эта неподвижность и тягость ума, которая лишает его способов пользоваться своими силами. В такие минуты не жи¬вешь и не чувствуешь, а только имеешь какое-то неприятное, не живое ощущение своего бытия, состояние несносное.

Теперь хочу сделать расположение своих работ до моего отъезда в Мос¬кву. Я хотел переводить Гарве19, но его оставляю на время. Я ошибся, ду¬мая, что разнообразие в работах будет делать их приятными; напротив, оно только что развлекает мысли и не дает им заняться исключительно одним предметом. Займусь теперь сочинением моего собрания лучших русских авторов20. Остаток ноября, декабрь и генварь посвящу чтению эстетичес-ких авторов, буду делать выписки; в феврале переведу Эшенбурга21, а в мар¬те и апреле напишу к нему прибавление22 и критические примечания к сти¬хотворцам23. В апреле кончу перевод Lecpns24, а во всё это время займусь сочинением в стихах. Я давно не занимался стихами25 и как будто бы поте¬рял из виду поэзию.

Голова тяжела; писать не хочется. Завтра. Надобно подумать о том, как бы и где поучиться, что делать, кончив ученье, и какому роду литературы больше себя посвятить. Какой род литературы сообразнее с тем счастием, которого буду искать в жизни? — Надобно каждый день в своем журнале записывать то, что случилось со мною в течение дня, то есть себя рассмат¬ривать. Мои работы не помешают мне думать и о морали моей: я буду чи¬тать с Машею Геллерта26.

§ 23. Ноября 19. Я очень медлителен. Этот порок может лишить меня всякого счастия в жизни. Я думаю, что он однако ж принадлежит к темпе¬раменту и что от него нельзя избавиться или по крайней мере нельзя со¬вершенно избавиться. Но какое средство от него избавиться? Мне двадцать третий год, а этот порок должен больше всякого другого укореняться с ле¬тами. Моя же жизнь была всегда такого рода, что я непременно должен был наконец сделаться недеятельным. Я никогда не был в таких обстоятель¬ствах, которые бы требовали деятельности. Я не имел связей, которые одни только могут принудить к действию. Напротив, всё некоторым образом был останавливаем. Ум приучается мыслить, сердце чувствовать, что, будучи соединено с привычкою действовать телом, составляет то, что называется деятельностию. Я ничего этого не имел по сию пору и даже не чувствую и теперь нужды быть деятельным, что необходимо. Кому нужна будет моя деятельность? Одна мысль, что она принадлежит к совершенству, которое должно составлять цель каждого человека, может меня воспламенять; но совершенство само по себе есть нечто отвлеченное; оно не видимо для чувств, следовательно, не так может быть действительно.

2*

*7

1806

§ 24. Января 3. Об чем я буду нынче с вами говорить? Я получил ваше письмо из Троицкого1, в котором вы мне говорите о неискренности и пе¬няете мне за мою неоткровенность с вами. Я еще не знаю, имею ли я от¬кровенный характер; по крайней мере уверен в том, что по моему воспита¬нию мне не можно иметь откровенности, и даже сама натуральная моя откровенность должна совершенно быть ослабленною, если не уничтожен-ною. Объяснять этого не нужно, потому что это уже объяснено прежде в мо¬ем журнале, который однако ж по сие время худо шел от моей лени; теперь он будет идти лучше и порядочнее, потому что все мои дела и даже моя голова в большем порядке. Итак, чтоб вам не за что было со мною ссорить¬ся, я хочу быть откровенным; хотя вы долго не будете знать того, что здесь написано, но всё когда-нибудь узнаете; я сделаю свое дело, скажу вам всё, облегчу себя, и довольно. Мне кажется всего лучше быть правым перед са¬мим собою и быть спокойным в душе своей. Вы должны один раз навсегда быть уверены, что я не в состоянии делать ничего с таким видом, который бы должно было скрывать. Иногда приходят в голову дурные мысли; я ста¬раюсь их разгонять, их не слушаться или сам их обнаруживаю, чтобы себя некоторым образом успокоить: это правило честности не быть скрытным, не иметь нужды в скрытности. Я бы желал приобресгь способность всегда следовать этому правилу. Я иногда смешивал очень некстати нескрытность с неосторожностью и от этого часто бывал болтлив с намерением, хотя не¬редко болтал и по глупой ветрености. От этого порока можно избавиться. Еще я заметил, что я часто в веселую минуту откровенности заговариваюсь, не могу остановить своих слов, которые с излишним изобилием льются и, так сказать, все выливаются вместе, и нужные, и ненужные, и вздорные. Мне весело рассуждать и быть откровенным, тем больше, что это для меня новость, которою спешу воспользоваться и которую употребляю во зло. Но полно говорить о постороннем; будем говорить о том, что есть.

§ 25. Января 4. Итак, надобно быть с вами искренним, то есть предста¬вить вам себя таким, каков я есть теперь, это значит, каково мое теперешнее расположение со всех сторон (о том, что может быть вперед, ни слова; дол¬жно только стараться, чтобы всё было хорошо), чего мне теперь хочется. Вы должны мне отвечать на всё чистосердечно. Мои планы и желания могут вам показаться безумными и несбыточными; вы скажете просто свои мыс¬ли, и я уверен, что вы не оскорбитесь; к тому же мне показалось, если не ошибаюсь, что вы имеете одно со мною желание. Воображение могло меня обмануть. Не забудьте, что я очень еще мало думал в связи, следовательно, очень легко могу ошибиться в расчете. Вам надобно только мне сказать, что я ошибся, почему ошибся; я готов верить истине и принять ее как должно; но единственно мысль о том, чтобы не было мне тяжело быть разуверен¬ным вами лично, не позволяет мне говорить теперь. Следовательно, полу¬чу ваш ответ и узнаю всё решительно не иначе, как тогда, когда сам не буду с вами. Вот вся причина теперешнего моего молчания. На письме изъяс¬няться гораздо легче и способнее, нежели на словах; скажешь всё, не щадя, обдумавши и яснее. Для того и с вами объясняюсь письменно.

§ 26. 1 Марта. Еще остановка в моем журнале. Он идет очень непосто¬янно. Теперь однако ж (может быть) буду прилежнее; я один, могу думать без помешательства (не говорю о худом моем расположении, которое так часто мешает мне порядочно думать). Что мне делать в эти три месяца, ко¬торые проживу один совершенно? Надобно хорошенько обратить глаза на самого себя; привести себе на память, сколько можно, прошедшее; поду-мать о будущем и настоящем. Пора выбрать что-нибудь постоянное и быть постоянным в своем выборе!

§ 27. Мая 29. La veritable vertu consiste a faire de toutes ses facultes l’emploi dont il resultera le plus de bien pour les hommes. II est des vertus pour tous les degres d’esprit, comme il en est pour tous les etats. Voltaire*2. Вот правило, ко¬торого никогда не должно выпускать из мыслей. Если я не могу сделать боль-шего, то почему ж не сделать малого? Одно мне невозможно, я должен от него отказаться; другое возможно, я должен его искать; в противном случае буду похож на такого человека, который, имея малый рост, не может сорвать плода с дерева и гнушается тем, который лежит у ног его. Самая трудная и лучшая наука есть знать цену того, что мы имеем в руках, и уметь извле¬кать из него истинную пользу.

§ 28. Замечания на прошедший год журнала с § 1 по § 27

§ 1. Что такое ложь? Неправда, сказанная с намерением или с уверени¬ем, что сказываемое мною несправедливо. Не думаю, чтобы такая ложь могла быть когда-нибудь позволена. Ложь может быть шуточная: я могу лгать, будучи уверен, что читатель или слушатель не обманутся и примут мои слова за то точно, за что я их сам выдаю. Такого рода ложь только что забавна, и тем забавнее, чем с большею важностию рассказана. Руссо напрас¬но сердится на Монтескье за то, что он называет свой Книдийский храм3 пе¬реводом с древнего манускрипта. Автор знал, что читатель рано или поздно откроет истину, и нимало не хотел ее скрывать, а только представил, так сказать, под флером, для того единственно, чтобы она была приятнее: он хотел произвести не уверение, а иллюзию, которая так очаровательна во всех произведениях человеческой фантазии. Итак, ложь только тогда не по¬зволена или, лучше сказать, только тогда есть ложь, когда мы должны бояться, чтобы ее не открыли, и когда сие открытие должно быть для нас посрамитель-но. Очень легко не быть лжецом, но гораздо труднее говорить правду. Я на¬прасно употребил выражение быть скрытным’, лучше бы сказать: быть ос¬торожным. Что я называю правдою} То, что мне кажется справедливым, по

* Истинная добродетель состоит в употреблении своих способностей к наиболь¬шему благу людей. На всякой степени ума и во всяком сословии можно быть до¬бродетельным. Вольтер (фр.).

некотором размышлении, в том или другом предмете. Я могу обманываться, но я должен говорить согласно с моим собственным, внутренним уверением, ложно ли оно или справедливо. Узнав его ложность, я его оставляю, но по тех пор, пока оно мне кажется истинным, я должен его поддерживать. Твер¬дую, постоянную решимость всегда говорить и действовать согласно с сим внутренним уверением рассудка, во всех обстоятельствах жизни, во всех сношениях с людьми, есть первое правило честности; я не думаю, чтобы это правило могло терпеть исключения, но уверен, что оно также не требует и излишнего ригоризма. Кто хочет говорить правду людям, тот должен быть оживлен или любовию к одной истине или любовию к людям, к пользе людей. Первое не всегда соединено с последним; последнее, напротив, все¬гда соединяется с первым и не может не быть соединено. Первое благород¬но, но редко бывает полезно, ибо людское самолюбие не терпит наставле¬ний. Последнее столь же благородно, но сверх того всегда удачно: кто любит пользу людей, тот говорит правду не для того только, чтобы ее сказать и ею блеснуть, а истинно для того, чтобы ею сделать добро; такой человек применяется к людям и старается делать им правду приятною. Напротив, человек, который говорит правду только для того, чтобы ее сказать, и, так сказать, бросает ее, не заботясь о ее действии, имеет в виду не пользу чело¬вечества, действует без цели, единственно для одной гордости и для одно¬го самолюбия; такие люди должны быть подозрительны: они больше гово¬рят, нежели действуют. Правду должно делать понятною для того, чтобы она могла быть полезна. Есть люди откровенные и есть люди скрытные. Один го¬ворит правду, потому что не может не говорить ее, другой говорит правду