могу. В доме отца своего она привыкла к такой жизни. Еще в не¬вестах спрашивала она меня с милою доверенностью о моих доходах: «Я охотно поеду в деревню, — говорила она мне, — скажите все чисто¬сердечно».
Эрлах
И ты этого не сделал?
Я — виноват! Я стыдился ей признаться! «Живите по-прежнему, — сказал я ей, — вам не будет недостатку в деньгах».
Эрлах
И это так и осталось?
Она хотела знать, люблю ли я уединение? «Я буду так жить, как вам угодно», сказала она мне.
Эрлах
А ты?
Я не мог преодолеть себя и старался как можно меньше дать ей по¬чувствовать, что она вышла за 40-летнего человека.
Эрлах
То есть ты стыдился лет своих?
Эрлах
И хотел казаться богатее, чем ты есть в самом деле?
Теперь уж поздно это переправить.
Эрлах
Пустое, разум никогда поздно не приходит!
Это еще ничего, мое сердце этим не трогается, но…
Эрлах
Еще-таки «но»?
Тебе, тебе одному признаюсь я в моих слабостях. Меня мучит ужас¬ное чувство ревности. Я всякий день должен видеть тьму обожателей вокруг ее. Правда, все это негодяи! Но несчастлив тот муж, которого беспокоят негодяи! Часто для провождения времени теряет женщина свою добродетель!
Эрлах
Зачем же ты ей этого не скажешь?
Она сама сто раз спрашивала у меня: «Не ревнивы ли вы? Одно сло¬во, и я отгоню от себя всех этих бабочек».
Эрлах
Что ж ты ей отвечал?
То же, что и будучи женихом отвечал ей — что моя доверенность к вам не имеет пределов.
Эрлах
Это значит, что ты стыдишься сам своей ревности.
Правда, добрый Эрлах! Правда — но что делать?
Эрлах
Не проклятая ли это вещь ложный стыд} И половины не было бы не¬счастных на свете, если б всякий говорил, не стыдясь, то, что у него на сердце. Вот муж, которого жена любит, хочет делать для него все, что ему угодно, хочет переменять все, что ему не нравится — а он стыдится и молчит.
Я чувствую, что я не прав, но не имею духу исправиться.
Эрлах
Если жена твоя такова, как ты мне ее описываешь, то я могу помочь тебе: вот это мое дело! Теперь скажи мне, что поделывает моя дочка Эмма? Не пойти ли мне за нею в собрание?
Там ты не найдешь ее!
Эрлах
Вот что меня радует! Я скажу тебе, что у меня много кое-чего в голо¬ве. Когда она будет побольше…
Она и то уж велика.
Эрлах
…и когда можно будет отдать ее замуж…
Эрлах
Шутишь?.. Она была еще ребенком тогда, когда я в последний раз здесь был.
Через восемь лет можно вырасти.
Эрлах
Но она еще все слишком молода. Судьба отдала мне на руки эту си¬ротку, я хочу об ней стараться. У меня нет ни законных детей, ни неза¬конных. Она должна называть меня папенькой, как прежде… А когда смерть позовет меня к себе, то ей оставлю я все свое имение.
Ты не знаешь еще ничего об ее роде?
Эрлах
Ни крошки. Я все еще могу быть отцом ее!
Зачем же отцом? лучше мужем!
Эрлах
Куда как хорошо выдумал!
Она так радовалась твоему приезду, почти так же, как невеста же¬ниху.
Эрлах
Вот? Радовалась? Ну, пошли же ее сюда!
В минуту! (Хочет идти.) Ты не велел еще перенести сюда своих по¬житков?
Эрлах
Нет еще, братец! Ты знаешь меня, я хочу узнать прежде, все ли здесь по моему вкусу.
Эрлах! Я не думаю…
Эрлах
Поди, поди! мы увидим!
(Советник уходит.)
Явление 5
Эрлах
(один)
Прежде узнаем г-жу советницу. Супружество часто усыпляло друж¬бу, а если она хотя один раз заснет, то никогда уж не проснется. Любовь одна выпьет всю чашу, а для дружества не оставит ни капли: сохрани меня Бог! бедный Флаксланд! ты хочешь уговорить меня жениться! Ты? как птица в западне!.. Гм! Пой, сколько хочешь, меня тебе не за¬манить!
Явление 6 Эрлах, Эмма. Эмма
(бежит к Эрлаху с распростертыми руками) Избавитель мой! благодетель мой!
Эрлах
(отступает назад с удивлением) Что это? Что? Кто вы таковы?
Эмма
Разве не знаете вы своей Эммы?
Эрлах
(с удивлением)
Вы? Моя Эмма?
Эмма
Зачем не «ты», как прежде?
Эрлах
Неужели вы та самая Эмма, которая восемь лет была не выше этой трости?
Эмма
И которая тогда лепетала только то, что нынче чувствует.
Эрлах
Которая сидела на моих коленах и боялась бороды моей?
Эмма
Та самая, которую вы всегда осыпали благодеяниями, и которой те¬перь приласкать не хотите!
Эрлах
(колеблясь между замешательством и любовью)
Ну, если это так, то это меня радует — вас — ты — вы — тьфу к чер¬ту! Поди, поцелуй меня!
Эмма
Вот так говорили вы прежде.
(Обнимает его.)
Эрлах
(целует ее в лоб и глядит на нее с восхищением)
Эмма! ты стала велика и прекрасна, лицо твое миловидно! все в тебе мне нравится. О! теперь не променяю я тебя ни за что в свете. (Тре¬плет ее по щекам.) Черт побери! мне так теперь весело, что — смотри, не смейся надо мною… (Щупая глаза.) Черт меня возьми, это слезы! Гм! это не мое дело!
Эмма
Мне смеяться? Ах, я так тронута!
(Плачет.)
Эрлах
Ты плачешь? Слушай, Эмма, я не могу терпеть этого — я уйду — слышишь ли?
(Эмма утирает слезы свои и с приятностью усмехается.)
Эрлах
Вот так — это мое дело, дорогая моя Эмма. Этим взглядом могла бы ты остановить целый полк в самом жару сражения. Но, оставя шутки — говорить тебе «ты» не годится.
Эмма
Эрлах
Батюшка! Черт побери! Почему я твой батюшка? Неужели я так стар? Гм! Я ведь моложе советника! Осьмью годами! Гм!..
Эмма
Ваши благодеяния…
Эрлах
Опять… (Горячо.) Слушай, Эмма! (Тихо.) Милая моя Эмма — не упо¬минай об этом, пожалуйста, слышишь ли? Если ты хочешь, чтоб я гово¬рил тебе «ты», то пусть буду я твоим братом, это лучше.
Эмма
Сердцу моему не нужно родство для того, чтобы любить вас.
Эрлах
Да родные-то разве лучше? Они любят друг друга только заочно!
Эмма
Вы к нам так редко писали!
Эрлах
Учитель мои бивал меня часто по пальцам, когда я, бывало, оши¬бусь в письме, и так напугал, что я и теперь до смерти не люблю писать. Но ведь тебе ни в чем не было недостатку?
Эмма
Ваши милости…
Эрлах
Опять за милости! да позабудь об них — я не мог много для тебя сде¬лать! Мои доходы этого не позволяли. Но вперед буду давать тебе боль¬ше. Одна рассудительная тетушка сделала меня своим наследником, милая Эмма! Дай Бог ей царство небесное, она оставила нам изрядное именьице. Я выпросился в чистую и приехал прожить здесь зиму.
Эмма
О, это славно!
Эрлах
Но здешняя жизнь не по мне; если всякий день так, как нынче (ка¬чает головой), то… Советник сказал мне, моя милая Эмма, что ты не лю¬бишь собраний.
Эмма
Привычка к уединению!
Эрлах
Привычка только? Итак, не склонность?
Эмма
Неужели вы дурно думаете об девушке, у которой сердце бьется тог¬да, когда она видит веселое собрание?
Эрлах
Ну, зачем же ты туда не ходишь?
Эмма
Для того, что это ко мне нейдет; для того, что я бедная сирота, кото¬рая живет чужими благодеяниями; для того…
Эрлах
Ну, для того! — что там еще? досказывай!
Эмма
Перед вами я не хочу скрывать своих слабостей! Для того, что там станут смеяться над простой моей одеждой.
Эрлах
То есть ты стыдишься своей гардеробы?
Эмма
Стыжусь — но не здесь в доме, где я с лучшими друзьями своими, а там! Вы знаете, каков свет, — он судит только по наружности.
Эрлах
Вздор, сударыня, вздор! Глупый, ложный стыд! Девушка всегда хо¬рошо одета, когда невинность наряд ее. Но тебе не будет ни в чем не¬достатку. Такой фартук с карманами очень пристал к тебе; но карманы не должны быть пусты.
(Хочет положить потихоньку кошелек в карман ее.)
Эмма
(со смятением)
Нет! нет! ради Бога, нет! Вы меня не поняли! Вы меня в стыд приво¬дите! У меня больше, нежели сколько я могу требовать! Если вы люби¬те меня, то возьмите свои деньги назад.
Эрлах
Ну, ну! Хорошо, хорошо! Только успокойся. (Кладет деньги в свой кар¬ман.) Извини меня, может быть, я немного был неучтив. Искусство да¬вать очень трудно, а я ему не учился.
Эмма
Я только хотела вам признаться в моих слабостях. Я содержана здесь в доме как дочь или сестра советника. Как часто принуждали меня брать наряды и дорогие платья, но я всегда отказывалась, для того, что это мне неприлично. Может быть, у меня есть родители, которые в бедности, а я буду ходить в атласе! Может быть, я крестьянская дочь, а буду носить бриллианты.
Эрлах
Крестьянская дочь? Нет, право, нет!
Эмма
(скоро, с смятением)
Вы что-нибудь знаете о моих родителях?
Эрлах
Нет, милая Эмма! только догадки.
Эмма
О, сообщите мне эти догадки! Расскажите мне историю моего избав¬ления! Когда вы нас посещали, за 8 лет перед этим, я была еще ребе¬нок и не помнила ничего. После советник хотя мне и рассказывал, но он, верно, забыл все мелкие, столько интересные для меня обстоятель¬ства! Вы сами знаете, как часто безделица может открыть самое важное. Я, может быть, могу помочь вам воспоминаниями, оставшимися мне от моего младенчества, — я еще могу описать лицо моей матери, может быть, она еще жива! Боже мой! может быть, она жива!
Эрлах
Станется! однако ж, это неверно. Слушай. — В одну ночь мы осаж¬дали Карлестовн30; наши солдаты перепились пьяны и зажгли город. Он загорелся со всех четырех углов. Те, которые побежали вон, были все почти побиты, — не было ни начальства, ни послушания; я не могу вспомнить об этой ужасной ночи! Тщетно кричал я во все горло, — пра¬во, думаю, что и гром не испугал бы их. Наконец, день показался и осве¬тил ужасную эту сцену. Покрытые кровью, пылью, угольями и всякою дьявольщиною, лежали наши и хрипели. Все было пусто и ужасно тихо; я копал шпагою в грязи и развалинах, бросался туда, сюда, и вдруг услышал тихий стон у ног своих. Я зачал разбрасывать горелые брев¬на и увидел детскую голову, которая кричала: «маменька!..» Это была ты, милая Эмма; тело твое было почти погребено под развалинами: удивляюсь, как ты не умерла! Я тотчас принялся тебя вытаскивать, — как скоро одна ручонка твоя опросталась, то ты тотчас сделала мне по¬клон. Это меня неописанно как тронуло… «Погоди немного, бедное соз¬данье, — сказал я, — я тебе помогу». Слуга мой стоял недалеко отту¬да — я кликнул его, мы тебя вытащили, сохранили тебе жизнь. Я взял
4-4488
5′
тебя на руки, ты спросила о моем имени. «К маменьке», — сказала ты мне по-английски умильным голосом. «К маменьке», — повторила ты по-французски, думая, что я тебя не понимаю, а наконец, и по-немецки. «Кто же твоя маменька?» — спросил я. — «Она здесь в узкой улице, до¬брая женщина, в желтом доме»… Там было много узких улиц, желтых домов и женщин, несколько бежавших спрятались в лесу, я и туда по¬шел; искал, искал — нет ничего! Что делать? Мы должны были отпра¬виться на корабль. Я не мог решиться оставить тебя в горящих разва¬линах и просил позволения у корабельного капитана взять тебя с
