пие¬сы, чем я буду и доволен…» (РГАЛИ, оп. 1, № 1909, л. 66).
В этот же период Жуковский написал не дошедшее до нас письмо Батюшкову. Из сохранившегося ответного письма (написанного, несомненно, до 12 июня) мы узнаем, что в письме Жуковского содержались какие-то фрагменты из послания («Твои отеческие наставления — как писать стихи, я принимаю с истинною благо-дарностию; признаюсь однако же, что ими воспользоваться не могу»—Т. 2. С. 219), что Батюшков, несомненно, знал о существовании послания, но не полу¬чил его: «Пришли мне твое послание, которого я ожидаю с нетерпением, как сви¬детельство в храм славы и бессмертия, и — что всего лестнее для сердца—как сви¬детельство твоей дружбы к бедному, хилому Батюшкову» (Там же. С. 220). К это¬му письму и было приложено написанное Батюшковым ответное послание «К Жу¬ковскому».
575
Послание Жуковского «К Батюшкову» было отдано в печать при первом удоб¬ном случае и вышло в свет в начале мая 1813 г. Однако, как свидетельствуют пись¬ма Жуковского к Вяземскому, автор собирался еще продолжить работу над ним. Так, он просил Вяземского в письме от 13 июня 1813 г.: «Если твой Астафьевский дом не сожжен и не совсем разграблен, то ты верно найдешь в нем мои бумаги, отправленные тобою туда из Москвы: список моих стихов, послание Батюшкову и пр. Прошу тебя все это мне поскорее доставить. Жаль очень, если эти chefs-d’ceuvre употреблены на разжигание французских трубок и на подтирание французских жоп» (РГАЛИ, оп. 1, № 1909, л. 27). В письме от 27 июня эта же просьба детализи¬рована: «Еще другая просьба: я оставил тебе при нашем расставании некоторые стихотворные бумаги свои; если они избегли хищных когтей французских, то ты верно найдешь их в Астафьеве. Потрудись отыскать и поскорее доставить: жаль будет, если пропали; жаль послания Батюшкова к Пенатам и моего к Батюшкову. Последнее напечатано, но по старому стилю; у тебя было поправленное» (Там же. Л. 29. Курсив мой.—В. К.). Вяземский, однако, так и не смог отыскать этих текстов в разграбленной французами подмосковной; 7 июля 1813 г. он отвечал Жуковско¬му: «Вопрос твой о стихотворных бумагах твоих разодрал мое сердце: не перестаю до сих пор шарить в своих сундуках и шкапах и требовать от людей и от неба соб¬рания твоего, но все напрасно! Бумаг твоих нет! (…) Тем более досадую о жребии твоих стихов, что все мои дрянные бумаги остались целы. Видно однако же, что похититель был не без вкуса» (РГАЛИ, оп. 2, № 20, л. 20). Поскольку «переправ¬ленный» экземпляр послания так и не нашелся, Жуковский в дальнейших изда¬ниях не вносил в его текст сколько-либо значительной правки.
Желание же как можно скорее напечатать послание «К Батюшкову» (до появ¬ления в печати исходного послания «Мои Пенаты») объясняется существенным идеологическим противостоянием двух поэтов, отразившимся в содержании обо¬их посланий,— и Вяземский в приведенных выше замечаниях абсолютно точно отметил, что, в сущности, послание Жуковского «не есть ответ на Батюшково по¬слание. «Мои Пенаты» Батюшкова были развитием «эпистолярной» мысли, выска¬занной им еще в 1809 г. (письмо к Н. И. Гнедичу от 3 мая 1809 г. из Финляндии): «женимся, мой друг, и скажем вместе: Святая невинность, чистая непорочность и тихое сердечное удовольствие, живите вместе в бедном доме, где нет ни бронзы, ни драгоценных сосудов, где скатерть постлана гостеприимством, где сердце на языке, где Фортуна не чествует в почетном углу, но где мирный Пенат улыбается друзьям и супругам… мы вас издали приветствуем!» (Батюшков. Т. 2. С. 94). Эта общая идея в конце 1811 г. наполнилась дополнительным смыслом, относящимся прежде всего к поэтам-адресатам его послания: Вяземский в сентябре 1811 г. же¬нился на В. Ф. Гагариной, а Жуковский завершил строительство своего «домика» в Белеве и стал восприниматься как «Белева мирный житель» (так назвал его Ба¬тюшков в послании «К Жуковскому»). Сам Батюшков между тем оказался в одино¬честве в «хижине убогой», в старой небогатой наследственной усадьбе—и понево¬ле должен был сравнивать собственную судьбу с жизнью своих приятелей. Поэто¬му послание «Мои Пенаты» оказалось построено на характерных антиномиях и недоговоренности.
576
Жуковский в ответном послании представляет похожую конструкцию — но на место французской поэтической стихии сознательно ставит немецкую. Послание «К Батюшкову» может быть разделено на шесть условных частей: 1) Включение в ситуацию «поэтического новоселья», приветствие поэту в его Доме и описание са¬мого Дома, построенное на реалиях из «Моих Пенатов»; 2) ситупация «новоселья» переносится в символический план, для чего Жуковский подробно пересказывает содержание стихотворения Ф. Шиллера «Die Teiliung der Erde» («Раздел земли»; ст. 72—122) и представляет образ богини Фантазии из стихотворения Гёте «Meine Gottin» («Моя богиня»; ст. 123—208), переведенного Жуковским еще в 1809 г. (см.: Галюн. С. 1—9); 3) утверждение облика поэта как «жильца незнаемого мира», при этом поэтический мир предстает как противостоящий миру действительной жиз¬ни, а поэт, соответственно, как антипод всем остальным смертным; 4) обширное отступление о «кодексе чести» истинного поэта и серия советов-требований в этом отношении, предъявленных к адресату; 5) пример поэтического разрешения по¬ставленных задач: по аналогии с «Моей Лилетой», представленной Батюшковым, Жуковский разрабатывает поэтическую тему «любви невинной», в осмыслении ко¬торой использованы мотивы стихотворения Исаака фон Гернинга «СЫое ап Amyntas» («Хлоя к Аминту»; ст. 501—605). См.: Галюн. С. 1—4; 6) финальная часть послания — откровенная мораль, прочитанная адресату, который не прав в ряде своих утверждений, а более всего в том, что «быть таким желает, // Каким в своих стихах // Себя изображает». Позднее Жуковский, вероятно, воспринимал идеоло¬гию этого послания как в определенной мере консервативную, поэтому и «сдви¬гал» время его создания то к 1811, то даже к 1810 г.
Батюшков, видимо, ничего не поправил в послании Жуковского, так как оно привело его в восторг. «Послание к Бат(юшкову) прелестно,— писал он Вяземско-му.—Жуковский писал его влюбленный. Редкая душа! Редкое дарование! Душа и дарование, которому цену, кроме тебя, меня и Блудова, вряд ли кто знает. Мы должны гордиться Жуковским. Он наш, мы его понимаем» (Батюшков. Т. 2. С. 239). И одновременно в письме Н. Ф. Грамматину: «…дивная поэзия, в которой множество прелестных стихов и в которой прекрасная душа—душа поэта дышит, видна как в зеркале!» (Там же). Сам Батюшков воспринял послание как «ответ „Пенатам»» (Там же).
Ст. 43—45. И тубероза—чистой II Эмблема красоты, IIС роскошным анемоном…— Тубероза (от лат. tuberosus, «покрытый бугорками», декоративное растение с ду-шистыми белыми, собранными в кисть цветами, используемое в парфюмерии. Анемон—травянистое растение семейства лютиковых с характерным запахом. Определяя эмблемой «чистой красоты» растения, основным признаком которых является приятный запах, Жуковский тем самым подчеркивает особое значение именно обоняния в эстетическом восприятии.
Ст. 49. Там мельница смиренна…— В «Моих Пенатах» и других стихотворениях Батюшкова, представляющих условное поэтическое жилище, никакой мельницы нет. Однако, например, Пушкин, выводя образ Батюшкова в сатире «Тень Фон-Визина» (1815), пишет: «Но вдруг близь мельницы стучащей…» (ст. 271). В дан¬
19 — 536
577
ном случае «мельница» возникла именно как воспоминание Пушкина об этом по-слании Жуковского.
Ст. 90. Будь каждый при своем!..— Этот стих был использован Пушкиным как заключительный стих послания «Батюшкову» («В пещерах Геликона…»; 1815). Пушкин лишь несколько изменил его («Будь всякий при своем» — ст. 32) и выде¬лил курсивом, т. е. оформил как прямую цитату. Предшествующий стих пушкин¬ского послания («Бреду своим путем…» — ст. 31)—тоже измененная цитата из по¬слания Жуковского; ср. ст. 650: «Идет своей тропою…»
Ст. 157. Храним Сильваном лес…— Сильван (рим. миф.), бог лесов и дикой при-роды; отождествлялся с Паном.
Ст. 158. Грудь юныя Дриады…—Дриады (греч. миф.) — нимфы деревьев.
Ст. 166. Мелькает рог Селены…— Селена в греч. мифологии—олицетворение луны.
Ст. 168. Тоскует Филомела…—Филомела (греч. миф.) — афинская царевна, пре-вращенная богами в соловья; в поэтической традиции—обозначение соловья.
Ст. 183. Посредственность—Харита…— Хариты (греч. миф.), благодетельные богини, спутницы Афродиты, воплощающие доброе, радостное и вечно юное на¬чало в жизни.
Ст. 325. То Весты огнь священный…— Веста (рим. миф.) богиня священного оча¬га городской общины и дома.
Ст. 348—351. И дочери стыдливой ~ Сама велит внимать…— Перевод крылато¬го выражения из комедии Алексиса Пирона «Метромания» (1760): «La тёте еп prescrire la lecture а sa fille» («Мать предпишет читать ее своей дочери»—фр.). В поэтической традиции «старших карамзинистов» этот совет воспринимался как свидетельство «чистоты» поэтических помыслов; ср. двустишие И. И. Дмитриева «К портрету М. Н. Муравьева» (1803): «Я лучшей не могу хвалы ему сказать: // Мать дочери велит труды его читать». Батюшков в восприятии современников не принадлежал к числу «целомудренных» поэтов — и в этом отношении его часто сравнивали именно с Жуковским; ср. в письме А. Ф. Воейкова к Вяземскому от 25 декабря 1816 г.: «Бат(юшков) заставляет нередко краснеться женщин. Не об нем, а об Жуковском думал тот поэт, который написал стих: «La mere en prescrire la lecture a sa Glle» (РГАЛИ, ф. 195, оп. 1, № 1602, л. 4).
Ст. 422. Невозвратимых тени…— намек на воспоминания о поэтах-предшест-венниках в послании Батюшкова «Мои Пенаты» (у Батюшкова: «… Веселы тени // Любимых мне певцов»).
Ст. 462. Ааис коварных узы…—Лаисы — имена известных греческих гетер.
Ст. 580.Любимая мечта…— Намек на стихотворение Батюшкова «Мечта» (1804, 1810, 1817). Вторая редакция его была послана автором Жуковскому для публика¬ции в ВЕ (1810. Ч. 49. № 4. С. 283—285), а в 1811 г. была переработана и отослана Жуковскому для СРС, где помещена в расширенном виде (Ч. 5. С. 323—331).
В. Кошелев
57«
Нина к своему супругу в день его рождения
(«Друг! в тот миг, как из безвестной…») (С. 203)
Автограф (РНБ, оп. 1,№ 14,л. 105 об.) — беловой, с подзаголовком: «1812 го¬да 1 июня».
При жизни Жуковского не печаталось. Впервые: ПСС. Т. 1. С. 105.
Печатается по тексту ПСС, со сверкой по автографу. Датируется: 1 июня 1812 г.
Вероятно, стихотворение предназначалось для празднования в с. Черни дня рождения его хозяина, Александра Алексеевича Плещеева (о нем см. примеч. к «Посланию А. А. Плещееву. В день Светлого Воскресения»), мастера устраивать веселые представления и концерты, где он часто был и автором, и исполнителем музыкальных и поэтических дивертисментов. Неизменной участницей спектаклей и исполнительницей романсов была его жена Анна Ивановна Плещеева (урожд. гр. Чернышева), которую супруг обычно называл Ниной.
В этом дружном и дружественном по отношению к нему доме очень часто бы¬вал Жуковский и его родственники — племянницы Маша и Саша с матерью Екате¬риной Афанасьевной Протасовой, приходившейся по мужу теткой А. А. Плещееву.
Стихотворение, видимо, было (или должно было быть) преподнесено или чи¬тано Анной Ивановной А. А. Плещееву в день его рождения 1 июня. Все праздни¬ки в доме Плещеевых проходили многолюдно, и программа их проведения гото¬вилась
