жизни. О друг, где же они? Где наш старец— Андрей — эти гробы пусть будут для нас указательными столбами к будущей жиз¬ни. Пока скажу вместе с тобою: слава Богу, что мы здесь не бессмертны (л. 1).
Добрый, приближься с чувством к сему мирному памятнику; здесь лежит отец и сын—один был другом отца—и старец пережил юношу — смерть соединила их—сыновья воздвигли сей памятник отцу, нежные братья брату—три из них
даны натурой, четвертый по выбору. Вот место, близ которого они соединяются мыслями; здесь чувство потери стесняет житейские узы, дабы союз их и там не был разорван.
Я замечаю, что настоящее тебя обременяет
Или и на твою часть досталось —
Или уже разрушен мир.
Фантазия отлетела ко дням минувшим
И ты оставленный спутниками печально смотришь за ними вслед.
И живешь воспоминаниями.
Друг, я понимаю тебя.
Этот печальный голос мне слышался часто
Сравниваю самого себя с собою бывшим теперь.
О беден -гот, кто переживет и самого себя.
Помнишь те годы, которые провели мы вместе
Беспечность, веселость, надежда присутствовали при наших пирах
Потом разбрелись — каждый начал своею дорогою искать счастье.
Что ж — мы откликаемся на зов друг друга —
И голос его один —скрылся из нашего круга, а мы…
Ясный день, благовоние липы — все возбуждало в душе земное чувство
Тогда еще будущее было подвластно воображению,
Которое населяло его всем приятным.
Теперь отчего живое чувство всегда производит уныние.
Увы! уже воображение не обманет.
Живое чувство то же,
Но мечты, соединенные с ним, не те…
Все то представится, что бы можно сделать [нрзб.]
Но голос говорит: этого не будет.
Друг! Беден тот, кто переживет самого себя.
Он останется один, прикован к настоящему —
Которое мрачно, не смея смотреть иа будущее,
Которое ничего не обещает.
Гробы друзей единственные памятники его минувшей жизни, Которая уже не возвратится.
Друг и брат — неси же мирты и розы на гробы нашего старца и нашего Андрея!
Один в миг из области надежды в область исполнения
Он отворил своему старцу дверь желанного мира
Их памятники пусть будут для нас указателями на дороге к тому миру.
Пока скажу вместе с тобою: какое счастие, что мы в этом свете не бессмертны (л. 2).
633
Этот план дает представление об этапах разработки элегической темы и о со¬бытиях, отраженных в послании. В июле 1813 г. исполнилось 10 лет со дня смер¬ти задушевного друга Жуковского и старшего брата А. И. Тургенева—Андрея (см. примеч. к стих. «На смерть А(ндрея Тургенева)»). Послание Жуковского стало залогом памяти о годах юности, атмосфере Дружеского литературного общества и дома Тургеневых. Авторские примечания Жуковского, приводимые ниже по-стишно, так как Жуковский снял их в последней прижизненной публикации (С 5. Т. 2. С. 11—18), передают эту атмосферу. В сентябре 1813 г. из Муратова Жуков¬ский писал Воейкову: «Я получил твое письмо в то время, когда писал к Тургене¬ву послание, касающееся и до тебя; я доставлю его и к тебе, ибо ты имеешь на не¬го такое же право, как и Тургенев. Ты один из действующих лиц той прекрасной комедии, которую мы играли во время оно и которая называется счастие. Многие из актеров сошли со сцены, а для остальных пиеса кончилась; они разделись, уста¬ли и просят, чтобы их скорее отпустили по домам» (РА. 1900. Кн. 3. № 9. С. 16).
Послание вызвало восторженную оценку адресата. «Читал ли ты его послание ко мне,— писал А. И.Тургенев к Воейкову.— Какие мысли и какая дружба! Я возьму стихи его в сень бессмертных и там стану услаждать и утешать их в скуке бессмертия. Она же мне даст право восседать между Орестом и Пиладом, Мюлле¬ром и Бонштеттеном, между двумя Андреями [Тургеневым и Кайсаровым] и с ни¬ми ожидать вас, друзья мои». И далее, обращаясь непосредственно к Жуковскому, заключает: «Слезы, которые несколько раз проливал я при чтении послания твое¬го, слезы восхищения и благодарности за дружбу к незабвенным и ко мне, лучше слов выразят тебе все, что душа моя желала бы передать твоей…» (цит. по: Весе¬ловский. С. 150). В октябре 1813 г. Тургенев писал к Вяземскому: «Сию минуту получил я его [Жуковского] послание ко мне, в ответ на мое письмо к нему. Пре¬восходно! Боюсь напечатать его, ибо из его стихов узнают тайну души моей, кото¬рая от Жуковского не была скрыта» (ОА. Вып. 1. С. 16).
Тургеневу, в ответ на его письмо.— В С 1—4 Жуковский к заглавию сделал следующее примечание: «Сие послание посвящено воспоминаниям молодости: двух дру¬зей, украшавших ее, нет уже на свете». Речь идет об Андрее Ивановиче Тургеневе и Андрее Сергеевиче Кайсарове (1782—1813). Последний незадолго до написания послания, 14(26) мая 1813 г., погиб под Ганау в составе одного из партизанских отрядов, в тылу врага. Жуковский хотел посвятить его памяти стихотворение. В письме к А. И. Тургеневу от июля 1813 г. Жуковский сообщает: «Надобно друга и товарища помянуть стихами. Напишу и доставлю к тебе» (ПЖТ. С. 103). В переч¬не задуманных стихотворений 1813 г. встречается заголовок: «На с(мерть) Кайса¬рова» (РНБ, оп. 1, № 78, л. 30), но само стихотворение или не было написано, или до сих пор не обнаружено.
Ст. 5. С стеснением письмо твое читаю…— Это письмо до сих пор не известно в печати.
Ст. 28—30. … исчезло все—и сад, II И ветхий дом, где мы в осенний хлад II Святой союз любви торжествовали.— Здесь Жуковский вспоминает о заседаниях Дружеско¬го литературного общества в 1801 г., о встречах пансионских друзей в московском доме А. Ф. Воейкова на Девичьем поле («поддевический дом»). Эти стихи являют¬
634
ся реминисценцией из стихотворения Андрея Тургенева «К ветхому поддевиче-скому дому А. Ф. В(оейкова)»: «Сей ветхий дом, сей дикий сад глухой, // Убежище друзей, соединенных Фебом…» (Поэты 179Q—1810-х годов. Л., 1971. С. 238). Под-робнее см.: Веселовский. С. 137—140.
Ст. 32—33. Где время то, когда наш милый брат II Был с нами, был всех радостей ду¬шою?..— Здесь и далее речь идет об Андрее Тургеневе, который был организато¬ром Дружеского литературного общества.
Ст. 43—48. Старик при нем был юноша живой ~ И он друзей не рознил с сыновья-ми…—Жуковский отдает здесь дань признательности и благодарности отцу брать¬ев Тургеневых, директору Московского университетского пансиона И. П. Турге¬неву (1752—1807), которого считал своим духовным отцом. Ср. в планах: «Сыно¬вья воздвигли сей памятник отцу, нежные братья брату—три из них даны, чет¬вертый— по выбору». Жуковский имеет в виду братьев Тургеневых—Александ¬ра, Николая и Сергея и себя самого.
Ст. 106—107. Один исчез из области земной II В объятиях веселыя Надежды…— К этим стихам в С 1—4 Жуковский сделал развернутое примечание: «Андрей Ивано¬вич Тургенев. Он умер в полном цвете жизни. Ум необыкновенно проницательный, ост-рый и ясный; чистое, исполненное любви к прекрасному сердце. В сем послании изображен он таким, каков был.
Наружность его отвечала его характеру; быстрый взор, казалось, ясно читал в каж-дом сердце; но этот взор никого не приводил в замешательство—в нем сияла кроткая, непритворная, доброжелательная душа. И разговор его был таков же: невозможно было иметь более остроты, и ничья острота не имела в себе столь много привлекательного, ибо она была непринужденная, не оскорбляла самолюбия, соединялась с нежностию сер¬дечною и была самым приятным ее выражением. Стих: Не он ли нас тесней соединял? есть самое верное изображение той дружбы, которую питали к нему его товарищи: этим одним, общим для всех них чувством, теснее были они соединены и между собою. Он точ¬но был для них душою всех радостей. И теперь с живым об нем воспоминанием всегда возобновляется сладкое чувство прежней молодой жизни, а вместе с этим чувством и все, что было лучшего в этом лучшем времени. Жизнь его можно назвать прекрасною неиспол¬нившеюся надеждою: в нем созревало все, что составляет прямое достоинство человека; но это все бесплодно погибло для здешнего света».
Ст. 114—117. Другой… старик… ~ Над юностью обрушилась прекрасной!..— При-мечание Жуковского в С 1—4 к этим стихам: «Иван Петрович Тургенев. Он имел не-счастие пережить милого сына, и эта потеря, кажется, была отчасти причиною собст-венной преждевременной смерти его: он умер не в дряхлых летах, от паралича, лишенный памяти, языка, руки и ноги. Любовь его к детям была товариществом зрелого, опытного мужа с юношами, привязанными к нему свободною доверенностью, сходством мыслей и чувств и самою нежною благодарностью.
Нельзя без сладкого чувства вспомнить об этом старце. Он был живой юноша в кругу молодых людей, из которых каждый готов был сказать ему все, что имел на сердце, буду¬чи привлечен его прямодушием, отеческим участием, веселостью, простотою. Последние годы жизни его были горестны. Тяжелая болезнь мало-помалу его уничтожала».
6}5
Ст. 123. Она прошла…— Примечание Жуковского: «И отец и сын покоятся вме¬сте. Они погребены на кладбище Невского монастыря. Один камень покрывает их моги-лы». Впоследствии, в конце 1818 — начале 1819 г. Жуковский сочинит эпитафию к их надгробию (см. примеч. к стих. «Надгробие И. П. и А. И. Тургеневым» в т. 2).
А. Янушкевич
Эпимесид
(«О, жребий смертного унылый!..») (С. 285)
Автограф (РНБ, оп. 1,№ 14, л. 122) —беловой.
Впервые: РМ. 1815. №2. С. 129—131—с подзаголовком: «Из Парни» и под¬писью: «Жуковский».
В прижизненных изданиях: С 1—5 (в С 1—4 отдел «Смесь»); в С 1—2 — с заглавием: «Эпимесид. Из Парни» и датой: «1813». В С 5 — с заглавием: «Эпиме¬сид (Из Парни)» и датировано 1810 г.
Датируется: 1813 г. на основании положения автографа в рукописи и указа¬ний в С 1—2.
Стихотворение «Эпимесид» — перевод одноименной элегии Э. Парни «Ephi-mecide», содержание которой во многом отвечало пафосу элегического творчества Жуковского—«жалобы человека на жизнь» (В. Г. Белинский). Как уже было точно замечено, «начало стихотворения [Парии] содержит жалобы в духе ветхозаветно¬го Иова; троекратное исполнение желаний героя скорее напоминает волшебную сказку» (Французская элегия XVIII—XIX веков в переводах поэтов пушкинской поры. М., 1989. С. 621). Этот своеобразный сюжет не мог не привлечь внимания Жуковского, переживавшего в 1813 г. состояние отчаяния и пробуждавшихся на¬дежд, связанных с историей его любви. В этом смысле элегия Парни в переводе Жуковского обретала автобиографический подтекст. Тема Благотворения, кото¬рое дарует человеку истинное блаженство, звучала в тексте перевода как своеоб¬разное заклинание.
Еще В. И. Резанов, анализируя перевод Жуковского, констатировал: «испол¬ненный Жуковским перевод этого стихотворения отличается большой близостью к подлиннику. Отступления незначительны, они вызваны главным образом тех-ническими требованиями версификации» (Резанов. Вып. 2. С. 346). Необходимо заметить, что Жуковский при переводе снял подзаголовок (ср. у Парни: «Ephime-cide. Imitation du grec»), тем самым максимально редуцировав античный колорит и насытив жалобы героя христианскими идеями: «… в древнем эллине Жуков¬ский увидел христианина» (Загарии. С. 117).
А. Янушкевич
6$6
Молитва Русского народа
(«Боже, Царя храни!..») (С. 287)
Автограф (РНБ,
