доволен» (Батюшков. Т. 2. С. 251).

Опыт перевода нашел отражение в содержании и поэтическом строе «Певца во стане русских воинов», написанного спустя несколько месяцев: это сочетание эпического и лирического, образ вдохновенного певца; композиционная структу¬ра, включающая в себя песни, хоровые партии, повторяющие концовки строф.

«Пиршество Александра» вновь возникает в творческих раздумиях Жуковско¬го в 1814 г. в связи с замыслом «Послания Александру» как оды, которая положи¬ла бы традицию отмечать поэтическими творениями день рождения Александра I. «При имени государя,— пишет Жуковский А.И.Тургеневу в ноябре 1814г.,— сердце распаляет воображение. Кто подумает о лести! Россия должна благодарить его за тот великий характер, который он к славе ее явил в таких решительных об¬стоятельствах (…). У меня бродит в голове мысль, что если б 25 декабря было бы

5«3

для нас то же, что для англичан день Святой Сесилии, чтобы непременно каждый год была бы сочинена ода на этот день и положена на музыку? Почему не быть у нас Драйденам, Попам и Конгривам? А какой сюжет!» (ПЖТ. С. 127)

Ст. 1. По страшной битве той, где царь Персиды пал…—Драйден использует в оде эпизод из истории Александра Македонского—пир в Персеполе после побе¬ды над Дарием III в 330 г. до н. э., рассказанный в «Сравнительных жизнеописа¬ниях» Плутарха (гл. 32 «Александр»).

Ст. 5. Красою бог, Филиппов сын…— имеется в виду Александр Македонский (356—323 до н. э.), сын Филиппа II.

Ст. 17. Я зрелся Тимотей среди поющих клира…— Речь идет о греческом музыкан¬те и поэте из Милета, жившем в 446—357 гг. до н. э. Тимотей создал мощное пес¬нопение для мужского хора, которое было по душе Александру.

Ст. 28. К Олимпии летит, к грудям ее приник…— Олимпия (Олимпиада) — мать Александра Македонского, жена царя Филиппа II. По преданию, Олимпиаде на¬кануне брачной ночи «привиделось, что раздался удар грома и молния ударила ей в чрево, отчего вспыхнул сильный огонь» (Плутарх). Отсюда у Драйдена образ Александра богоподобного.

Ст. 63. ОнДария поет: «Царь добрый! Царь великий!»…— речь идет о Дарий III, который умер после битвы с Александром Македонским из-за измены своих со-ратников.

Ст. 81. Проснись, лидийский брачный глас…—Тип песнопения от названия Ли¬дии, средней области на западном берегу Малой Азии, знаменитой искусством хо¬ровой поэзии, исполнявшейся под звуки флейты и отличавшейся от фригийской и дорианской нежностью и мягкостью тона.

Ст. 111. Покорствуй гневу Эвменид…— Богини мщения в греч. мифологии.

Ст. 126. Бедой на Персеполь их гневны очи блещут…—название столицы древней Персии, разрушенной Александром Македонским.

Ст. 133—134. Таиса, вождь герою, II Елена новая, зажжет другую Трою…—Анало-гия с историей войны греков с троянцами, начавшейся из-за любви троянского царя Париса к Елене.

Ст. 140. Сесилия, творец органа…— имя святой католической церкви (1 пол. III в.), считается изобретательницей органа и покровительницей духовной музы¬ки. Ее память в Лондоне чтят 22 ноября.

Э. Жилякова

К Плещееву

(«Ты, Плещепуп…») (С. 210)

Автограф неизвестен.

Копия (ПД. №27. 795 / CXCVIII.6.66, л. 1—1 об.) —рукою М. А. Протасо¬вой, с датой: «1812».

При жизни Жуковского не печаталось. Впервые: Гофман. С. 92—93.

584

Печатается по тексту первой публикации, со сверкой по рукописи. Датируется: первая половина 1812 г.

Это послание к А. А. Плещееву не могло быть написано после августа 1812 г., когда Жуковский покинул Муратово и вступил в Московское ополчение. Наибо¬лее вероятное время его написания — весна 1812г., поскольку в стихотворении идет речь о весенних простудных заболеваниях.

Ст. 19. Наш Боергав…— Бургаве (Boerhaave) Герман (1668—1736), знаменитый нидерландский врач, ботаник и химик. Здесь Боергавом назван один из орлов¬ских врачей, с которыми у Жуковского, Протасовых и Плещеевых были наиболее тесные отношения: Вицман или Гаспари. Вицман упоминается в стих. «Друзья! прой¬дет два дни…» и «Что делаешь, Сандрок?», Гаспари — в ПЖТ (С. 108—ПО, 134).

Ст. 33—34. Да захворал II Наш генерал!..— М. Л. Гофман сделал следующее при-мечание к этим стихам: «Генерал Бонами, участник литературных упражнений в селе Черни» (Гофман. С. 93). Бонами не может быть тем лицом, которое упомяну¬то в послании Жуковского, поскольку Бонами прибыл в Орел только 27 февраля

1813 г. (см. примеч. к стих. «К доктору Фору»). Из ближайшего окружения Жуков-ского здесь наиболее вероятен Павел Иванович Протасов (1760—1828), брат А. И. Протасова, мужа Е. А. Протасовой. В 1810-х гг. П. И. Протасов был вице-гу-бернатором г. Орла и, таким образом, имел штатский чин, соответствующий гене-ральскому. П. И. Протасов неоднократно упоминается в письмах и дневниках

1814 г. (Письма-дневники. С. 166—168. 171—172).

Ст. 52. И Павлов-крюк…— Может быть, тот же Павлов, который упомянут в стих. «Любовная карусель…» Сведений об этом лице обнаружить не удалось.

О. Лебедева

(К П. А. Вяземскому)

(«Князь Петр, жилец московский!..») (С. 211)

Автограф (РГАЛИ, оп. 1,№5, л. 21) — беловой. При жизни Жуковского не печаталось.

Впервые: ПМиЖ. Вып. 13. Томск, 1986. С. 58—59. Публикация О. Б.Лебе¬девой и А. С. Янушкевича.

Печатается по рукописи.

Датируется: 2-я пол. 1811 — 1-я пол. 1812 г.

Основанием для датировки стихотворения, написанного на бумаге с водяным знаком 1805 г., служат его топографические реалии: ст. «Он за сто верст в селе» и упоминание Орловской губ. как местопребывания Жуковского свидетельствуют, что речь идет о том периоде жизни поэта (июнь 1811 — начало августа 1812 г.), ко¬торый он почти безвыездно провел в Орловской губ.: в поместьях Е. А. Протасо¬вой Муратово, А. А. Плещеева Большая Чернь и в собственном доме в деревне Холх, в полуверсте от Муратова (см.: ПЖТ. С. 94—96; комм, к стих. (П. А. Вязем¬скому) «Мой милый друг…»).

5«5

На обороте листа, на котором записан текст послания, сохранился фрагмент сургучной печати и адрес: «Его сиятельству князю Петру Андреевичу Вяземскому в Москве, на Кисловке, в доме Смирнова, в приходе Иоанна Милостивого», под-робность которого доказывает, что письмо было отправлено по почте, а не пере¬дано с оказией. Адрес Вяземского на Кисловке в допожарной Москве подтвержда¬ется его письмом к А. И. Тургеневу от 16 октября 1812 г. из Вологды: «Давно ли беседовали мы с тобою на Кисловке?» (ОА. Т. 1. С. 4).

Ст. 27—28. А сколько же мученья II От злого голика!..— Образ голика (веника) весьма продуктивен в домашней поэзии Жуковского, в шутливых экспромтах 1811—1813 гг. Он встречается в «Коловратно-куриозной сцене…» и стих. «Похож¬дения, или Поход первого апреля».

О. Лебедева

Мечты Песня

(«Зачем так рано изменила?..») (С. 212)

Автограф (РНБ, оп. 1,№14,л. 107—108) —беловой.

Копия (РНБ, оп. 1, № 12,л. 35 об.— 36 об.) — рукою М. А. Протасовой.

Впервые: ВЕ. 1813. Ч. 70. № 14. С. 81—84 —с подписью: «В. Ж.», без указа¬ния на источник перевода. «Мечты» — единственный поэтический текст этого но¬мера. Первая строфа стих. «Мечты», подписанная: «Жуковский», была напечатана В. К. Кюхельбекером в качестве эпиграфа к его стих. «Элегия. К Дельвигу» (СО. 1817. Ч. 41. №41. С. 105).

В прижизненных изданиях: С 1—5 (в С 1—4отдел «Романсы и песни»); в С 1—2 — с указанием на источник: «Из Шиллера», в С 3 «Сочинение Шиллера». ВС 1—2 отнесено к 1812., в С 5 — к 1810г., в «Общем оглавлении» — к 1811 г. (см.: Матяш. С. 154).

Датируется: первая половина 1812 г.

Основанием для датировки являются следующие аргументы: а) положение ав-тографа среди стихотворений 1812 г. («Элизиум», «Послание к Плещееву. В день Светлого Воскресения», «К Батюшкову», «К А. Н. Арбеневой. 16 июля 1812 года» и др.); б) датировки в С 1—2—1812 г.; в) план собрания стихотворений в 3 томах (С 1, вышло в 2 т.), над которым Жуковский работал в Долбине осенью 1814 г.: в списке стихотворений 2-го тома «Мечты» отнесены к 1812 г. (РГАЛИ, ф.198, оп. 3, №8, л. 15 об.)

Стихотворение «Мечты» является свободным переводом элегии Ф. Шиллера «Die Ideale» («Идеалы», 1795), впервые напечатанной в «Musenalmanach fiir das Jahr 1796», переработанной и сокращенной для собрания стихотворений 1800 г. Перевод выполнен по этой второй редакции. Жуковский сохранил метрику и строфику оригинала (4-стопный ямб с чередованием женских и мужских клаузул, 11 8-стишных строф с рифмовкой аБаБвГвГ), но, в целом следуя лирическому сю¬

586

жету оригинала, меняет его образную структуру, особенно к концу: последние две строфы переведены наиболее свободно.

По замечанию А. Г. Горнфельда, «как глубоко лирическое признание, „Идеа¬лы» в высшей степени важны для характеристики мировоззрения и настрое¬ния Шиллера» (Шиллер Ф. Собр. соч. в переводе русских писателей / Под ред. С. А. Венгерова: В 4 т. СПб., 1901. Т. 1. С. 377).

Сам Шиллер в письме В. фон Гумбольдту от 7 сентября 1795 г. оставил следую¬щую характеристику «Идеалов»: «Ваше мнение, что „Идеалам» недостает силы и огня, совершенно справедливо, но меня удивляет, что вы ставите мне это в упрек. „Идеалы» — стихотворная жалоба, где сжатость, в сущности, неуместна. Жалоба по природе своей многословна и всегда нечто вялое; ибо сила не жалуется. (…) Настроение, из которого вытекло это стихотворение, сообщается читателю,— а этим, по самой его сущности, ограничиваются его притязания. (…) С этим чувст¬вом спокойной покорности я хотел расстаться с читателем» (Шиллер Ф. Указ. соч. Т. 1. С. 376—377).

Рецепция «Идеалов» Шиллера в русской поэтической традиции имеет долгую историю. По замечанию В. Э. Вацуро, для этого процесса оказалось «существенно, что и сам исходный текст Шиллера варьировал общеэлегические формулы (…). В русской поэзии и у Шиллера они появились одновременно» (Вацуро. С. 118). Ос¬новные поэтические мотивы, образующие эмоциональный рисунок «Идеалов» — «весна дней», «златое время» как метафоры юности, а также мотивы «увядания» и «отцветших лет» как метафоры скоротечности юности, встречаются в стихотворе¬ниях И. А. Крылова «К реке М…» (1795), Н. И. Гнедича «Скоротечность юности» (1806), В. М. Перевощикова «Утро» (1809), В.С.Филимонова «К Лауре» (1809). См. об этом: Гиппиус В. В. К вопросу о пушкинских «плагиатах» // Пушкин и его современники. Вып. 38—39. Л., 1930. С. 44—45; Вацуро. С. 118 и далее.

Закономерный итог «контаминации лирических мотивов, восходящих к разным источникам»,— обращение русских поэтов-переводчиков к тексту, который ока¬зался «своего рода центром кристаллизации» (Вацуро. С. 119) — «Идеалам» Шил¬лера. Это стихотворение оптимально соответствовало представлению о жанре эле¬гии в эстетическом сознании эпохи.

В 1812 г. были осуществлены два перевода «Идеалов»: М. В. Милоновым под заглавием «К юности: Подражание Шиллеровым „Идеалам»» (СПб. вестник. 1812. Ч. 1. С. 161—163) и В. А. Жуковским под заглавием «Мечты».

Переводу Жуковского предшествует почти десятилетняя история. Факт срав-нительно раннего знакомства поэта с элегией Шиллера удостоверен своеобраз¬ным прозаическим парафразом первых четырех строф «Идеалов» в статье «О пу¬тешествии в Малороссию» (1803), рецензии на одноименную книгу писателя-сен¬тименталиста кн. П. И. Шаликова. Ср.: «… вспомним о прошедшем, которое не¬возвратно, которое быстро сокрылось и, может быть, унесло наше счастие. (…) Молодой человек, с пламенною душою, хотел бы, кажется, всю натуру прижать к своему сердцу. Всюду