древнего мировоззрения и был од¬ним из первых шагов к антологической лирике; „миф» Жуковского открывал пути символическому языку» (Вацуро. С. 136).
В сентябре 1827 г. А. И. Тургенев посетил в Штуттгарте Маттисона, прочел ему перевод «Элизиума», и Маттисон «восхищался гармонией языка» (Письма Алек¬сандра Ивановича Тургенева к Николаю Ивановичу Тургеневу. Лейпциг, 1872. С. 146—147).
А. Янушкевич
571
К Батюшкову Послание
(«Сын неги и веселья…») (С. 186)
Автограф (РНБ, оп. 1, № 14, л. 91 об.—112) — беловой, с позднейшей неза-конченной и неучтенной правкой. Копи и:
1) РНБ, оп. 2, № 7, л. 1—6 — рукою А. А. Протасовой, с правкой Жуковского и замечаниями П. А. Вяземского (см. ниже).
2) РНБ, оп. 2, № 3, л. 104—123 — рукою В. И. Губарева; цензурный экз. для С 1.
3) РГАЛИ, оп. 1, № 6, л. 18 об.— 22 об.— рукою неустановленного лица. Впервые: ВЕ. 1813. Ч. 69. №9—10. Май. С. 32—51—с подзаголовком: «В
мае 1812» и подписью: «В. Ж.»
В прижизненных изданиях: С 1—5 (в С 1—3 — отдел «Послания») с да¬той: «1811»; в С 5 датировано 1810 г.
Датируется: май 1812 г.
Особый интерес для творческой истории послания имеет копия № 2 — список рукою А. А. Протасовой, сделанный для передачи адресату послания К. Н. Ба-тюшкову. На нем сохранились пометы рукою П. А. Вяземского, которому этот список был первоначально передан для критических замечаний. Дело в том, что послание «К Батюшкову» является ответом на послание Батюшкова «Мои Пенаты. Послание к Ж(уковскому) и В(яземскому)» и его содержание автор счел необходи¬мым первым делом согласовать со вторым адресатом послания. Замечания эти со¬провождаются правкой самого Жуковского, не вошедшей в окончательный текст послания. Приводим их целиком (постишно):
Ст. 33. Укромный домик твой…— Приписка Жуковского в рукописи, предназна-ченной для Батюшкова: «Не видавши твоего дома, я описал свой». Продолжение рукою Вяземского: «и очень дурно сделал, потому что у Батюшкова описание сво¬его жилища, а в послании к Пенатам нимало не сходствует с твоим, а хозяину, ка¬жется, скорее поверят. Притом же Батюшков признается, что обитель его ничуть не завидна, а ты делаешь его владельцем прекрасной дачи. Стихи прекрасны, но вовсе не у места».
Ст. 114. Яо, ах! пленен небесным…— Правка Жуковского: «И восхищен небесным».
Ст. 128. Туда непосвященной…— Вариант Жуковского: «Туда непросвещенной».
Ст. 155—156. В потоке там журчит // Гармония Наяды…— Помета Вяземского: «Я этого не понимаю». Правка Жуковского: «В источнике журчит // Там пение наяды».
Ст. 211—212. И ты в мечтах жилец II Сего блаженных мира…— Помета Вязем-ского: «В сих двух стихах слова, кажется, слишком разбиты». Правка Жуковского: «И ты в мечтах жилец // Таинственного мира».
Ст. 251—252. Под дланью роковой II Погибнет то, что мило…— Помета Вяземско-го: «Прекрасно! прекрасно!»
572
Ст. 268—270. И ты, как палачом, II Преступник раздробленный IIИ к плахе пригво-жденный…— Помета Вяземского: «Неприятная картина».
Ст. 286—289. Кто слышал в час рожденья II Небесной девы глас, IIВ ком искра вдох¬новенья II С огнем души зажглась…— Вяземский подчеркнул рифму: «глас—за-жглась».
Ст. 348—351. И дочери стыдливой ~ Сама велит внимать…— Помета Вяземско¬го: «Сие подражание известному французскому стиху кажется мне некстати. Пар¬ни верно один из счастливейших поэтов, а однако ж заботливая мать дочери сво¬ей читать его запретит».
Ст. 408—409. И в шуме ветерка, II И в тихом горлиц пеньи…— Помета Вяземско¬го: «Что хочешь, только не горлиц, я ничего томнее их не знаю». Жуковский при¬нял это замечание: в окончательной редакции читаем: «И в тихом ветерка // Вдоль рощи трепетаньи».
Ст. 421—422. Жильцы духовной сени II Невозвратимых тени…— Помета Вязем-ского: «Это место прекрасно!»
Ст. 439—440. Он мир свой оградил II Забором огорода…— Помета Вяземского: «Сколь предыдущие 4 стиха хороши, столь эти два дурны».
Ст. 464—466. Во храм священный их II Прелестниц записных II Толпа войти стре-мится…— Помета Вяземского: «Зачем мешаешься ты не в свое дело. Записные прелестницы относятся к моей части. Прошу оставить их в покое. С нами Бог!»
Ст. 527—529. И запах ароматный II Пленительных кудрей II Во грудь твою лиет-ся…— Помета Вяземского: «Как ни сказано пиитически, а все-таки помада».
Ст. 588. И веровать святым…— Помета Вяземского: «Как будто мученикам!» Правка Жуковского: «Покорствовать святым».
Ст. 627—630. Как тихое светило ~ При сладостных лучах…— Помета Вяземского: «В этом отрывке на каждом стихе должно восклицать: прекрасно! прекрасно! (ра-зумеется, в предыдущем)».
Под стихом 630-м рукою Вяземского написана общая оценка послания: «Теперь скажу тебе вообще мнение мое об твоем послании. Оно отрывками прекрасно; в целом на¬хожу я некоторые погрешности. Во-первых, оно не есть ответ на Батюшкова послание, которое все наполнено сладострастьем, эпикуреизмом, негой. Твое есть послание строгого моралиста, не дозволяющего даже иметь и записных красавиц. Сличая оба послания, ска¬жешь тотчас: любезные поэты верно часто видаться не будут! Ж.(уковский) никогда не может привыкнуть к житию Батюшкова. Пока сей последний будет выходить к калитке навстречу к своей пастушке, первый станет рассуждать о платонической любви, и оба бу¬дут удивляться друг другом. Наконец, послание твое немного длинновато; есть излишно-сти, как, например, описание Батюшкова жилища». Ниже Жуковский написал—уже для Батюшкова: «Я ничего не поправил по этим замечаниям, из которых некоторые, за¬меченные критиком, справедливы. Поправь ты, если хочешь». (Впервые: Стихотворе¬ния. Т. 2. С. 489—490.)
Послание Жуковского действительно написано под впечатлением знаменитого послания Батюшкова «Мои Пенаты», которое не только продолжило культивируе¬мую карамзинистами традицию дружеского послания, но и во многом определило идеологические и структурные особенности этого жанра в его наиболее плодо¬
573
творный — собственно арзамасский — период литературного бытования. Основ-ным литературным образцом послания Батюшкова было послание французского поэта Ж.-Б.-Л. Грессе «La Chartreuse» («Обитель»), переосмысленное в собственно «арзамасском» духе. Батюшков выявил одно важное жанрообразующее новшество: ввел в послание элементы дружеского письма начала XIX в., сделав традиционное послание своеобразной стихотворной разновидностью послания эпистолярного— и это обстоятельство определило особенную живость и привлекательность этого жанра. Культура интимного письма «карамзинистов» (часто включавшего обшир¬ные стихотворные вставки) предполагала ряд специфических признаков: ориен¬тацию на разговорную речь, композицию свободной беседы («обмена»), элементы культурной «игры», соединение бытовой эротики и специфически творческих призывов и т. п. мыслей (см.: Тодд У. М. Дружеское письмо как литературный жанр в пушкинскую эпоху. СПб., 1994), все это—появившись в напечатанном ви¬де— выглядело своеобразным литературным вызовом, нарочитой демонстрацией поэтической индивидуальности как автора послания, так и его адресатов.
Поэтому не случайна та огромная популярность послания Батюшкова, опубли-кованного лишь в 1814 г. (Пантеон русской поэзии. Ч. 1. С. 56—69), но ставшего известным в кругу поэтов гораздо раньше—и «адресаты» этого послания первы¬ми откликнулись на него. Сначала Жуковский — на его послание Батюшков тут же откликнулся своим, первоначально приложенным к письму Жуковскому от июня 1812 г.,— «Прости, отшельник мой…» (см.: Батюшков. Т. 1. С. 221—222), а в 1814 г. опубликованным в «Пантеоне…» (Ч. 2. С. 201—205). Вяземский отозвался двумя посланиями, тоже написанными в духе «Моих Пенатов»: «Мой милый, мой поэт…» (1812) и «Ты на пути возвратном…» (1814). Своеобразное продолжение этого «обмена мыслей» представил лицеист Пушкин в стихотворении «Городок» (1815), написанном тем же размером (трехстопным ямбом), что и перечисленные послания.
Послание Жуковского «К Батюшкову» написано во второй половине мая 1812 г. Обмену посланиями предшествовали продолжавшиеся почти два года дру¬жеское общение и переписка поэтов. Они познакомились в конце 1809 г., когда Батюшков оказался в Москве и сблизился с кружком редакции ВЕ. Между Жуков¬ским, Вяземским и Батюшковым с самого начала установились очень теплые при¬ятельские отношения. Залогом их стал подарок Жуковского Батюшкову: 12 мая 1810 г. он преподносит ему записную книжку «Разные замечания», которую пер¬воначально заполнял сам (подробнее см.: ПМиЖ. Вып. 19. С. 32—43). В июне-ию¬ле 1810 г. Жуковский и Батюшков гостили в подмосковной деревне Вяземского Остафьево и занимались дурачествами и весьма свободным времяпровождением (см. записку Вяземского и Жуковского к Батюшкову от июня 1810 г.—Литератур¬ный архив: материалы по истории русской литературы и общественной мысли. СПб., 1994. С. 119—120). В дружеском кругу Батюшков получил кличку «Пипинь-ка» (иногда «Попинька»), а Жуковский — «Трудолюбивый Жук». Неожиданно по¬кинув Остафьево и уехав в родовую усадьбу Хантоново (Череповского уезда Нов¬городской губ.), Батюшков одновременно (26 июля 1810 г.) написал «извинитель¬ные» письма Жуковскому и Вяземскому (см.: Батюшков. Т. 2. С. 138—142), с кото¬
574
рых и началась дружеская переписка. Это приятельское общение продолжилось зимой 1811 г. в Москве, а осенью (в октябре-ноябре) Батюшков написал свое по¬слание, первоначально названное «К Пенатам». «Конец» этого послания (вероят¬но, заключительное обращение к его адресатам, от слов: «А вы, смиренной хаты // О, Лары и Пенаты…») был тогда же послан Вяземскому с припиской: «Поэт, то есть я, адресуется к Вяз(емскому) и Жук(овскому); но этого не показывай никому, потому что еще не переправлено…» (Батюшков. Т. 2. С. 189). Вяземский отозвал¬ся в письме от 9 декабря: «Браво! браво! Стихи твои прекрасны! сожалею, что не имею начала, и прошу мне его прислать…» (Литературный архив. С. 125). Однако в следующем письме от 19 декабря Батюшков этого послания не прислал, хотя и процитировал: «Когда будет в вашей стороне Жуковский добрый мой, то скажи ему, что я его люблю, как душу» (Батюшков. Т. 2. С. 200). Вероятно, послание «Мои Пенаты» распространилось в литературных кругах: в начале 1812 г. Батюш¬ков уехал из своего имения в Петербург, и Вяземский пеняет ему, «написавшему какое-то славное послание к Жуковскому и Вяземскому, о котором все известны, кроме Жуковского и Вяземского» (Литературный архив. С. 129). Наконец, в пись¬ме от марта-апреля 1812 г. Вяземский прямо обращается: «Не стыдно ли, что до сих пор не прислал ты мне еще послания своего „К Пенатам»? Заплати 20 копеек какому-нибудь переписчику, а я тебе их отдам, и дело с концом» (Литературный архив. С. 130). Послание, однако, было получено адресатом только в конце апре¬ля: в письме от 1 мая 1812 г. Вяземский дал подробный критический разбор его, указав, между прочим, что «…и название пиесы „К Пенатам» мне не нравится. Это послание относится более к Жуковскому и ко мне, нежели к Пенатам; об них ты упоминаешь в начале, а после и слуха нет…» (Литературный архив. С. 132; от¬вет Батюшкова на этот разбор см. в его письме от 10 мая—Т. 2. С. 214). В том же письме Вяземский сообщает, что Жуковского еще нет в Москве, но скоро он дол¬жен приехать.
В Москве Жуковский пробыл недолго: 12 июня 1812 г. началась Отечествен¬ная война, вслед за нею последовали многочисленные разъезды. Между тем, об¬ширное, 678 ст., послание «К Батюшкову» было готово еще до начала войны. От¬правляя его Вяземскому, Жуковский заметил в сопроводительной записке: «… же¬лаю очень, чтобы эта пиеса тебе понравилась; чтобы она стоила Батюшковой
