гарпагону…— Главное действующее лицо ко-медии Ж.-Б. Мольера «Скупой».

Ст. 122. И на снегах Темпею насадим!..—Темпейская долина в Греции, располо-женная между горами Олимп и Осса, славилась великолепной природой.

Ст. 123. Томпсон и Клейст, друзья, певцы природы…—Томсон Джеймс (1700—1748), английский поэт, автор описательной поэмы «Времена года»; Клейст Эвальд Хри¬стиан (1715—1759), немецкий поэт, автор поэмы «Весна». К их творчеству Жуков¬ский обращался в 1805—1808 гг. в работе над реализацией замысла описательной поэмы «Весна» (см.: Ж. и русская культура. С. 112—125).

Ст. 132. Закутав нос в обширную винчуру…— Винчура, вильчура—волчья шуба, носимая от непогоды шерстью наружу (Даль В. И. Указ соч. Т. 1. С. 204).

Ст. 139. Где пел Марон, где воды Аретузы…— Речь идет о римском поэте Верги¬лии Мароне Публии (70—19 до н. э.). Аретуза—в греческой мифологии нимфа, спутница Артемиды, в которую влюбился речной бог Алфей. По просьбе Аретузы Артемида превратила ее в источник возле Сиракуз на о. Ортигия.

Ст. 140. В тени олив стадам наводят сои…— Выделенные слова (у Жуковско¬го— курсив) — цитата из «Оды на день восшествия на престол (…) Имп. Елизаве¬ты Петровны» (1748) М. В. Ломоносова. Ср.:

В полях, исполненных плодами, Где Волга, Днепр, Нева и Дон, Своими чистыми струями Шумя, стадам наводят сон…

Ст. 143. Близ той скалы, куда народы с страхом…—Тарпейская скала в Древнем Риме, расположенная с западной стороны Капитолийского холма, с которой сбра-сывали осужденных на казнь государственных преступников.

Ст. 168. Мой друг, взгляни на жребий Геркулана…— Геркуланум—древний город в Италии, в окрестностях Неаполя. Разрушен и засыпан пеплом вместе с Помпеей во время извержения Везувия в 79 г. О переводе Жуковским в 1831 г. фрагмента из стих. Ф. Шиллера «Помпея и Геркуланум» см.: БЖ. Ч. 3. С. 532—535.

Ст. 169. И не ропщи, что ты гиперборей…— В греческой мифологии народ, жи-вущий на крайнем севере, «за Бореем». Здесь—житель северной части Европы.

Ст. 194. Растает враг, как хрупкий вешний лед!..— Речь идет о войнах Наполеона в Европе и о подготовке его к вторжению в Россию. Дальнейшее развитие этого мотива встречаем в стих. «К Плещееву» («Напрасно я, друг милый, говорил…» (1813). Ср.: «Ведь не растаял он—застыл!..»

Ст. 207—209. Тот грозный бог, который на Эвксине ~ И раздробил сармату гордый рог!..— Видимо, речь идет об одном из морских сражений в период русско-турец¬кой войны 1768—1774 гг., может быть, о Чесменском (1770). Эвксинский понт—

5*9

древнегреческое название Черного моря. Сарматы—древнегреческое название кочевых племен; здесь—турки.

Ст. 212. За падших месть! отмщенье за Тильзит!..— Имеются в виду Тильзитские мирные договоры Франции с Россией и Франции с Пруссией, заключенные в ию¬не 1807 г. в Тильзите.

Ст. 238. Где скорбь без крыл, а радости крылаты…—Этот стих будет затем ис-пользован Жуковским в элегии «На кончину Ея Величества королевы Виртем-бергской» (1819).

И. Поплавская

Стихи на портрете (А. А. Плещеева?)

(«Мой, нежной дружбою написанный, портрет…») (С. 184)

Автограф (РНБ, оп. 1, № 14, л. 90 об.)—беловой. При жизни Жуковского не печаталось.

Впервые: Бумаги Жуковского. С. 34—с заглавием: «Стихи на портрете А. И. Плещеева».

Печатается по тексту первой публикации, со сверкой по автографу. Датируется: 21 апреля 1812 г.

При первой публикации четверостишия И. А. Бычков, опираясь на текст авто¬графа, сделал адресатом послания неизвестного А. И. Плещеева. В ПСС, пытаясь исправить «ошибку», редактор А. С. Архангельский адресовал стихотворение же¬не Плещеева—Анне Ивановне, озаглавив его «Стихи на портрете А. И. Плещее¬вой» (ПСС. Т. 2. С. 21), что выглядит достаточно странно при сохранении формы обращения к мужчине: «Мой друг, тобой одним…»

Правда, в окружении Плещеевых существовал, как явствует из воспоминаний внука А. А. Плещеева, еще какой-то Алексей Иванович Плещеев (см.: ИВ. 1895. Т. 60. № 4. С. 339), но никаких упоминаний о нем ни в мемуарных источниках, ни в переписке и дневниках Жуковского не обнаружено, что дает основание исклю¬чить его из возможных адресатов стихотворения.

Думается, в автографе мы имеем дело с опиской Жуковского: своеобразной контаминацией инициалов Анны Ивановны Плещеевой и фамилии ее мужа. Это тем более вероятно, что в рукописи текст надписи к портрету идет сразу же после «Послания к Плещееву. В день Светлого Воскресения» и очевидно связан с ним как своеобразный постскриптум. Это дает основание датировать его 21 апреля 1812 г., а адресатом считать А. А. Плещеева.

А. Янушкевич

570

Элизиум Песня

(«Роща, где, податель мира…») (С. 184)

Автограф (РНБ,оп. 1, № 14, л. 83 об.—84 об.) —беловой.

Копия (РНБ, оп. 2,№3,л. 69—73) —рукою В. И. Губарева.

Впервые: ВЕ. 1813. Ч. 67. №7—8. Апрель. С. 201—203 —без подписи; в со¬ставе подборки стихотворений, подписанных: «В. Ж.»

В прижизненных изданиях: С 1—5 (в С 1—2 отдел «Романсы и песни») с подзаголовком: «Из Маттиссона» и датой: «1812»; в С 5 датировано 1813 г., с за-главием: «Элизиум. Песня (Из Маттиссона)».

Датируется: апрель 1812 г. на основании положения автографа в рукописи.

Перевод одноименного стихотворения немецкого поэта Фридриха фон Матти-сона (1761—1831) «Elysium». В работе над переводом Жуковский пользовался, по всей вероятности, следующим изданием сочинений Маттисона из своей личной библиотеки: Gedichte von Fr. Mattisson. Ziirich, 1802. S. 44—47 (см.: Описание. № 2808; Янушкевич. С. 112).

В основе сюжета—античный миф о душе, попадающей в царство мертвых. Этот сюжет, распространенный в мировой поэзии, приобрел у Маттисона симво¬лическое значение. Жуковский делает «Элизиум» своеобразным эпилогом в песен¬ной подборке, состоящей из 7 стихотворений-песен, которая была опубликована в ВЕ (см.: Янушкевич. С. 109—113). Он подключает весь поэтический строй перево¬да стихотворения Маттисона к словесно-образному контексту подборки. Само за¬главие «Элизиум» и история рождения души, ее полета в очарованном мире, при¬зыв к пробуждению Эндимиона придают стихотворению важный философско-эс-тетический смысл. Не случайно «Элизиум» получает отсутствующий у Маттисона подзаголовок «песня», выступая как выражение лирической суггестивности.

Перевод Жуковского соотносится с «Элизием» Батюшкова, но стихотворения содержат «две принципиально разные мифологемы»: «„миф» Батюшкова содер¬жал элементы преромантической концепции